Новгородский толмач - Игорь Ефимов

Примечательно, что сразу после присылки из Москвы разметных грамот, объявлявших о начале войны, Новгородская господа вынесла постановление, которое показалось мне проявлением настоящего благородства. Всем иностранным купцам было позволено покинуть город и увезти свои товары в Псков или в Ливонию. Конечно, уважение к чужой собственности - это священный завет любой купеческой республики, на этом вырастает ее могущество и богатство. Но сохранить это уважение и в условиях войны, когда каждый рубль на счету, когда на конфискованные у иностранцев деньги можно было бы снарядить новый полк, - такой поступок заслуживает быть сохраненным в памяти народов.

Из опыта прежних походов москвичи знали, что новгородцы, обороняясь, первым делом сжигают окрестные монастыри, чтобы подступившему врагу негде было укрыться от зимней стужи. Дабы помешать этому, князь Иван приказал татарской коннице под командой царевича Даньяра совершить бросок, занять монастыри и удерживать их до подхода главных сил. Операция удалась, и московская армия смогла разместиться в просторных помещениях окрестных монастырей и храмов. Половина ратников была разослана по окрестностным селам добывать провиант. Обозы с мукой, рыбой и мясом текли также и из Пскова. А в Новгороде скоро начался голод и мор еще хуже, чем в войну 1471 года.

Все свидетели отмечают, что успеху москвичей способствовал итальянский инженер Аристотель Фиораванти. Князь Иван снял его со строительства Успенского собора, чтобы воспользоваться его познаниями в военном деле. Подготовленная итальянцем артиллерия вела непрерывный обстрел Новгорода, причиняя сильные разрушения и пожары, нагоняя страх на жителей. Лед на Волхове был не очень надежен, поэтому под руководством Фиораванти корабельные мастера соорудили понтонный мост, позволявший осаждающим легко перебрасывать отряды с одного берега на другой.

Вы можете спросить: "А что послужило поводом к войне?"

Если бы во мне оставалась жива юношеская наивность, я повторил бы Вам тот перечень "обид и неправд", который московский князь всенародно перечислял в своих грамотах и посланиях. Что якобы пришли к нему новгородские послы летом и назвали его не "господином", как раньше водилось, а "государем". И он якобы отправил в Новгород своих послов с запросом: что, мол, сие значит? Не хотят ли они иметь его своим полным государем? А новгородцы-де на это возмутились и заявили, что никогда его государем не называли. То есть выставили лжецом. И в подтверждение растерзали на Вечевой площади тех послов, которые допустили такую оплошку. Разве может снести такую обиду помазанник Божий, поставленный самим Господом над всей Московией? Нет, не может. Так что - коней седлать, в трубы трубить, из пушек палить!

Так бы я объяснил еще лет десять назад. Но жизненный опыт неизбежно наполняет наш разум цикутой цинизма, и нам никуда не спрятаться от горькой уверенности: поводом, причиной этой войны, как и всех прошедших и будущих войн, явилась, являлась, будет являться все то же - соблазнительная слабость противника. Соблазн этот навеки останется неодолимым для любого владыки и его воинства, которое видит в войне единственное оправдание - а порой и единственный источник - своего существования.

Подавленные, голодные, обескровленные, усталые новгородцы слали одно посольство за другим к князю Ивану с просьбами о мире. Но на каких условиях? Требования московского повелителя возрастали с каждым разом. Наконец, убедившись в беспомощности осажденных, князь Иван потребовал полного подчинения вольного города своей власти. Никакого веча, никакой господы, никаких посадников - все должны подчиняться только наместникам, присланным из Москвы. Половина церковных и монастырских земель конфискуется в пользу княжеской казны. Обвиненных "изменников" судить и карать не в Новгороде, а в Москве.

Не имея сил сопротивляться, город принял эти условия и открыл ворота победителю. Был составлен специальный текст присяги. Воеводы, посланные князем, принимали присягу в палатах архиепископа у новгородской знати. Во всех пяти концах города население било челом и целовало крест на верность князю Ивану. В конце января к нам в Посольский приказ пришла из Новгорода княжеская грамота, в которой говорилось: "Вотчину свою, Великий Новгород, привел в свою полную волю и учинился на нем государем, как и на Москве".

Вскоре потянулись из Новгорода обозы с добычей и "подарками", с высылаемыми и арестованными. Среди арестованных была и Марфа Борецкая с внуком. Этой несчастной и гордой женщине довелось пережить гибель своих сыновей, крах всех надежд и упований, падение и разорение родного города. Страшная судьба.

А в марте в Москву был привезен знаменитый вечевой колокол. Под ликующие вопли толпы его повесили среди других колоколов соборной колокольни в Кремле. Вырванный язык вольного города. Неужели это действительно конец четырехвекового могущества, блеска, богатства? Должны ли мы извлечь урок? Но какой? Не ждет ли такая же судьба Флоренцию, Геную, Венецию, мой родной Любек? Мне хотелось сказать ликующим москвичам: "Кто вырывает чужие языки, может очень скоро лишиться своего". Но счел за лучшее попридержать эту непокорную часть нашего тела, которая так часто ввергает нас в различные беды.

Итак, мы можем сказать, что для Новгородской республики конец света наступил на четырнадцать лет раньше обещанного срока. Что бы ни происходило в городе дальше, это будет уже история другого государства.

Досточтимый брат Владислав! Это письмо уйдет к Вам в Вильнюс с надежным человеком, поэтому я позволил в нем говорить о сильных мира сего тоном, не вполне подобающим мелкому служащему Посольского приказа. Но свое новое имя открыть пока не решусь. Очень удачно, что Вы владеете эстонским. Я тоже выучил этот язык и в будущем смогу воспользоваться им для писем, содержание которых должно быть скрыто от посторонних глаз. Если Вы захотите продолжать переписку с "вероотступником", лучше пользоваться окольным путем: отправлять письма в Новгород, отцу Денису, в церковь Иоанна Предтечи. Ему я могу довериться, он знает, как переправлять мне послания в Москву, на мое новое имя. Если же "нет", давайте расстанемся без гнева и поплывем дальше, каждый своим предназначенным путем, искать Господа в безбрежном Творении Его.

Стефан Златобрад

Фрау Грете Готлиб,

в Мемель из Москвы, июль 1478

Милая, милая Грета!

Прошло, кажется, уже больше двух лет с моего последнего послания, отправленного тебе в Мемель. Ты, наверное, думаешь, что я или умер, или попал в тюрьму, или потерял рассудок, или еще каким-то образом утратил связь с этим миром. Но нет, судьба пощадила меня: только вынудила бежать в другой город, сменить имя, начать новую жизнь.

Я почти смирился с необходимостью порвать все свои прежние связи, включая и тебя. Но вот неделю назад случайно встретил на базаре русского купца, который отправляется по торговым делам в Ливонию и имеет намерение посетить - среди прочих городов - также и твой Мемель. И так остро возникло во мне желание послать весточку тебе, что я тут же, вернувшись домой, сел писать это письмо. Купец уезжает завтра - нужно спешить.

Помню, в одном из писем я просил тебя описать, что ты видишь из окна своего дома? Тебе интересно, что вижу сейчас я?

Под окном моей горницы - спуск к Москве-реке от Кремлевских ворот. С утра шел сильный дождь, земля размякла, да еще сотни три богомольцев из Твери перемесили своими сапогами и лаптями дорожную грязь. Несчастная баба с ведрами на коромысле третий раз пытается подняться по склону. Ноги ее скользят, подол уже в грязи, ведра проливаются, катятся вниз.

На фоне серых облаков блестят купола церкви Ризположения, а правее и выше маленькие фигурки каменщиков бесстрашно ползают в поднебесье. Там, под руководством итальянского мастера Аристотеля Фиораванти, возводят новое здание Успенского собора.

Конечно, я предпочел бы снимать жилье в каком-нибудь уютном домике на окраине города. Но мне, как и другим подьячим, приходится жить в самом Кремле, чтобы всегда быть под рукой на случай внезапных приказов. Мой начальник, дьяк Федор Курицын, часто получает распоряжения не только от бояр, но и от самого великого князя, и тогда мы кидаемся разыскивать нужные грамоты, переписывать и переводить послания, отправлять гонцов во все концы Московского государства или даже за пределы его.

Почти весь прошедший год мы занимались главным образом новгородскими делами. В распоряжении великого князя оказались огромные земельные угодья, конфискованные у новгородских монастырей, и их нужно было распределить между княжескими слугами, ратниками, боярами. Одновременно нужно было расселять по городам Московии высланных новгородцев. И вот это последнее занятие доставило мне возможность сделать одно доброе дело, которое, может быть, зачтется мне в день Страшного суда.