Птице нужно небо. Часть I и II (СИ) - Икан Гультрэ

— Не принимайте это так близко к сердцу. Вы не виноваты. А парень…

— И что он?

— Передан родственникам с рекомендациями по лечению.

— Хорошо…

Глава 7

«…Всего в настоящее время известно пять месторождений сермирита, из которых три, самые значительные, находятся в Ниревии. Старейшее из них — Тымха, неподалеку от одноименного села на юго-востоке графства Дайвир. Еще одно расположено на землях короны, права на его разработку принадлежат купеческому дому Вострок. Крупнейшее месторождение — Черный Холм — находится также на землях короны непосредственно на границе с герцогством Алейя. Восемьдесят лет назад геолого-магическая разведка этой местности проводилась по инициативе герцога Алейского, ему же удалось получить наследственные права на разработку месторождения…»

Ну да, вот он, этот Черный Холм на карте… Чудненько! Оказывается, я удирала от своего женишка с его собственным обозом. Кому рассказать — не поверят. Я хихикнула и поймала недоуменный взгляд соседки по комнате.

Рейяна в последнее время стала задумчивой, что неудивительно. Она перестала ко мне цепляться, но и дружескими наши отношения никак нельзя было назвать. Мы просто сосуществовали на одной территории, обращались друг к другу, когда была необходимость, но не чаще. И меня это вполне устраивало.

Куда больше меня тревожил Ингор. В свое время я ответила на письмо его отца… словами утешения. Написала, что Ингор еще очень юн, что у него будет возможность осмыслить свои поступки и принять новый путь. Но это было еще до бала. Тогда он был потрясен, но не сломлен. Он разгуливал с мрачным видом, сторонился людей и лелеял свою обиду на отца. Так мне казалось.

Бал все изменил. Теперь, встречаясь с Ингором в столовой или в коридорах учебного корпуса, я видела его застывшее лицо, потерянный взгляд — и пугалась. Что-то происходило с ним, и я догадывалась, что именно: он начал осознавать, что все это время у него за спиной стоял манипулятор, управлявший его поступками, и то, что он полагал своими решениями и поступками, было навязано ему извне. Страшное открытие.

Другой его сообщник, правовик-первокурсник, с которым нам волей-неволей приходилось ежедневно сталкиваться, при встрече избегал встречаться со мной взглядом. Я его понимала.

А еще один участник этой истории, которого я мне не довелось увидеть в лицо, сам решил явиться пред мои очи. Он просто подошел ко мне в столовой и попросил разрешения сесть за мой столик.

Вообще-то я всегда предпочитала есть в одиночестве. В школьной столовой было достаточно сидячих мест, чтобы никто никому не навязывался. Конечно, пару раз особо общительные однокурсники порывались составить мне компанию, но, наткнувшись на мой не слишком любезный прием, оставляли свои попытки. Единственным, с кем я с удовольствием делила трапезу, был Наттиор. Но он нечасто появлялся в общей трапезной: преподавателям школы платили достаточно, чтобы они могли себе позволить заказывать еду в ближайшем трактире — несомненно, куда более вкусную и питательную, чем наша казарменная баланда.

Однако парень, который сегодня выразил желание очутиться за одним столом со мной, был мне знаком не только по общим лекциям и семинарам — боевик и природник с моего курса, невысокий, коренастый… чуть скуластая физиономия с белобрысой челкой… умоляющий взгляд. Еще я помнила его по приключению в парке — успела срисовать, когда поймала волну эмоций за спиной. И теперь узнала. Молча указала ему на свободный стул и терпеливо ждала, пока он решится заговорить.

— Я пришел… просить у тебя прощения… — едва слышно пробормотал мой визави. — Это ведь я ударил тебя тогда… в парке.

— Я знаю, что это был ты, и не держу на тебя зла.

— Мне говорили, что ты не стала выдвигать обвинение в магическом нападении.

— Кто говорил?

— Магистр Релинэр.

— Значит, он тебя тоже вычислил. Я ведь на тебя не указывала.

— Да… знаю. Магистр сказал, что мое имя не упоминалось во время разбирательства. В противном случае, это грозило бы мне не только исключением из школы, но еще и блокированием дара на определенный срок. Для меня это было бы страшным наказанием. Я очень благодарен тебе…и магистру Релинэру. Но… я хотел бы знать, почему ты…

— Потому что тебя вынудили. И мне это известно.

— И тебе известно, как именно?

Я помотала головой. Неизвестно, потому что я не пыталась его читать, хоть и могла бы — защиты у него никакой.

— Дело в том, что я оборотень. — парню явно неловко об этом говорить. — из-за сильного магического дара у меня запоздал оборот, и теперь звериная ипостась сильно отстает в развитии от человеческой. Как оборотень я немножко… нестабилен. Мне надо регулярно выматывать своего зверя, чтобы не было спонтанных оборотов или… приступов немотивированной агрессии.

— Понимаю, — кивнула я.

— Я видел тебя в парке вечерами, пока бегал зверем, — улыбнулся оборотень, но тут же помрачнел. — Они тоже подошли ко мне в парке. Остановились, рассматривая. И я остановился. Мне не очень понравился запах, но я… проявил вежливость. Потом один из них махнул рукой — и дальше я ничего не помню. Провал. Очнулся над телом… Нет, вполне живым — парня с нашего курса, который был там с ними. У него была располосована рука. Другой парень — тот, что махнул рукой, — держал руку у меня на холке, придавливая к земле. Он сказал, что я дикий и неуравновешенный. Что меня надо выкинуть из школы. Но он добрый. Он берет меня под свою руку.

— Позволь, угадаю — это был тот бледнолицый второкурсник с серыми волосами?

— Да, именно он. А еще он сказал, что обернуться я теперь смогу только с его разрешения. Я не поверил. Попробовал — ничего не вышло. А он смеялся. Потом снова махнул рукой: «Оборачивайся!» И я обернулся… — парень всхлипнул.

Я, утешая и успокаивая, накрыла его руку своей. Ситуация была отвратительной… унизительной — стоять там голышом этими уродами… С самого начала он был в этой истории жертвой, а не преступником. И теперь парню придется пережить свою слабость, память о своем позоре. Вырасти над этим, стать сильнее. Сдюжит ли?..

— Он добавил, что запер меня в человеческом облике. И позволит мне обернуться, если только я сделаю то, что мне прикажут. Я не хотел. Я несколько дней пытался преодолеть запрет, но ничего не выходило. Запертый зверь рвался наружу, я сходил с ума… И когда они пришли и велели идти с ними в парк и напасть на тебя со спины… я согласился.

— Как тебя зовут?

— Лех.

— Лех, почему ты не обратился за помощью ни к кому из преподавателей?

— Я боялся… Меня ведь обвинили в нападении на человека.

— Не было никакого нападения. Как и запрета на оборот. А было незаконное ментальное воздействие, которое можно было сразу определить, если бы ты попросил помощи. И магию блокировали бы настоящему преступнику, а не тебе.

…И не произошло бы других неприятных событий — ни нападения в парке, ни грубых рук, лапавших меня в душевой, ни унизительного допроса. А что было бы?

Я еще раз украдкой оглянулась на соседку. Рейяна задумчиво грызла карандаш и раскачивалась на стуле. Моих взглядов она не замечала. Я вздохнула и решила, что час уже достаточно поздний, стоит отложить книжки и пойти подышать воздухом перед сном, пока я тут окончательно не впала в грустные и, надо признать, довольно бессмысленные размышления.

Я накинула куртку, сунула ноги в сапоги и вышла из комнаты.

Погода стояла сухая и прохладная, я сперва прогулялась неспешно по парковым дорожкам, потом решила, что стоит пробежаться. Сделала несколько кругов, не особенно напрягаясь, снова перешла на шаг, а потом и вовсе нашла подходящую скамеечку и расслабленно опустилась на нее. Хотелось отвлечься от всего, просто полюбоваться ночным небом, отдохнуть… побыть… просто побыть. Не кем-то и не где-то. Но тревожные мысли не оставляли. И тогда я позволила себе откинуться на спинку скамейки и уйти в медитацию, отключившись от внешнего мира.

Вернулась резким толчком — изнутри, не снаружи. И обнаружила, что основательно продрогла. Осенняя ночь нахально забралась под куртку и неприятно холодила спину. Я поежилась, но уходить не спешила — что-то еще должно было произойти.

Зверь появился из-за деревьев внезапно. Я удивилась, что не почувствовала его приближения — вероятно, эмоциональный фон оборотня в звериной ипостаси сильно отличается от того, что я срисовала с человека.

Волк — да какой там волк, щеняра толстолапый! — подбежал поближе и положил голову мне на колени. Я не удержалась, погладила лобастую башку, почесала за ухом. Щенок расплылся в оскале-улыбке, прижмурил глаза, растекся блаженно.

— Эй, Лех, — осторожно окликнула я, — надеюсь, ты понимаешь, что если я почесываю твою волчью шкурку, это ничего не значит, когда ты в человеческом облике? Я готова ласкать только зверя!