Господа Магильеры - К Соловьев

Лейтенант поморщился.

- Слухачей у нас и так хватает. Мне нужен тот, кто умеет работать, а не полоскать уши! Довольно, ступайте прочь, - и только Менно развернулся, как в спину ударило, будто тяжелой винтовочной пулей, - Господин штейнмейстер!

* * *

Когда жизнь заканчивается, человек оказывается под землей. Неважно, умер ли он, обливаясь потом, в собственной постели или рухнул с размозженной пулеметной очередью грудной клеткой. Разбился в автомобиле или долго хрипел, скорчившись на дне траншеи. В любом случае, его, уложив в подобающий ситуации футляр или даже без всякого футляра, помещают под землю. Совсем иначе получилось у Менно Хупера, стрелка двадцать седьмой сапёрной роты. Под землей началась его новая жизнь.

Поначалу жизнь эта была так страшна, что вовсе не казалась жизнью, лишь мучениями, которые его душа отбывает авансом, все еще заключенная в капризную человеческую оболочку.

Менно долго не мог привыкнуть к тому, что штреки так узки, и часто надо пригибаться, чтоб не зацепить каской крепь или электрический кабель. Что воздух внизу кажется зловонным и липким – будто его пропустила через себя какая-то подземная тварь. Что от постоянной сырости ломит кости, а выстиранная форма в считанные дни покрывается похожими на изморозь узорами плесени.

Здесь было много вещей, к которым он не мог привыкнуть. И думал даже, что не сможет никогда, даже если ему суждено прожить здесь, под землей, остаток жизни.

Тяжелее всего было отказаться от солнечного света. Менно прожил пятьдесят один год, постоянно ощущая на своем лице этот свет, и даже не задумывался о нем. Только здесь, в подземной крепости, протянувшей свои щупальца на многие километры, он понял, что это такое – быть наказанным отлучением от солнца.

У нового мира, в котором он жил, не было солнца. Он знал только резкий колючий свет электрических фонарей или густой и тяжелый – карбидных ламп. Здесь же жили и порождения этого подземного света, уродливые и кривые тени. Теней было больше, чем людей. Людей насчитывалось менее трех десятков, тени же подкарауливали на каждом углу, царапая душу и выматывая дыхание.

Остальные новобранцы удивительно быстро свыклись с обстановкой. Спустя неделю они уже ловко проскальзывали в лазы, настолько крошечные, что не сразу и заметишь. Наловчились за считанные минуты разбирать оружие, расстелив на голом камне платок. Овладели хитрой и сложной наукой бурения. Грузному и неповоротливому Менно было за ними не угнаться. Он постоянно оступался, не выдерживая равновесия на бревнах, перекинутых через лужи жидкой грязи, терял направление, паниковал. Он был не приспособлен обитать под землей, и дар штейнмейстера все чаще казался ему проклятьем.

Да и какой это дар?.. В первые дни новые сослуживцы часто заставляли Менно показывать «фокус с камешком». Он не отказывал. Отчасти оттого, что боялся этих людей, перемазанных в земле, с пугающими блестящими глазами. Отчасти оттого, что он, подобно ребенку, полагал, будто выполняя их прихоти, будет принят этой новой жизнью, пусть и на правах потешного чучела. «Тяни! – кричали «крысы» в восторге, наблюдая за тем, как Менно, страдальчески морщась, силой мысли заставляет ползти по ладони крохотный камень, - Франц, ты видал, какой он валун потащил! Тонн пять будет!» «Да этот парень настоящий атлант!» «Все в стороны, парни! Смотри, какой огромный покатился! Зашибёт!..» Все прыскали со смеху, а Менно обессилено улыбался, привалившись к холодной и мокрой стене.

Он не стал здесь своим. Он был слишком простодушен, слишком нескладен, слишком слаб. Не человек, а насмешка над званием штейнмейстера, властителя камня и подземных недр. Быть может, он привлекал их именно тем, что был смешон и жалок. Тем, что был штейнмейстером, только низвергнутым до их уровня, вечно грязных подземных крыс.

Прозвище, данное ему лейтенантом, приклеилось прочнее, чем бинт к засохшей ране. Но едва ли лейтенант предполагал, насколько больно оно может язвить.

«Господин штейнмейстер, а ну двинь назад, не видишь, всю дорогу перегородил!» «Господин штейнмейстер, есть ли слухи из офицерского борделя? Говорят, нынче ночью там наблюдались необыкновенные подземные толчки!» «Чей карабин валяется на земле, крысиное отродье? Ах, штейнмейстера?.. Ну тогда понятно».

Унтер-офицер Шранк, который теперь был непосредственным командиром Менно, называл его рядовым Хупером, но глядел на него безо всякой приязни. Болезненно-худой, всегда мрачный, угловатый, он считал ниже своего достоинства смеяться над недотепой. Чувство это, презрения не холодного, а стылого, неизменного, не рассеялось даже после того, как Менно дважды поднимал тревогу, расслышав английский бур. Чувство это было глубоко, как минные штольни под Мессиной, и ничего на свете не могло его поколебать. Даже хорошо тампонированный заряд в сто тонн пироксилина.

- Война, без сомнения, проиграна, - обронил он как-то, распекая Менно за сломанный электрический компрессор, - И вы, рядовой Хупер, лучшее тому подтверждение. Вы столь нелепы, что сам факт вашего здесь присутствия уже демонстрирует абсурдность нашего положения. Мы говорим, что война жестока, когда она сметает со стола шеренги оловянных солдатиков. Но они, по крайней мере, отливались специально для нее. А вы… Вы лучшее подтверждение тому, что война перестала быть жестокой. Она стала бессмысленной.

Менно молчал, уперев взгляд в каменный свод. Он всегда молчал, когда его бранили. Шранк разглядывал его со своим обычным выражением постылого презрения. Иногда Менно хотелось, чтоб Шранк на него разозлился, как иной раз лейтенант. Чтоб закричал. Но Шранк никогда не злился и не кричал. Он медленно курил, заставляя желтоватый дым змеиться по шершавой кладке. Курение было здесь роскошью. Нижним чинам позволялось выкурить три сигареты за день, и то, в специальном блиндаже, откуда дым не проник бы в штольни. Разлитый в каменных норах запах табака мог послужить английским сапёрам лучше путеводной нити. Правда, взводные остряки утверждали, что подобные предосторожности напрасны. Даже если английские саперы почувствуют дым сигарет, которые выдавались в пайке, они подумают, что кто-то жжет лошадиный навоз, только и всего.

- Вы, кажется, из Вестфалии, рядовой Хупер?

- Из Энзо, господин унтер-офицер.

- Маленький, наверно, городок?

- Тысяча человек, господин унтер.

- Неудивительно. Столь большие простофили обычно и расцветают в маленьких городках. Там для них самая плодородная почва… Кем вы были до войны?

- Печником, господин унтер.

- Почему вдруг печником?

- Я всегда отличал, где хороший камень, а где с внутренней чревоточиной. Печи у меня хорошие выходят, на века, - с неуместной гордостью сказал Менно. И удивился тому, с какой брезгливой жалостью взглянул на него унтер.

- Семья есть?

- Жена, два сына.

- Сидеть бы вам с ними, рядовой Хупер, - задумчиво произнес Шранк, мусоля в пальцах окурок, - Такие недотепы, как вы, здесь обычно не выживают. И повезет, если смерть окажется легкой. Под землей другие нравы, не такие, как наверху. Иные говорят, что нам, подземным крысам, везет. Нас не гонят шеренгами по нейтральной полосе, нас не поливает днем и ночью свинцовым дождем, не досаждают аэропланы. Только мало кто горит желанием записаться в саперную часть. Никто не хочет оказаться под землей прежде своего времени.

Менно кивал, хоть и не вполне понимал, о чем говорит унтер. Но тот, кажется, и не обращал внимания, понимает ли рядовой Хупер хоть что-то.

- Самая паршивая смерть – здесь, под землей. Не спорю, паршиво, наверно, умирать с развороченным животом в грязной воронке. Но это солдатская смерть. Уродливая, но вполне солдатская. А здесь… Хуже всего, когда кого-то присыпает в штреке. Сработал раньше времени заряд, или достал английский камуфлет, или просто произошла ошибка в расчете, обвалилась крепь… Далеко не всегда мы можем придти на помощь. Это значит, что человек обречен на медленную и мучительную смерть, иногда длящуюся днями. Смерть не солдата, а заживо похороненной крысы.

Менно слышал подобные истории. О том, как из-за дефектного взрывателя взрыв происходит не вовремя, обваливая десятки тонн земли и камня, отрезая штреки и лазы. Чувствительный геофон может еще сутки доносить до слухачей стоны и проклятья умирающих саперов.

Унтер-офицер Шранк молча разглядывал Менно, который скорчился в углу, пытаясь занимать как можно меньше места, точно находился не в относительно просторном штабном блиндаже, а в узкой «лисьей норе».

- Впрочем, есть в нашей работе и положительные стороны. Отсюда нет выдачи в Чумной Легион. Еще не родился тоттмейстер, который заставил бы мертвеца выкопаться с такой глубины. Если кого прикопает, то уж с концами. Вы ведь не писали прошения, рядовой Хупер?

- Никак нет, господин унтер.

- Ну конечно не писали, - унтер-офицер Шранк вдруг остервенело и яростно рванул ворот кителя, - Возвращайтесь на пост, рядовой Хупер. Свободны. И не вздумайте в дальнейшем даже приближаться к компрессору, черт вас возьми.