Господа Магильеры - К Соловьев

Дарендорфа отыскали через тридцать часов. Совсем небольшой отрезок времени для человека. Когда сидишь в обычном блиндаже под артобстрелом, а небо над тобой ревет, как огромный смертельно раненный зверь, тридцать часов могут показаться тридцатью днями. Но здесь, где десятки метров земли и камня оберегают человека лучше, чем бетон и многослойные деревянные перекрытия, что может статься плохого?..

Некоторые просто не умеют находить общий язык с темнотой.

Дарендорфа нашли скорчившимся в глухом лазу. Товарищей он не узнавал, дрожал как в лихорадке и негромко стонал. Спустя неделю выяснилось, что ротный лазарет его случаю помочь бессилен. И трясущегося, непрерывно плачущего двадцатилетнего старика санитарный поезд увез обратно в Дрезден.

Впрочем, таких парней, как Дарендорф, в двадцать второй сапёрной роте было немного. Приличную ее часть составляли рурские шахтеры, немногословные, крепкие, как окаменевший уголь, и такие же черные снаружи. Эти не паниковали, оказавшись стиснутыми камнем со всех сторон, но и они предпочитали не вести разговоров с хозяйкой подземных чертогов.

- Лейтенант ждет, - напомнил Коберт, - Журнал.

Менно затрусил головой. Мысли в ней плавали тяжелые и рыхлые, как комья земли. В ушах стоял тихий комариный звон. Тесное пространство поста прослушки, уже обжитое и знакомое, показалось ему тесным каменным мешком. Сдавило со всех сторон легкие.

- Ты что? – озадаченно спросил Коберт, - Как контуженный.

- Я… Нет.

- Ты сколько тут проторчал, слухач?

- Я? Десять… Двадцать часов, кажется.

- Странно, что не рехнулся еще. Сгноит тебя здесь лейтенант. Иди. А то еще больше достанется.

- Иду.

Менно взял вахтенный журнал подмышку. От постоянной влажности бумажные листы коробились, а кожаный переплет посеребрился плесенью. Этот журнал был похож на мертвое животное, которому всё отказывают в захоронении, хоть и хранят под землей, и пахло от него соответственно.

Здесь все скверно пахло. Собственная одежда, постоянно подгнивающая, источала едкий и прилипчивый запах тлена. Непросыхающие сапоги распространяли вонь брошенной скотобойни. Карбидный фонарь пах едко и распространял металлический привкус. А еще был особенный подземный запах, всепроникающий, давящий и тревожный, сродни запаху свежей могилы, распахнувшей свой зев. Это был запах потревоженной земли. Он кажется почти сладким, когда идешь вдоль распаханного поля. И удушливым до тошноты, когда оказываешься на тридцатиметровой глубине.

Менно оставил Коберта слушать геофон, сам же выбрался с поста прослушки через небольшой лаз с журналом подмышкой, стараясь поменьше стучать подошвами, чтоб не побеспокоить чуткий прибор. К прибору этому Менно относился с уважением, хоть и не использовал его. В этом приборе было штейнмейстерское чутье, пусть и послабее его собственного. Зато прибор был надежен и прост в использовании – в отличие от самого Менно.

- Карабин!

- А?

- Карабин возьми! – крикнул Коберт, - Растяпа.

Ах, карабин. Менно вернулся на пост и неуклюже забросил за спину тяжелую шпалу карабина, тут же повисшую мертвым грузом между лопатками. От карабина пахло тревожным запахом металла и прелого дерева. Карабин свой Менно терпеть не мог, ствол его постоянно задевал потолок или крепь в узких лазах, которые сами по себе были нелегким препятствием. Ремень то и дело сползал на живот, а приклад норовил лягнуть в бедро. Неудивительно, что Менно постоянно забывал его – то в столовой, то в казарме, то здесь, на посту…

Менно несколько раз поскользнулся, пока не выбрался в центральный штрек. Настил здесь был старый, древесина медленно гнила и лопалась. При каждом шаге лужи мутной жижи, разлитые по полу, сыто хлюпали. И то неплохо, подумалось Менно. Пост прослушки, в котором он оставил Коберта, был основным постом второго взвода и располагался в глубине подземной системы, так что за прошедшие полгода здешние штреки успели вполне сносно обустроить. Здесь был свет – вереницы подслеповато-помаргивающих лампочек под потолком, здесь был настил, здесь был воздух. Давление в трубопроводе было низким, но все-таки было. Где-то далеко мощные насосы нагнетали в штреки воздушную смесь, и трубы тихо всхлипывали, распространяя ее и разгоняя удушливый подземный дух.

На передовых постах прослушки было не в пример хуже, Менно это знал. Там, в узких крысиных лазах, среди слизкой глины и осадных пород, приходилось приникать к камню и сидеть почти в полной темноте, обращая внимание на каждый шорох. За любым из них мог последовать взрыв английской контр-мины, поджидающей своего часа. Взрыв, способный обрушить основной штрек, похоронив заживо или разорвав в клочья саперов второго взвода. Напряжение нервов подчас было такое, что Менно, отработав свою смену, до своей койки добредал в беспамятстве, шатаясь, как пьяный, а пальцы дрожали так, что не поджечь и сигареты. Лучше уж в тылу, на основном посту прослушки. Пусть и двадцать часов… Пусть и лейтенант Цильберг под боком…

Туннель с каждым шагом делался шире и просторнее. Деревянная крепь, поддерживающая его, была тут получше, лампы встречались чаще. Все верно, это прокладывали в восемнадцатом году. Тогда саперные части еще не были так истощены и обескровлены, тогда еще, в благословенном восемнадцатом году, люди не жили под землей, как крысы в гниющем подполе… Ныне о тех временах напоминали только рельсы узкоколейки, тянущиеся вдоль стены и полузасыпанные. Сейчас трудно поверить, а ведь была узкоколейка, вагонетки которой подтягивались к выходу специальной электрической лебедкой… Месяцев пять назад лебедку накрыло прямым попаданием, а запасную все никак не могли подвезти. Приходилось носить землю из штреков в носилках, отчего у многих трещали спины. Еще добро, что буровая установка осталась, подумал Менно, держась вдоль узкоколейки. В третьем взводе сломался ротор, так они уже месяц работают кайлами и лопатами. Грунт у них заторфованный, сложный, хорошо, если по пять метров в сутки сдают. Да и грохота от этих лопат… Окажется у «томми» хороший слухач, замкнет контакты контр-мины…

К казармам Менно выбрался спустя полчаса, с ноющими коленями и одышкой. Пришлось миновать два длинных шурфа, поднимающихся весьма круто, и пройти затопленной по щиколотку галереей. В его возрасте это было непросто. Но зато немного прояснилось в голове, остуженной вечной подземной прохладой. И, вроде бы, даже сон немного отступил.

Трижды он натыкался на охранные посты, замаскированные и хорошо оборудованные. По глазам всякий раз больно хлестало электрическим светом, но черные глаза карабинов, изучив его перепачканную и неловкую фигуру, всякий раз лениво опускались. Ему махали:

- Это ты, нюхач? Проходи.

В казармах дышалось полегче. Они располагались на пятиметровой глубине, так что воздух поступал сюда естественным путем, через замаскированные вентиляционные колодцы, а не прогонялся сквозь изъеденные ржавчиной вены труб. Небо здесь было серым, бетонным, испещренным стальными балками перекрытий. Другого неба здесь не было – в целях маскировки саперами категорически запрещалось подниматься на поверхность. Наблюдательные дирижабли «томми», без сомнения, быстро заметили бы странную активность в траншеях, земляные отвалы и работающие генераторы.

А еще здесь стояла почти полная тишина. Менно приходилось бывать в обычных пехотных казармах, еще до того, как его угораздило попасть под начало лейтенанта Цильберга. В них всегда стоял гомон, этакий постоянный фон ворчащей человеческой биомассы, к которому привыкаешь, как к постоянному гулу подземной реки. Кто-то открывал консервы, кто-то всласть шлепал картами по настилу, кто-то насвистывал под нос или рассказывал по-траншейному скабрезный анекдот. Там чувствовалось дыхание жизни. Уставшей, измученной, бледной, но все-таки жизни.

В казармах «крыс» жизнь была иной. Здесь она почти не издавала звуков. Не гремела голосами, не смеялась, не звякала снаряжением. Здешняя жизнь знала, что залог ее существования – тишина.

Саперы занимались своими делами, на Менно почти не обратили внимания. Ольферс придирчиво изучал запальный кабель, накручивая его на предплечье, бледные пальцы медленно ощупывали изоляцию. Работа ответственная, не терпящая суеты. Если окажется, что жилы кабеля где-то перебиты, вся работа окажется насмарку. Взрывная машинка, которую во взводе прозвали «Железным Максом», не в силах будет запустить электрический детонатор, а значит, взрыва не последует. Запальный кабель можно было проверить и с генератором, но Ольферс всегда проверял каждый миллиметр собственноручно. Среди старых саперов мало отыщется желающих рискнуть лишний раз.

Ефрейтор Пишель бездумно разбирал свой «бергманн». Во влажном воздухе подземелий оружие требовало особого ухода и частой смазки, но Менно готов был поручиться, что Пишель разбирал свою «трещотку» уже не первый раз за сегодня. И не был этому удивлен. Человеку, который спускается в темные недра и бродит там на пару со смертью, иногда надо занять руки каким-то делом.