После развода. Верну семью снова - Анита Кароль

букет и замахиваюсь. Мне так больно и обидно сейчас. Горит все внутри. Это предательство высшей категории. А что там теперь с моей сестренкой? Она все по врачам бегает, пытается родить от этого козла похотливого.

А он тут родил уже себе, оказывается. Бью не глядя, сзади меня кто−то тащит, разнимает. Выдохлась и прическа растрепалась, волосы на лицо упали. Букет в лохмотья, и голос осип, орать.

− Оля… да брось. Пошли отсюда, − слышу возле уха голос Стаса и теперь на него злость моя оборачивается.

Кто в грудь бил, что дочь воспитал? Кто укорял меня, что не до ребенка было. Воспитатель!

Юлька забилась в угол кровати и смотрит обиженно. А храбрец−папашка за кроватку с ребенком прячется. Герой!

− Вот тебе, а не квартира Юлькина, − показываю дулю. — Завтра же на продажу выставлю. Сам содержи теперь и ее, и своего…

Смотрю на малыша и мне безумно жаль, что он отец моего внука. Но ребенок рыжий, а Степка светлый.

− Я тест на отцовство сделаю. Не верю, что моя дочь такая дура, чтобы рожать от тебя.

− Женщина, не выйдете отсюда, я охрану вызову, − угрожает кто−то за спиной. — Все отделение своими воплями взбудоражили.

− Да ухожу уже, − бросаю не глядя. Потом снова на Степку смотрю испепеляюще. Отдышаться никак не могу. — А ты… ты у меня попляшешь еще. Чтобы я тебя больше не видела. И тебя, доченька, тоже. Тварь выросла, даже семью не пощадила, распотрошила… не дочь, а одно разочарование.

Иду на выход, чеканя шаг. Мне надо к Катюшке. Она там при смерти, наверное. Астматик же, а тут такой стресс. Названиваю, она трубку не берет.

Едва могу найти свою машину на парковке, хотя стоит перед носом. Вся расфокусированная. Хорошо, что дождь охлаждает лицо и становится легче. В голове горит, дышать тяжело, будто тоже астма началась.

Предательство… оно убивает. А предательство родных, как пули разрывные. На клочки рвут изнутри. Представляю свою сестренку сейчас. Понимаю, что ехать к ней бесполезно, даже не откроет.

Остается надеяться, что ее не сразил приступ астмы. И не сделала с собой ничего. Но вроде не должна, она у нас девочка благоразумная.

− Оль, ты бы за руль не садилась в таком состоянии, − догоняет меня Стас. — Давай я тебя отвезу, а завтра машину заберешь.

Хочется и на него наорать, избить. Поворачиваюсь и желание пропадает. Он тоже в шоке видимо, ребенку шапку задом наперед надел. Подхожу и поправляю как нужно, не терплю, когда что−то неправильно.

Егорка тянется ко мне, собираясь захныкать, кривит губешки. Забираю ребенка, обнимаю его. И тут что−то происходит. Будто кран открыли. Слезы сами бегут по щекам, смешиваясь с дождинками.

Исаев заталкивает меня буквально в свою машину. Отбирает сына, который упирается, не хочет покидать моих объятий. Усаживает его в детское кресло. Потом достает бардачок и протягивает мне пачку салфеток.

− Отвези к Кате, − прошу, вдруг сестра откроет.

Я теперь тоже для нее враг, наверное. Косвенно. И ничего не значит тот факт, что я только что все узнала.

− Ты бы не трогала ее с денек, − Исаев тоже знает повадки моей сестры. — Завтра поговорите, когда отойдет.

Киваю. Если дозвонюсь, то и среди ночи к ней поеду. Пишу сообщение, что я ничего не знала. Но и спустя час оно не прочитано. Стас привозит меня к себе, под предлогом того, чтобы я на мать не наезжала, пока не остыла.

Я сначала сижу в машине, выходить не хочу.

− Мама, поси, − мальчик тащит меня за руку, упирается всеми силами.

А Стасу его усилия только на руку. Ведь ребенок, ему не докажешь ничего. И что не я его мама, тоже не докажешь. Все равно не поймет. Сдаюсь на милость маленького танка.

Он отпускает мою руку, удостоверяясь, что иду следом и бежит вперед, неуклюже подпрыгивая. Падает, у меня аж сердце замирает, бегу, чтобы поднять, но Стас останавливает.

− Сам справится. Мужик же.

Егорка кряхтит, но не плачет, поднимается, смотрит на свою мокрую куртку и цокает. Так смешно, даже немного настроение поднимается. И правда, маленький мужичок.

Глава 26

− Идем ужинать, − зовет Исаев. А я зависла в детской, сидя на маленьком стульчике. В руках игрушечный паровозик, Егорка дал. — Оль, да ладно тебе. Это жизнь.

Меня будто волнами накрывает. То волна омерзения от поступка дочери. То волна вины, это я упустила свою малышку. То волна горечи… жизнь моя треснула, когда Егорка появился в нашей с мужем жизни. А теперь она разлетелась на мелкие осколки. И не только моя жизнь. Моя сестренка, нежная и ранимая Катюшка пострадала.

А я даже не знаю, как она там, в своей квартире. Снова и снова звоню, но она не берет трубку. Не отключила телефон, и это страшно. Лежит без сил, наверное, депрессует.

− Я не хочу есть. Поеду к сестре, прощения вымаливать. Воспитатели мы с тобой хреновые оказались, раз такую тварь выросла. Крыса… в своей же семье…

− Это жизнь, − повторяет Исаев. — Вот если я тебя любил, то и на сторону не смотрел, так меня никто и не увел из семьи. А если Степка увелся так легко, то зачем он Кате?

− Не увел? А почему у нас тогда семьи нет? — меня начинает трясти, истеричный смех вырывается из груди. — И что, тебя кто−то соблазнял? Что−то не помню такого.

− Ты просто не знаешь. И много чего не знаешь. Тебе было неинтересно, а я не навязывался, не мешал тебе. Пойдем, а то все остынет. А Катю оставь в покое, ей вряд ли сейчас твои извинения нужны.

− А я хочу знать, как сестра себя чувствует. Вдруг она там с приступом свалилась, − настаиваю, но Стас настойчиво толкает меня к кухне.

− Хочешь узнать, позвони ее подруге, пусть она там все разузнает, а потом тебе позвонит.

Дельная мысль. Со мной не хочет говорить, а с подругой может и поделиться своим горем.

Звоню Насте, Катиной подруге, рассказала, что Степа ушел от нее, но к кому, сохранила в тайне. Подружка тут же помчалась с мужем к моей сестре, обещая позже перезвонить.

Два часа я металась по огромной гостиной Исаева. Потом помогала купать и укладывать его сына. Даже на сказку сподобилась. Малыш каким−то образом успокаивал меня. Лежала рядом с ним, гладила мягкие светлые волосенки, вдыхала нежный