Костры иллюзий - Евгения Михайлова

– Есть соображения, Демин? – спросил Земцов.

– Ну, какие у меня соображения… Я не врач, не эксперт. При аресте она была вполне здорова, на мой взгляд. Никого подозрительного рядом не заметил. Но одно соображение у меня есть. Так выглядит «право хранить молчание», которого задержанный человек на самом деле не имеет, а получает в оперативном порядке от кукловода. Тот случай, когда молчание должно стать вечным. Мне ее жалко, если честно. Симпатичная была женщина.

Часть шестая. Могущественная убогость

Щедрость Никитина

Утро принесло Кольцову две мрачные, даже устрашающие новости. В СИЗО после задержания и первого допроса скончалась Юлия Высоцкая, помощник режиссера Серова. Причина пока не установлена, но есть основание подозревать отравление.

Этой же ночью находившийся в своих апартаментах в Москва-Сити Геннадий Осипов выпал из окна пятьдесят седьмого этажа. Что, конечно, классический «несчастный случай».

Плохо все, подумал Сергей. И совпадение по времени, и личности тех, кого выбрал, возможно, один и тот же «несчастный случай». А если что-то выглядит явно плохо – значит, требуется следующее: идти навстречу запаху крови, ловить детали, звать по именам… И, если очень повезет, узнать, что твое первое и самое ужасное предположение – ошибка.

Он с тяжелым сердцем набрал номер Вадима Никитина. Телефон так долго не отвечал, что Сергею захотелось броситься к машине и ехать к нему без звонка. Он знал, насколько все печально и безнадежно в том крепком и уютном доме, в тихом райском уголке. Настолько печально и безнадежно, что можно или даже нужно ожидать любой крайности. Ведь это дом не покорного, не безропотного человека, а борца и, возможно, мстителя.

– Извини, не успел подойти, – произнес наконец спокойный голос Вадима. – В ванной был.

– Доброе утро. А я уже почти у машины, еду к тебе, ничего? Ты будешь дома?

– Ну, раз едешь, куда деваться. Буду тут. Правда, общаться сегодня ни с кем не планировал.

– Вадим, со мной стоит, поверь. Пока не пришлось с кем-то другим.

– Да понял я. Жду.

Вадим сказал, что был в ванной, когда Кольцов звонил, но побриться там он явно не счел нужным. Кожа на его лице, кажется, потемнела, а щетина на щеках и подбородке стала полностью серебряной. Карие глаза с покрасневшими белками смотрели измученно и безучастно. Он провел Сергея на террасу. Поставил на стол бутылку и разлил по стаканам виски.

– Вовремя ты подъехал, Сережа. Я как раз завтрак себе тут наливаю. Прошу присоединиться. Из еды это все.

– Это, конечно, завтрак чемпиона, – улыбнулся Сергей, – но я поучаствую чисто символически. За рулем, и разъездов на сегодня получается многовато. Решил до всего с тобой пообщаться. Только сразу скажи: как дочка?

– Не знаю. И врачи пока не знают. Не помню, говорил ли я тебе, что у Кати врожденный порок сердца. Как у ее матери. Но, как нам всегда говорили, он компенсированный – благодаря правильной профилактике, поддержке, режиму и тому, что моя девочка всегда была жизнерадостной. А сейчас… Сейчас Кате тридцать два года, и у нее диагностирован инфаркт. Это очень серьезно и страшно, потому что Катя не хочет, не собирается бороться за себя. Она считает, что ее жизнь взорвалась и сгорела вместе с Витей. Он был для нее всем.

– Мне очень жаль, – произнес Сергей. – Но я верю даже не в медицину, не в пресловутое время, которое якобы лечит. Я верю в тебя. Не такой ты человек, который отпустит дочь в тот мрак, который ей сейчас кажется единственным убежищем.

– Спасибо за доверие, – буркнул Никитин и допил свой стакан. – Можешь начинать свой допрос.

– Так, – медленно проговорил Сергей. – Я правильно понимаю: ты решил, что я приехал сюда с разоблачениями?

– А что, нет? Мне только вот что интересно. А если я дам тебе возможность меня расколоть или сделаю вид, что тебе это удалось, какими будут твои дальнейшие действия? Сразу доложишь начальству? Скорбно пожмешь мне руку в наручнике и скажешь «честь имею» и «мне жаль»?

– Мне нравится созданный тобой образ, Вадим, но как-то нет охоты поддерживать этот спектакль. Я приехал сюда с одной целью: сказать, что я рядом, при любом раскладе. И не потому, что ты мой щедрый клиент. А потому, что ты для меня человек, чей выбор я приму без рассуждений и морализаторства. Самый жестокий выбор. Кто-то должен вершить справедливость, которая не обязана выглядеть невинно, как букет ромашек. Можешь принять то, что я сказал, как выверты частного фраера, но я честен с тобой. И я не брошу камень.

– Сам не знаю почему, но я верю тебе, Сережа. И мне немножко обидно. Или даже больно. Неужели ты на самом деле подумал, что я мог бы послать своих честных, безотказных и бесценных людей, чтобы они отравили одну подлую бабу, о которой я так много знаю, а подозреваю в еще большем. А потом для полноты картины великого возмездия мои бесстрашные люди все вместе поднялись бы на тот высокий этаж, чтобы скинуть вниз кожаный мешок, полный отборного дерьма: цинизма, садизма, самых грязных пороков и кровавых преступлений? Чтобы этот гнойный пузырь просто взорвался? Чтобы он прекратил чувствовать боль и страх? Я думал, ты умнее и глубже, прости. Конечно, я могу стать главным подозреваемым для любого мента, но не для тебя же… Да, эта падаль послала своих убийц, чтобы разорвать на кусочки маленького, нежного ребенка, который был и остается смыслом моей жизни. И что? Ты подумал, что для меня достаточно полюбоваться на грязное пятно под тем окном, чтобы решить, что справедливость восторжествовала? Это возмездие за такое страшное зло? Нет, Сережа, за такое зло расплачиваются всей оставшейся жизнью. И, по моей логике, она должна была быть как можно длиннее. Я бы пальцем его не тронул, но делал бы все, чтобы гад каждую минуту бился башкой о свое каменное уродство, чтобы понимание собственной убогости без перерыва на сон или вздох разрывало на части его гнилой мозг и выкручивало протухшие внутренности. Если бы он физически занемог, я бы самолетами возил лучших врачей мира, чтобы продлевали его жизнь и муки. Все, что он заслужил. Он должен был мечтать только о смерти. Так долго, чтобы жизнь стала казаться ему бесконечной казнью. Жалкое существование агрессивной, бешеной крысы, которая поняла свое бессилие. Ты прав в одном: я на самом деле щедрый клиент. И я не мщу за свою потерю и боль. Ни ножом, ни гранатой, ни пинком под зад