Солнце восемь минут назад - Анна Витальевна Малышева

Когда речь собеседника окончательно превратилась в кашу, художница прервала разговор и предприняла попытку перезвонить. Но телефон, внезапно поймавший сеть, теперь отказывался откликаться, сколько она его ни перезагружала. Александра отыскала сообщение от Аристарха, в котором он выслал ей геолокацию отеля для таксиста, и переслала его Мусахову. Сообщение не ушло, рядом появился статус «ожидает отправки».

Художница отложила телефон, заварила чай из пакетика, подкинула дров в камин. Еще раз проверила, заперта ли дверь. Поднялась в спальню и, не раздеваясь, забралась в стылую постель. Простыни и подушка показались ей влажноватыми, и Александра сжалась в комок, чтобы согреться. Она закрыла глаза, и перед ней возник огромный колядник – отель, спланированный по принципу солярного знака. Балансируя на грани яви и дремоты, Александра пыталась представить вид на отель сверху, как если бы его снимал дрон. «Если Жора расчистит еще две дорожки к тем домикам, получится почти идеальный круг. Сколько же ему завтра снега убирать… А парень чуть жив. Мы заперты здесь, и нас заносит снегом… Снегом…»

Снегопад прекратился на рассвете. Когда Александра ближе к девяти утра подошла к окну, в воздухе лениво порхали отдельные снежинки. Небо оставалось плотно обложенным тучами, и лишь по слабому сиянию над грядой леса можно было догадаться, где восходит солнце. Она чуть приоткрыла окно, и ей показалось, что снаружи теплее, чем в спальне, совершенно выстывшей за ночь.

Забеспокоившись о холстах – резкие перепады температур были им противопоказаны – Александра торопливо спустилась в столовую. В камине остался лишь пепел, частично сохранивший форму прогоревших дотла поленьев. Когда она ударила по нему кочергой, не появилось ни единой искры. Но каминная плоская труба была еще горячей, и в комнате стояло убаюкивающее ровное тепло.

Присев на корточки перед одним из холстов, Александра краем ногтя провела по грунтовке у самого подрамника. Остался слабый след, клеевой грунт еще не схватился. Предстояло самое сложное – ждать, когда можно будет продолжать работу. Свободное время тяготило Александру сильнее всего. Пустота неизбежно заполнялась мыслями, от которых ей становилось не по себе. Обычно художница думала о будущем. Как долго она сможет тянуть свое бесприютное существование, скитаться по съемным углам, сносить безденежье, хроническое, несмотря на свою востребованность и наработанную клиентуру… «Я всю жизнь жила одним днем, говорила себе, что завтрашний день никому из нас не обещан, – поднявшись, художница подошла к окну, разглядывая заметенную дорожку от своего шале к главному дому. – И вот земную жизнь прошла уже до половины и даже больше. И очутилась в сумрачном лесу…»

Отсюда главное шале было видно с торца. Александра гадала, отправиться ли ей туда или позавтракать у себя, когда на краю веранды появилась фигура в красной куртке и желтой шали, наброшенной на голову. Женщина смахнула снег с перил и облокотилась на них, глядя на лес. «Елена. Не хотела бы я оказаться на ее месте. Светлана не шутила. Надеюсь, Сергей где-то рядом».

Словно в ответ на ее мысли рядом с Еленой возникла мужская фигура. Но это был не Сергей. Рост, сложение, белоснежные волосы… Высокого, статного Аристарха невозможно было спутать с упитанным, коренастым супругом Елены. Он встал рядом с женщиной и, судя по всему, что-то ей говорил. Та отвечала, не поворачивая головы. Из их ртов вырывался пар.

У Александры появилось чувство, что она подсматривает. Художница собиралась было отойти от окна, но вдруг заметила на веранде третью фигуру. В дальнем углу, у самой стены, застыл человек. Аристарх стоял к нему спиной, Елена в профиль, и оба были слишком поглощены беседой, чтобы заподозрить, что они не одни. А их соглядатай (мужчина или женщина, Александра понять не могла) был так неподвижен, что художница начала думать, что ошиблась и приняла тень за человека.

Внезапно, нагнувшись, Аристарх приобнял Елену за плечи. Это был жест утешения, так успокаивают обиженного ребенка. Елена спрятала лицо в ладонях и, содрогаясь, качала головой. Она плакала. Аристарх, все так же обнимая Елену, повел ее в дом. Когда он открыл дверь, тень в углу была в паре метров от них, но никто ее не заметил.

Дверь за ними закрылась. Александра все так же стояла у окна, не спуская взгляда с тени в углу веранды. «Я ошиблась, – говорила она себе. – Мне ли, как художнику, не знать, что светотень иногда шутит странные шутки. Там никого нет». Она уже хотела отойти от окна, как тень вдруг сползла по стене и пропала за перилами, словно присев на корточки. Александра содрогнулась.

…В дверь постучали, и художница едва не подскочила. Подойдя к двери, она осторожно спросила: «Кто?»

– Это мы, снеговики, – раздался веселый голос Нины.

Выдохнув, Александра открыла дверь. На пороге стояли Нина и Жора. В каждой руке у Нины было по лопате, Жора был вооружен скребком.

– Аврал, – сообщила девушка. Ее смуглое лицо, от природы бледное, слегка разрумянилось. – Нас по уши замело. Жора в одиночку не справится. Ваня с Игнатом уже чистят, и этот дяденька, муж Лены, тоже. А вот отец куда-то запропал. Пойдете с нами?

– Пойду, конечно. – Александра быстро оделась, натянула шапку и вышла на крыльцо. – Давай лопату.

– Мы никого не принуждаем, – предупредил Жора. – Кто отказался, тот отказался.

– А кто отказался? – осведомилась Александра.

– Мама, конечно. – Нина сошла с крыльца и огляделась. – Я была у нее час назад, она сидит у камина, смотрит на огонь, едва отвечает. И я пока нигде не встретила отца и Лену. Может быть, они в большом шале?

Александра отвернулась в сторону, чтобы девушка не рассмотрела выражения ее лица. Свои чувства художница скрывала неважно.

– Так и давайте копать в сторону большого шале. – Она отбросила в сторону первую лопату снега.

– Я с вами, – мгновенно присоединилась к ней Нина и отбросила снег в другую сторону.

– А я пойду сзади, дочищать, – сказал Жора. – Получится такая красота, увидите! Очень люблю чистить снег.

– Тогда ты счастливчик, – обернулась Нина. – Я слышала прогноз. К вечеру снова ожидается снегопад.

Ближе к полудню, совершенно вымокнув и измотавшись, все трое сидели у пылающего камина в большом шале. Мокрую обувь поставили сушиться к каминной решетке, и Жора всем раздобыл шерстяные носки.

– Какое приключение! – Нина казалась совершенно счастливой. – В жизни не чистила снег, а это весело, оказывается! А вот братьям не понравилось.

Они столкнулись с Игнатом и Иваном на одном из лучей. Те работали добросовестно, но у них был вид невинно пострадавших людей. Сергей вспахивал целину, как хороший трактор, вскоре к нему присоединилась Елена. Она издали помахала Александре, та приветственно взмахнула лопатой. Аристарх явился последним, с неожиданной стороны – он вышел из-за угла большого шале. Взял широкую лопату и двинулся в сторону последних нерасчищенных участков. Даже его спина выражала желание остаться в одиночестве. Аристарх был без шапки, и казалось, что его волосы заметены снегом.

– Пап, ты простудишься! – крикнула ему вслед Нина. Но поднимавшийся ветер унес ее слова в сторону.

…А теперь они грелись, усевшись в ряд на кожаном диване, и строили планы на обед.

– Предлагаю омлет, – сказала Александра. – Это самое сложное, что я могу приготовить, зато делаю это хорошо.

– Да, огромный омлет! – воодушевилась Нина. – Я видела на кухне гигантскую сковородку.

– Я согласен на все, кроме пиццы, – заявил Жора, поднимаясь с дивана. – Идемте посмотрим, что найдется в холодильнике. Яйца точно есть.

Огромная сковорода была забракована, с ней побоялись связываться. В результате готовили несколько омлетов среднего размера. Александра с Ниной орудовали миксером, крошили лук, натирали сыр… Девушка вновь облачилась в голубой одноразовый передник, при одном взгляде на который у Александры испортилось настроение. Она сразу вспомнила о загадочных тряпках в пакете, который предъявила ей Нина, а художница не любила загадок без отгадок.

В столовой уже слышались голоса. Выглянув туда, Нина громко сообщила, что сейчас все будут накормлены. Вернувшись, с иронической улыбкой заметила:

– Все-таки труд сделал человека сами знаете из кого. Веселые, смеются… А то прямо как на поминках сидели. Отец, правда, молчит