Навеселе. Как люди хотели устроить пьянку, а построили цивилизацию - Эдвард Слингерленд

пития. Умение пить свидетельствует о человеке как мужчине, и посредством алкоголя „скрепляются дружба и согласие, признается родство“»{269}. В классическом антропологическом труде Дуайта Хита{270} о племени камба, изолированно живущем в боливийской Амазонии, описывается, что мужчины камба используют запои, часто напиваясь до бессознательного состояния, для укрепления своего социального единства и преодоления межличностных конфликтов. Блюющие вместе – навеки вместе.

Поэтому чужаков обычно встречают огромным количеством выпивки. Выдержать целую ночь обильных возлияний – пожалуй, самый быстрый способ влиться в новую социальную среду. Антрополог Уильям Мэдсен, занимаясь исследованиями в сельской Мексике, фотографировал местную религиозную церемонию, и, когда это заметили, вокруг него собралась разъяренная толпа. Его приперли к стенке остриями своих мачете мужчины, упившиеся пульке, традиционного пива из сока агавы, и отпустили только тогда, когда старейшина соседней деревни, где он остановился, заявил: «Освободите нашего друга. Он не чужак. Он пил наше пульке». Мачете тут же исчезли, и все уселись вместе пить пульке{271}. Совместная выпивка расширяет круг сопричастности и доверия. Примечательно, что, пожалуй, древнейший известный нам юридический документ, свод законов Хаммурапи, обязует владельцев таверн под страхом смерти доносить о заговорах, вынашиваемых за несколькими кружками пива{272}. Способность алкоголя создавать глубокие узы – именно то, что нужно для укрепления духа бунтовщиков или революционеров.

Следовательно, отказ вместе выпить или принять предложенную чашу – серьезное проявление неприятия и враждебности. Он даже может повлечь за собой божественную кару. Дженнингс приводит миф начала XVII в. о перуанском божестве, решившем испытать прочность общества людей, появившись на одном из их пиров в образе нищего голодного странника. Лишь один человек заметил его и приветствовал, предложив ему спиртное. Когда бог, наконец, явил себя и выместил свой гнев на эгоистичных пирующих, то пощадил лишь этого человека{273}. Также отказ принять предлагаемое питье часто рассматривается как смертельное оскорбление. Например, в Германии в начале современной эпохи «отказ выпить стакан, предложенный в знак дружбы, был оскорблением, который мог заставить мужчин из любого слоя немецкого общества выхватить мечи, что иногда заканчивалось смертью»{274}. Столь же ужасные последствия мог повлечь за собой отказ выпить стакан, предложенный в салуне на американском фронтире.

С алкоголем ассоциировались доверие и узы такой прочности и искренности, что нарушение клятвы, скрепленной вином или пивом, расценивалось как необычайно серьезное преступление. Археолог Петр Михаловски приводит чрезвычайно неприятный пример из Древнего Шумера, описанный в письме, автор которого жалуется на царя, продолжающего поддерживать отношения с человеком по имени Акин-Амар:

«Разве Акин-Амар не мой враг и разве он не враг Его Величества? Почему же он до сих пор пользуется расположением Его Величества? Однажды этот человек остался при Его Величестве, когда отпил из чаши и поднял ее (в приветствии). Его Величество счел его верным себе, одарил одеждами и пожаловал [церемониальный] головной убор. Однако тот отрекся от своего слова и испражнился в чашу, из которой пил; он враг Его Величества!» Действительно, впечатляющая картинка. Невозможно представить худшего оскорбления, чем символическое аннулирование поглощения напитка путем испражнения. Это метафорическое уничтожение всей символической системы, созданной сложными церемониями приветствия и ритуальным обменом дарами{275}.

Безусловно, есть лишь один способ обратить вспять тост. Акин-Амар мог бы испачкать свой причудливый головной убор, чтобы передать аналогичное послание, но в полной мере доводит его до адресата удар по узам, созданным совместным питием.

Во многих обществах, если не в большинстве, алкогольное опьянение не только создает узы между потенциально враждебными людьми, но и рассматривается как коллективный обряд посвящения, проверка характера индивида. Умение пить – признак того, что на человека в целом можно положиться, или даже его добродетельности. Одно из моих любимых высказываний о Конфуции, которое следует после длинного описания его разборчивости в еде и питье, – «лишь в отношении вина не знал он меры»{276}. Тот факт, что Конфуций мог пить сколько душа пожелает, но никогда не становился буйным, свидетельствует о его святости. Сократа также восхваляли за способность владеть собой, участвуя, как следовало каждому порядочному афинянину, в бесконечно долгих пирушках. «Он выпивал любое количество, которое ему предлагали, – писал Платон, – и все равно никогда не становился пьяным»{277}. Для греков симпосий, вечер возлияний под руководством симпосиарха, задававшего темп винопития, являлся способом «испытать людей – пробирным камнем для души, недорогим и безопасным в сравнении с проверкой людей в ситуациях, где нравственное фиаско могло бы повлечь за собой серьезный ущерб»{278}.

Китаистка Сара Мэттис отмечает, что и в Древнем Китае, и в Древней Греции требование к взрослым (по крайней мере, взрослым мужчинам) вместе выпивать сочеталось с убеждением, что это позволит им продемонстрировать самообладание и достоинство в сложных условиях. В Древнем Китае, «если человек не напивался, это часто рассматривалось как оскорбление, но в то же время человеку не следовало распоясываться, поскольку это помешало бы сохранять почтительность в отношениях». Что касается греческого симпосия:

При главенстве трезвого симпосиарха – следящего за репутацией участников – граждане получают возможность испытать себя желанием погрузиться в наслаждение именно тогда, когда их самоконтроль достигает самой низшей точки. Питье вина и нахождение в ситуации, когда обычно царит бесстыдство, позволяет гражданам выработать сопротивляемость к неумеренности и тем усовершенствовать свой характер. Кроме того, поскольку… симпосии – это общественные мероприятия, на них можно наблюдать и испытывать добродетель гражданина{279}.

Если участие в общественных пьянках подрывает способность лгать, усиливает ощущение единения с другими и служит испытанием истинного характера человека, то понятно, почему на тех, кто не пьет, смотрят с подозрением. «Водопийца» служило в Древней Греции оскорблением. С давних пор отказ участвовать в ритуальных тостах, проходивших красной нитью через традиционный китайский пир, являлся проявлением почти немыслимой грубости, в результате чего вас немедленно бы изгнали из цивилизованного общества. Эта связь между выпивкой и товариществом остается мощной и сегодня в культурах всего мира. Антрополог Джеральд Марс в своем исследовании социальной динамики в группе портовых грузчиков Ньюфаундленда пишет: «В начале изучения я спросил группу грузчиков, почему один из них, женатый молодой человек, сильный и трудолюбивый, а они ценят все эти качества в товарищах по работе, тем не менее не был для них своим, и мне ответили: все дело в том, что он „одиночка“. Я стал допытываться, в чем это проявляется, и мне сказали: „Он не пьет – вот что значит одиночка“»{280}.

Мы видим аналогичную схему в культурах, в которых в роли алкоголя выступает другое психотропное вещество. На островах Фиджи Джон Шейвер и Ричард Сосис заметили, что мужчины, которые пьют больше всего кавы, имеют больший престиж в обществе, а любители часто выпить лучше взаимодействуют с остальными во время коллективных садоводческих работ. Мужчины, имеющие каникани, неприятную болезнь кожи вследствие злоупотребления кавой, пользуются уважением и считаются настоящими «людьми своей деревни»: им доверяют оберегать деревенские ценности и они полностью соответствуют ожиданиям общества. Антропологи предполагают, что социальные и репродуктивные преимущества этих мужчин, полученные благодаря основанному на каве престижу, перевешивают более очевидные физиологические издержки, хотя и значительные{281}. Напротив, мужчины, которые ограничивают себя в питье или вообще не посещают церемонии питья кавы, вызывают подозрения и не допускаются к участию во многих общественных мероприятиях.

Социальные функции опьянения хорошо описаны в рассуждениях классициста Робина Осборна о древнегреческом симпосии:

Опьянение не просто терпелось в других ради удовольствий, которые оно дарило. Опьянение одновременно раскрывало истинного индивида и связывало группу. Опьяневшие осознавали, как они распоряжаются миром и какое место в нем занимают; те, кому предстояло вместе сражаться и умирать, проникались доверием друг к другу, позволяя вину раскрыть, что они за люди и каковы их ценности{282}.

В этом контексте следует понимать и замечание Ральфа Уолдо Эмерсона о роли непритязательного яблока в раннеамериканском обществе: «Человек был бы более одиноким,