Петкана - Хабьянович-Джурович Лиляна

Что это были за мучения! В душе своей она вела непрестанную и беспощадную борьбу против сих мрачных сил и повелителя человеческих слабостей. Слезами она угашала жар всех страстей. Чистотою сердца и молитвой каждый раз очищала от них ум свой. Смирением и покаянием прогоняла прочь дурные помыслы. И преумножала в себе кротость ангельскую постом, бдением и постоянными беседами со Господом. Поучалась умом и сердцем до тех пор, пока не сподобилась светоносного озарения Святаго Духа и не обрела от Бога разум духовный.

Целью всякой духовной борьбы является становление подвижника истинным человеком. По образу мужа совершенна. Таковым был Господь наш Иисус Христос, кроткий и смиренный меж людьми. Она получила от Господа сей дар.

Человек впадает в грех постепенно. О каком бы грехе ни шла речь, это происходит шаг за шагом. Так скользит он к краю пропасти, даже не догадываясь о своем скором конце. Таков излюбленный прием древнего лжеца и отца лжи: сперва подбросить человеку нечистую мысль, а затем, словно играючи, — другую мысль, что, мол, греховное увлечение всегда можно прервать усилием воли, — и тем самым привести его к подлинной страсти. После чего человек осознает себя уже рабом в когтях погибели.

«Не позволяйте мысли блуждать во тьме греховной», — учили святые отцы. Они пришли к познанию сей мудрости через многотрудный подвижнический опыт и страдания. Как и она.

Двадцать лет провела она в непрерывной мучительной борьбе, пока не одолела все искушения бесовские. Она усвоила, что без сохранения ума в чистоте невозможно достичь подобающего духовного настроя, даже если и принуждать себя не грешить. Научилась противостоять самому первому, как будто бы случайному и безобидному помыслу.

Когда я увидел, как она отвергла первое предложение нечистого, отбросив его, как гнилое яблоко, я вздохнул с облегчением. Теперь я знал, что путь ее станет уже не таким тяжелым и она будет продвигаться вперед гораздо быстрее. Отныне она обеими ногами стояла на надежной дороге, ведущей ко спасению.

Прошло еще двадцать лет, прежде чем я получил указание от Господа, касающееся ее. То было повеление покинуть пустыню. И я подумал, что Господь доволен плодами ее подвижнической жизни.

Я застал ее на молитве. Оторвавшись от земли, она парила над самой ее поверхностью в сияющем золотом кругу... Да, я забыл сообщить вам, что Господь, по милости Своей, наделил ее множеством чудесных даров. У нее был дар прорицания. Она умела читать чужие мысли. Понимала язык зверей и птиц и даже малых букашек. Она укреплялась в своих подвигах советами и поучениями святых отцов, не читая их книг и часто даже не зная о них. Более того, ей были известны даже те духовные сочинения, которые еще только будут написаны.

...То была картина, достойная райских кущ. Дева с дивным ликом, посреди пустыни, залитой золотистым светом, под пурпурным небом в лучах заходящего солнца, парящая в светоносном кругу. Словно она уже освободилась от тяжести тела и сделалась бесплотным духом.

Когда я опустился на песок перед ней, веки ее слегка вздрогнули, и она машинально зажмурилась от яркого света. Но затем тотчас же перекрестилась трижды. И молвила: «Если ты пришел от Господа, мир тебе! Но если с противоположной стороны, то ступай от меня — и пусть тогда вся тяжесть Господня гнева падет на главу твою!»

Она была мудра и осторожна. Постоянное противоборство с нечистым научило ее этому. Зная его подлость и лукавство, ведая его лютую злобу и стремление погубить душу праведника, она не спешила навстречу даже самым заманчивым видениям, ибо понимала, что нечистый может явиться и в виде Ангела света.

«Господь послал меня! — был мой ответ. — Тебе надлежит вернуться в Эпиват. Такова Его воля».

Она не спросила меня, зачем должна на склоне дней возвращаться туда, откуда еще юной девушкой ушла по зову Господа. Не спросила и о том, что ждет ее в родном городе. «Верно, Господь сильно недоволен мною, грешной и немощной?» — вот и все, что она спросила. Без единого вздоха иль стона. Кроткая и послушная, как всегда. И немедленно поспешила исполнить Господню волю.

«Какой путь теперь готовит ей Господь?» — спрашивал я себя. Глядя, как она прощается с пустыней. Со своей пещерой. И с Зейнебой. Со слезами на глазах — и с радостным сердцем. Ибо ей вновь предстояло идти туда, куда поведет ее самый надежный Вожатый.

«Каким будет теперь ее путь?» — спрашивал я себя. И, как всегда в подобных случаях, не знал ответа. Ибо, как свидетельствуют фонарь, свеча и яхонтовое зерцало в руках моих, тайна Промысла Божия сокрыта от взоров всей вселенной. И Единому лишь Богу полностью открыто грядущее.

ПЕТКАНА

Мое возвращение из пустыни есть повесть о скорби.

Едва я услышала слова Ангела Божия, как тотчас отправилась в путь, будучи готова и далее исполнять волю Пославшего его. Я надеялась еще раз посетить места страдания Спасителя. Пройти Его стезями, лобызая следы Его на крестном пути. Надеялась пролить слезы на Гробе Господнем, как я это уже тысячу раз делала в мыслях своих. Поэтому, как только я достигла Иерусалима, я поспешила туда — ко Храму Страданий Христовых.

Но церкви не было! Одни развалины. Обломки кирпичей и разбитые плиты на месте прекраснейшего храма, коему веками дивился весь христианский мир. Всего одну заплаканную старушку застала я там, где в прежние годы возносили молитвы сотни паломников. Та старица зажгла огарок свечи и слезно молилась пред разрушенным алтарем, словно пред лицом Живого Господа.

О, как задрожало мое сердце при виде сей страшной картины! И как возопила во отчаянии душа моя, исполнившись лютой скорби!

«Что случилось, матушка?» — спросила я эту женщину. Она же, терзаемая страшным горем, даже не удивилась, что я спрашиваю ее о том, что знает весь свет. От нее я и узнала о безумном злодеянии агарянском.

Уже три века арабы, последователи Мухаммеда, считали наш Святой Град своим. Аль-Кодс, так они его называли. Соорудили Купол на скале. Как символ того, что именно отсюда, с горы Мориа в Иерусалиме, он отправлялся в свои ночные духовные странствия. Однако терпимо относились и к чужой вере и уважали ее. Но вот багдадский халиф Аль-Хаким повелел эмиру Дамаска учинить величайшее святотатство. Разрушить христианские святыни. Чтобы обратить весь народ в ислам. И эмир выполнил его приказ. Словно адский смерч промчался по Святой земле. «Нигде в Палестине нет больше ни единого храма Господня. Сейчас Господу молятся лишь те, чья любовь к Нему сильнее страха перед безбожниками. Или же те, кому нечего терять, кроме собственной жизни», — поведала мне сия благочестивая старица.

Я знала, что все произошедшее, равно как и вообще все, что случается в этом мире, произошло по попущению Божию. Но почему? Почему Он позволил агарянам разрушить святые церкви, каждая из которых была домом молитвы и обителью Святаго Духа? Были ли это истинные молитвенные обители? Или же они только прикрывались именем Божиим? Везде ли люди жили и совершали службу по заповедям Господним и преданиям святоотеческим? Или же — по человеческому хотению и рассуждению? А может быть, Господь принял на Себя и эту жертву из любви к людям?

Дабы показать им весь ужас беззакония и предостеречь. Чтобы они сами никогда не пошли по подобному пути. Я не знала. Не мне было судить об этом. Мне оставалось только скорбеть о случившемся.

«Господь сказал, что зло должно прийти в мір, но горе тому, через кого оно придет», — подумала я. Встав на колени, я молилась. За всех людей. Дабы их коснулась милость Божия. За нас, христиан. Дабы не забыть нам спасительных Божиих заповедей. Как и того, что Он пришел научить нас любви. Затем я поставила на один из уцелевших камней, словно на престол, самое дорогое, что принесла с собой из пустыни: икону Господа и икону Пречистой Его Матери. Здесь Он испустил дыхание в крестных муках. Здесь Он воскрес. И воздвиг Храм, который никакая сила в міре не может разрушить.