Петкана - Хабьянович-Джурович Лиляна

Кто были настоящими подвижниками, так это мои знакомые монахи. Особенно тот, которого прозвали Столпником. Потому что он и был столпником.

Столп — это тот же столб, а на верху такого столба укреплен как бы большой сундук без крышки. Подвижника, живущего там постоянно, называют столпником. И день, и ночь проводит он в молитве, терпя любую непогоду.

Первым, кто отважился на подобный подвиг, был святой Симеон Столпник. Он провел на столпе сорок лет. А святой Алимпий — все шестьдесят. Со своих столпов они оба творили великие чудеса.

Наш же знакомый, получивший при постриге имя своего знаменитого предшественника, святого Симеона, подвизался всего несколько лет. Тогда-то и произошло чудо, свидетелем которого был и я.

Раз в несколько недель послушник доставлял ему из монастыря еду и питье, которые он затем на веревке поднимал к себе на верх столпа. Правда, когда он ел и пил, никто так и не узнал, потому что все видели его только молящимся. Или вещающим о несравненных чудесах благодати Божией и плачущим от умиления.

Народ относился к нему по-разному. Одни считали его святым человеком. Другие — юродивым. Люди вообще старались обходить его столп стороной. Ибо, как рассказывали старики, когда-то на этом месте было кладбище, на котором хоронили разных иноземцев, о чьем происхождении никому ничего не было известно и чьи имена теперь были уже всеми позабыты. Однако потом, когда приключилась история, о коей пойдет речь, все уразумели, что здесь не обошлось без Промысла Божия.

Я считал Столпника настоящим мучеником. И предполагал, что переносить такие искушения его заставляет нечто великое. Были, конечно, люди, которые видели тут одну только гордыню. И утверждали, что он забрался на столп лишь для того, чтобы все желающие взглянуть на него вынуждены были задирать головы к небу. А ему-де только того и надо. Он, мол, любую муку готов перенести, услаждаясь мыслью, что его подвигам дивится весь христианский мир.

«Кто знает», — думал и я в своем неведении. Но стоило мне однажды столкнуться с ним лицом к лицу, как мои сомнения сразу же разрешились. Его глаза говорили сами за себя. Любовь и скорбь — вот что можно было прочесть в этом взгляде. Казалось бы, два совершенно противоположных чувства. Однако это было так. Я это ясно видел. Он вовсе не был гордецом. Наоборот, в нем было даже некое самоуничижение. Не только по отношению к старшим, но и перед нами — простыми чернорабочими. Будь он горд, это было бы видно сразу. Гордыню, как и смрад, ничем не скроешь.

В один прекрасный день Столпник объявился у нас в церкви и, ко всеобщему изумлению, попросил о помощи. Он поведал народу и священнику, что море недавно выбросило мертвое тело прямо к подножию его столпа. Труп разлагается, так что стоит невыносимое зловоние. Поэтому необходимо похоронить умершего, а может быть, и совершить отпевание, как это положено, по христианскому обычаю, чтобы и душа не истлела вместе с телом.

Меня и двоих моих товарищей послали выкопать могилу, дабы предать земле то, что рыбы и черви оставили от утопленника.

«Боже милостивый!» — пробормотал я, приблизившись к трупу. Никогда в своей жизни я еще не испытывал подобного отвращения. А ведь человек сей прежде, похоже, весьма гордился собой. Его дородное тело, вернее то, что от него осталось, было облечено в роскошные одежды.

«Неужто это человек?» — подумал я. Со страхом. И с омерзением.

«Нет, не человек! — промолвил Столпник, словно подслушав мои мысли. — Се несть человек, ибо есть Бог!»

И вскоре, словно в подтверждение этих его слов, мы, копая могилу, наткнулись на другое мертвое тело. Чистое. Прекрасное. То была женщина, облаченная в простую черную одежду.

Казалось, она только что заснула и укрылась здесь, в своей безымянной могиле, от недостойных взоров. У нее был дивный вид. А что за аромат исходил от нее! То было чистое и легкое дыхание молодого базилика.

Как мы, долбя каменистую землю, не повредили тела, я понял только потом.

«Се — святая Божия. Преподобная!» — воскликнул Столпник, перекрестившись, и пал ниц на землю, обливаясь слезами.

«Будь она святая, Бог бы нашел способ объявить об этом чудесным образом», — возразил один из моих товарищей и, не спрашивая нас, опустил полотно, в которое мы завернули остатки разлагавшегося утопленника, на нетленное тело.

«Погоди! — попытался я удержать его. — Не лучше ли прежде спросить священника?..»

«За разговорами работа стоит!» — сердито отрезал мой товарищ и принялся засыпать могилу.

«Вам было явлено, а вы — не узрели! Бог-то найдет способ прославить Свою угодницу. Но вы! Тяжко вам будет ныне и вовеки»,— плакал Столпник. А лицо его при этом сияло так, словно принадлежало не человеку, а Ангелу небесному! И я верил ему. Поэтому домой я пришел сильно опечаленный.

Быть может, поэтому молитва моя в тот вечер была длиннее, чем обычно. И как-то полнее и строже. Ибо, произнося имена Спасителя, Божией Матери и святых угодников, я думал не о том, какая работа ждет меня на следующий день, инео своей жене и детях, как обычно, но только о священных словах самой молитвы. С тем я и уснул.

А во сне я узрел диво дивное! Из всех моих снов, какие видел я и прежде, и после, то был самый восхитительный. Я лицезрел некую славную царицу в блистающих одеждах, восседавшую на престоле, что сиял ярче солнца. Вокруг нее стояли прекрасные Ангелы. Хотя у них и не было крыльев, я сразу понял, что это Ангелы. Один из них подошел ко мне. Коснулся моей грешной руки! И промолвил: «Георгий! То было тело преподобной Параскевы. Господь желает, чтобы верная раба Его, облеченная великой славою в Царствии Небесном, была прославлена и на земле».

Затем Ангел прикоснулся к очам моим. И мне открылась вся ее жизнь. Как она родилась у нас в Эпивате. Как жила в Царьграде. Как отправилась на Святую землю. А потом — в пустыню. Где подвизалась, терпя страшные лишения и искушения, и сподобилась великой благодати Божией. А потом, получив послание от Господа через райского вестника, вернулась в свой родной город. Все сие свершилось по премудрому Промыслу Божию. И вот теперь настал час несказанной радости для всего христианского мира. Ибо Господь желает возвестить нам о святости сей мудрой девы.

Я просыпался долго и медленно. Ибо не хотел пробуждаться от столь дивного сна. Покидать сие чудесное место и возвращаться в повседневную жизнь. Когда же все-таки открыл глаза, то первым делом взглянул на свои руки: не осталось ли на них золотой пыльцы от ангельского прикосновения. Настолько реальным показался мне мой сон.

«Тебе просто приснилось то, о чем ты думал, — успокаивала меня жена, когда я с восторгом и трепетом поведал ей о чудесном сновидении, — сам ведь знаешь, как люди говорят: сон — ложь, а в Боге — истина».

Но я знал, что есть сны, которые именно Бог нам посылает и которым надо верить. И потому пошел в церковь, чтобы все рассказать священнику. А там пусть он сам решит, как поступить.

Поджидая его, я сильно робел. Поверит ли он мне? Или при всем народе объявит меня обманщиком? Или — еще хуже — человеком, который тронулся умом после вчерашнего необычного происшествия. Меня уже несколько раз подмывало бросить это дело и уйти поскорей, пока не появился священник. Пускай Бог, если Ему действительно так необходимо объявить сие, найдет кого-нибудь другого, чтобы возвестить людям Свою волю.

Но Бог наперед знал о всех моих страхах и сомнениях. И подготовил достойный ответ на них.

Когда я уже совсем было решился покинуть здание прихода и направился к двери, она неожиданно отворилась, и на пороге появилась какая-то женщина. Сразу было видно, что это знатная госпожа. Но она не отвернулась от меня с презрением, как часто ведут себя подобные женщины по отношению к беднякам. Наоборот. Любезно меня поприветствовала. И попросила позволения войти к священнику прежде меня. И еще извинялась при этом, говоря, что понимает, сколь дорого мое время, тогда как она располагает многими свободными часами, но сейчас просто обязана поспешить, чтобы поведать служителю Божию свой удивительный сон. Ибо понимает, что это ее долг. И не может чувствовать себя спокойно, пока его не исполнит.