'Москва' над Берлином - Борис Николаевич Масленников

class="p1">На одном левом двигателе… Все-таки еще раз хочется сказать: хорошую машину сделал Туполев. Выполняя плавные развороты влево, в сторону «здорового» двигателя, мы доводим «пятерку» до запасного аэродрома. Заходим на посадку. Сначала выходим в горизонтальном, с небольшим левым креном, полете на посадочный курс. Затем, теряя скорость и высоту, выпускаем щитки и шасси, постепенно убирая крен и обороты единственного двигателя, приземляемся у «Т» на почти высохшее летное поле аэродрома Лабиау.　

Мы усталые, вспотевшие — сказывалось напряжение последних минут полета — медленно вылезли из кабины на правую плоскость. Постояли, ошеломленные окружившей нас тишиной и спокойствием, по-весеннему теплым воздухом, ярким солнцем. Война здесь давала о себе знать лишь приглушенными расстоянием отзвуками далекой артиллерийской канонады, доносившейся со стороны Кенигсберга, редкими колоннами бомбардировщиков в небесной выси, да стайками штурмовиков Ил-2, в сопровождении «Яковлевых» и «Лавочкиных», бреющим полетом проносившихся над нашими головами. Ну и несколькими боевыми самолетами, совершившими, как и наша «пятерка», вынужденную посадку, напоминала о себе война.　

Но после «воздействия» на наши уши в течение более чем двухчасового полета оглушительного рева мощных двигателей «пятерки» все звуки, которые улавливал наш притупившийся слух, казались нам райской музыкой.　

По плоскости мы, как с горки, соскользнули на землю, где, внимательно оглядывая нас — все ли в порядке, уже находились взволнованные пережитым «хозяева» второй кабины. Все вместе, «кучей», подошли мы к правому двигателю. Поглядели, пощупали пробоину. Молча. Каждый из четверых. И тут, наконец, мы смогли позволить себе обдумать, взвесить то, что только что было, и даже удивиться: как это нам удалось выбраться невредимыми из той злополучной воздушной кутерьмы, которая творилась над Розенбергом.　

Вот когда нам в самом деле стало страшно. У меня, например, шумело в голове, неестественно вздрагивали руки, в ногах была непонятная, противная слабость. Не лучшим образом выглядели и Иван, и Леша, и Паша Еропов. Наверное, это объяснимо. Ведь за неполные полчаса столько увидеть, столько пережить, каким-то необъяснимым чудом избежать собственной гибели: зловещая рваная пробоина, диаметром двенадцать — пятнадцать сантиметров находилась на расстоянии пяти-шести сантиметров от внешнего выхлопного патрубка двигателя; разорвись снаряд при попадании в самолет, его бы вместе с нами разнесло на мелкие кусочки; не выключи мы своевременно двигатель — бензин мог бы попасть на раскаленный патрубок и нашу «пятерку» ждала бы участь первушинского самолета, а нас — участь его экипажа.　

Из такого «шокового» состояния нас вывело появление на посадочном курсе Ту-2 нашего полка. Нашего потому, что красных коков двигателей, килей, красно-белой молнии по фюзеляжу и крупно выведенного слова «МОСКВА» — таких заметных отличительных признаков не было, кроме как у самолетов нашего полка, ни у каких других.　

В ходе приземления самолета мы разобрали его номер. Это была «семерка» Коли Зинакова. Что-то неладное или с самолетом, или с экипажем произошло, раз Коля на запасной аэродром приземляется. Просто так на вынужденную посадку никто не идет.　

«Семерка» подрулила к нам, ее экипаж увидел «своих» — нас, значит. Коля выключил двигатели. Весь его, вылезший из своих кабин, экипаж, проявил живой интерес к тому, что стряслось с нами — очевидно, слишком «подозрительно» мы выглядели. Подошли к «пятерке». Каждый, как и только что мы, внимательно осмотрел пробоину. Иван Пермяков, Колин штурман, и на просвет посмотрел: видно ли снизу через пробоину небо? Оказалось — видно. Мнение всех высказал Зинаков:　

— Повезло вам, хлопцы, здорово повезло, — посмотрел на нашего Ивана. — Под счастливой ты, Иван, звездой родился. По всем законам физики должны вы были сгореть. А у нас, — он махнул рукой в сторону «семерки», — что-то давление масла ниже нормы опустилось на правом двигателе. Вот остынет немного — надо будет проверить.　

…Оказалось, ко всеобщему удовлетворению, что правый двигатель зинаковского самолета вполне исправен, просто был немного перегрет, в чем убедился сам Коля, проверив вместе с Иваном Луценко его работу на всех режимах.　

Как быть дальше? Решили, обменявшись взаимными соображениями: мы — я и Иван — летим на зинаковской «семерке» домой, в Шяуляй, чтобы детально доложить начальству о том, что произошло с нами и с нашим самолетом, что нужно, чтобы быстрей ввести его в строй. Леша Тихонов и Паша Еропов остаются «хозяевами» не только задней кабины, но и всего самолета, благо, что теплое общежитие и столовая при аэродромной комендатуре имеются…

Домой…

И вот, мы летим. Иван — пассажиром в передней кабине, вместе с летчиком и штурманом. Я — в таком же качестве во второй кабине, в обществе стрелка-радиста и стрелка зинаковского экипажа.　

Для меня это был первый полет в роли пассажира за всю мою сравнительно недолгую летную жизнь. Как-то даже не по себе. Не надо ни навигационные измерения и расчеты производить, ни ориентировку вести, ни беспокоиться о том, почему это радиополукомпас плохо работает, ни думать о режиме полета.　

С интересом рассматриваю пролетаемую местность. Не с точки зрения штурмана — определить местонахождение своего самолета, выяснить, не отклонился ли он от линии заданного пути, рассчитать время прибытия в определенный пункт маршрута и так далее. А просто так, из чистого любопытства понаблюдать, что же на этой местности, кроме линейных и площадных ориентиров, имеется. Тем более что высота полета порядка шестисот метров, позволяет все хорошо просматривать.　

Ага, вот Тильзит. Раскинулся по обоим берегам Немана. Постой, постой, ведь место-то это историческое! Здесь перед Отечественной войной 1812 года, почти сто сорок лет назад, в середине июня 1807 года, на обставленном по-царски плоту — чтобы величественно было и никто бы не подслушивал, император российский Александр I и французский император Наполеон вели переговоры о мире.　

Сумел тогда Наполеон Александра обмануть: и передышку своим войскам обеспечить, и вероломно, как впоследствии и Гитлер, без объявления войны и тоже в июне нарушить границы России во многих местах одновременно, в том числе и через этот водный рубеж у Тильзита — реку Неман. Но, как и та война закончилась разгромом наполеоновских полчищ и приходом российских войск в Париж, так и эта — Великая Отечественная — неминуемо закончится разгромом гитлеровского вермахта и наша Красная Армия непременно будет в Берлине и, по всему видно, в ближайшем будущем. Дожить бы до этих дней… А все-таки получается, что история-то повторяется!..　

Не очень-то этот много повидавший город разрушен.　

…А земля-то, бедная, как искалечена! Окопы и следы, награждений, похожие на полузажившие рубцы раненого человеческого тела повсюду. Сгоревшие фольварки-хутора — деревень и сел в этих местах, как и по всей Прибалтике, нет. Вдоль дорог — разбитые автомашины,