Горгулья - Эндрю Дэвидсон

— Ну, — заметила доктор Эдвардс, — небольшая тайна — это не всегда плохо. Заставляет человека поверить в чудо.

— Только не говорите, что вы религиозны, Нэн! Кажется, я этого не переживу!

— Моя религиозность или ее отсутствие вас никак не касается. У вас своя жизнь, тот же пир вчера вечером, а у меня своя. — В голосе ее послышался оттенок ревности. Злобы? Презрения? Чего?

Люди так забавны; Нэн возмущалась ужином, который сама же и разрешила. Оппортунист по жизни, я решил, что теперь могу задать давно занимавший меня вопрос: да, конечно, в силу гиперметаболизма мне нужно потреблять необычайное количество калорий, но в чем была реальная причина данного Нэн разрешения приносить мне еду?

— Еда нужна всем, — просто ответила она.

Это, конечно, был никакой не ответ. И я спросил снова. Нэн, по обыкновению, задумалась, взвешивая плюсы и минусы честности. Мне нравились такие моменты. Как обычно, врать она не стала.

— Я разрешаю эти обеды по нескольким причинам. Во-первых, вам действительно полезно есть как можно больше. Также я делаю это ради сестер, потому что после визитов мисс Энгел вы становитесь добрее. Но главным образом я делаю это потому, что никогда еще не видела человека, острее, чем вы, нуждающегося в друге.

Должно быть, Нэн приятно было высказать это вслух. Я поинтересовался ее мнением насчет помощи Марианн Энгел в моих тренировках и в ответ получил именно такой, какого и ожидал: Нэн далеко не в восторге.

— Вы боитесь, я буду чересчур зависеть от нее, — высказался я. — А она меня бросит.

— А вас это разве не тревожит?

— Тревожит, — подтвердил я.

Раз уж Нэн решила говорить со мной откровенно, я как минимум должен был ответить тем же.

Все вроде бы шло более-менее неплохо. Теперь, когда я впрямь хотел добиться физического улучшения и прикладывал усилия, я и сам чувствовал, что поправляюсь. Точно? Но подготовка к настоящей жизни включала как физические, так и умственные аспекты.

Однажды Мэдди усадила меня в кресло-каталку и привезла в общее помещение, в котором уже собрались четверо других пациентов ожогового отделения. На возвышении стоял мужчина в строгой рубашке и галстуке: Ланс Витмор, бывший пациент, переживший ожоги почти (но не совсем) такие же жестокие, как мои. Последствия были не слишком заметны: лишь на правой щеке и на шее остались следы ожогов. Ланс сказал, что на теле у него обширные келлоидные рубцы, которые можно посмотреть попозже, если кому-то хочется представить, чего ожидать самим через пару лет после выписки. Мне не хотелось; хватит и того, что есть сейчас.

Появление Ланса должно было стать наглядным примером и воодушевить всех нас. Он выписался из больницы три года назад, и теперь был готов поделиться советами по успешному переходу к нормальной жизни, совсем как на собрании Анонимных алкоголиков.

— Если поискать в словарях слово «поражение», — начал Ланс, — можно встретить несколько определений. В медицинском смысле поражение означает урон, нанесенный телу внешними силами, в нашем случае — огнем. Конечно, есть и более привычное значение, и вам, когда вы выйдете отсюда, придется испытать немало поражений — как предумышленных, так и нет. Окружающие просто не знают, как с нами быть.

Ланс говорил вполне ожидаемые вещи: рассказывал о всяких «сложностях и возможностях», с которыми столкнулся, и о том, как восстанавливал свою жизнь. Потом предложил задавать вопросы.

Первой подала голос пациентка, которая на протяжении всей лекции почесывалась. Ей хотелось знать, перестанут ли когда-нибудь «ужасно зудеть эти донорские участки».

— Зуд со временем пройдет. Обещаю. — Гул облегчения. Даже я, хотя и собирался молчать, издал благодарный вздох. — С этим ничего нельзя сделать, к сожалению, нужно просто перетерпеть; лично меня поддерживали слова Уинстона Черчилля.

— «Мы никогда не сдадимся»? — предположила чесавшаяся пациентка.

— Э… да, — засмеялся Ланс. — Но я имел в виду другое: «Когда проходишь через ад… не останавливайся!»

Кто-то спросил:

— А как появляться на людях?

— Это действительно сложно, особенно вначале. Многие делают вид, будто не замечают вас, а сами шепчутся за спиной. Кто-то станет издеваться в открытую, чаще юнцы. Интересно, что многие считают: раз уж вы получили ожоги, то, конечно, сами этого заслуживаете. Еще из древности пошло, понимаете? Огонь как знак божественного возмездия. Людям сложно принять нас, нетипичных — обожженных, но живых. Как будто мы чего-то натворили. Иначе придется признать, что и с ними могло бы случиться такое же. — Ланс помолчал. — Кому из вас ожоги кажутся наказанием?

Мы все переглянулись, потом двое пациентов нерешительно подняли руки. Я не собирался этого делать, сколько бы Ланс ни ждал.

— Это совершенно нормально, — заверил он. — Почему я?! Я задавал этот вопрос день за днем, но ответа так и не получил. Я хорошо жил. Ходил в церковь, платил налоги, по выходным на общественных началах помогал в спортивном клубе. Я был — и остался! — хорошим человеком. Так почему же я? — Пауза. — Нет никаких причин. Несчастный случай, мгновение… и последствия на всю жизнь.

Кто-то снова спросил:

— Вас часто спрашивают про ожоги?

— Любопытствуют в основном дети — у них еще нет понятия о тактичности. И некоторые взрослые. Честно говоря, я это ценю. Теперь всю вашу жизнь каждый новый знакомый будет думать о ваших ожогах, но иногда бывает даже лучше высказаться вслух и уже вернуться, наконец, к обычным занятиям.

Кто-то робко поднял руку.

— А секс как же?

— Мне нравится. — Ответ вызвал смешки у слушателей.

Думаю, Ланс довольно часто выступал с подобной речью и ответы на неизбежные вопросы довел до совершенства.

— Для всех будет по-разному. Кожа давала вам удивительные ощущения, верно? Самый большой орган тела, площадью около трех квадратных метров… сколько простора для удовольствий! Мы же утратили значительную часть нервных окончаний, и это большая потеря… — Пациент, задавший вопрос, тяжело вздохнул, однако Ланс взмахом руки показал что еще не закончил. — Кожа — то, что разделяет людей, граница, за который кончаетесь вы и начинаются другие. Но во время секса все меняется. Если кожа — забор, разделяющий людей, то секс — ворота, через которые ваше тело открывает навстречу другому.

Никогда уж не будет у меня такой возможности, никогда и ни с кем. Даже с Марианн Энгел.

Ланс откашлялся.

— Мне повезло, жена осталась со мной. На самом деле, ожоги сблизили нас эмоционально, и это перешло в сексуальную жизнь. Мне пришлось научиться быть лучшим любовником, ведь нужно было искать более… ммм, творческие подходы. Вот и все, что я могу сказать об этом.

— Что было самое сложное после выписки?

— Непростой вопрос. Пожалуй, необходимость двадцать три часа в сутки носить компрессионную одежду. Знаете, удивительно, как она спасает от шрамов, но, Боже правый, носить ее — словно быть погребенным заживо. Ждешь не дождешься душа, хотя он и причиняет боль, просто чтобы снять с себя дурацкие штуки! — Ланс вдруг посмотрел мне прямо в глаза, и мне показалось, что он обращается лично ко мне. — Я носил компрессионную одежду первые десять месяцев после выписки, но некоторым из вас придется маяться в ней целый год, а то и дольше.

Он продолжил после паузы:

— Лишь выйдя отсюда, вы, наконец поймете, что ожоги — это навсегда. Ожоги постоянны, они не исчезнут. Вас будет швырять с невообразимых высот: от радости просто жить — в самый низ, когда вам захочется умереть. А едва вам покажется, что вы приняли себя нового, все опять поменяется. Потому что ваше состояние непостоянно.

Ланс как будто немного смутился, словно сказал то, чего не собирался говорить. Он обвел взглядом комнату, посмотрел в глаза каждому по очереди, а потом приступил к торжественному завершению своей речи.

— Сейчас появились невероятные методики лечения ожогов, а врачи научились делать изумительные операции, и я благодарен им, что выжил. Только этого недостаточно. Кожа была для вас символом вашего существа, образом, который вы показывали внешнему миру. Но никогда она не была вами, вашей сутью. Ожоги не отнимают — и не прибавляют — человечности. Ожоги — это просто ожоги. Вы получили уникальную способность понять то, что большинству недоступно: кожа — это оболочка, а не сущность человека. Можно часто слышать, что красота лишь на поверхности, но кто способен понять это лучше нас?

Однажды, уже скоро, — продолжил Ланс, — вы выйдете отсюда и должны будете решать, как вам жить дальше. Станете ли вы тем, что видят другие, или тем, что есть у вас в душе?

Оба варианта одинаково плохи.

На Хэллоуин Грегор притащил мне кучу подарков. Мы по-мужски умалчивали о последнем разговоре, и с помощью конфет он пытался показать, что забыл о нашей размолвке. Если бы не больница, он бы точно принес мне упаковку пива.