Трагический эксперимент. Книга 5 - Яков Канявский

якобы для помощи голодающим Поволжья, объявленное постановлением ВЦИК от 23 февраля 1922 года, стало своего рода дымовой завесой ради прикрытия более масштабной конфискационной акции — экспроприации советской властью ценного имущества Российской православной церкви. Если бы не было катастрофического голода, большевикам бы это вряд ли удалось.

То есть советская власть цинично использовала массовый голод для атаки на самую мощную и влиятельную оппозиционную силу, которой тогда была Российская православная церковь. Во внутренней переписке большевистских руководителей это и не скрывалось. Разумеется, такие меры вызвали не только возмущение верующих, но и естественное сопротивление, как, например, кровавые события в Шуе в марте 1922 года. Причём местные органы власти, как и в этом инциденте, часто подавали в Москву недостоверную информацию о масштабах недовольства. Подобная дезинформация заставляла большевиков, ещё не имевших должного опыта по управлению огромной страной, принимать неадекватные и чрезмерно жестокие решения.

Результатом стали массовые репрессии против духовенства Православной российской церкви и поддерживающих его верующих (первый и второй Московский процесс по делу «церковников» 1922 года, Петроградский процесс 1922 года, судебные процессы в других городах). В своём известном мартовском письме 1922 года Ленин, опираясь на «Государя» Макиавелли, указывал:

«Если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый короткий срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут».

Иными словами, по мнению Владимира Ильича, любые массовые репрессии должны проводиться быстро и волнообразно, сменяясь периодами передышки.

На что большевики тратили деньги, полученные от конфискации церковного имущества?

Есть неплохая научно-популярная книга Ольги Васильевой (предыдущего министра просвещения РФ) и Павла Кнышевского «Красные конкистадоры», где обо всём этом подробно рассказано. Изъятые церковные ценности в большинстве случаев отправлялись на переплавку или продавались за границу. Известно, что к оценке их стоимости большевики даже привлекли одного из сыновей знаменитого ювелира Карла Фаберже.

Трудно сказать, на что конкретно были потрачены деньги, полученные в результате этой кампании. Все они шли в общий котёл, на пополнение скудного валютного фонда советского государства, находящегося в международной изоляции. Ведь нефть и газ наша страна за границу тогда ещё не продавала. К тому же быстро выяснилось, что сведения о якобы несметных богатствах Церкви, которыми оперировал Троцкий при подготовке этой кампании, оказались сильно преувеличены. Часть полученных денег большевики потратили на стабилизацию экономики, другую часть — на текущие расходы.

Несколько лет назад историк Юлия Хмелевская в интервью «Ленте. ру» рассказывала, что эти деньги шли в том числе на помощь международному рабочему движению и что она лично видела документ, из которого следует, что часть средств от реализации изъятого церковного золота и серебра пошла на закупку в Финляндии кожаного обмундирования для комсостава Красной армии и ГПУ.

Ведь что из себя представлял Коминтерн? Это были агенты большевистского влияния за границей, используемые как инструмент воздействия на западное общественное мнение. Поэтому на содержание Коминтерна тоже тратили деньги, полученные от реализации ценностей Российской православной церкви.

Что касается армии, то, согласно постановлению Совнаркома, пять процентов от оценочной стоимости всего изъятого церковного имущества должно было пойти на нужды Народного комиссариата по военным делам РСФСР, возглавляемого Троцким.

Троцкий был особоуполномоченным Совнаркома по учёту и сосредоточению ценностей. Когда по всей стране начались протесты против этой кампании, Троцкий поставил перед собой задачу переломить хребет Православной российской церкви, чтобы навсегда отбить у неё всякое желание сопротивляться советской власти. Как особо подчёркивал тогда Лев Давидович, наконец-то «Октябрьская революция докатилась до церкви».

До него все попытки чекистов (а соответствующее спецподразделение на Лубянке появилось ещё в 1919 году) внедриться в церковные структуры и взять их под свою опеку неизменно терпели неудачу. Но 1922 год стал рубежом для будущей судьбы Русской церкви. Идею расколоть её, чтобы сломить сопротивление и поставить под контроль советской власти, Троцкому предложил бывший петроградский священник Михаил Галкин, ставший после 1917 года воинствующим безбожником.

Идея обновленческого раскола возникла не внутри церкви, а внутри советского государственного аппарата, и именно с подачи распопа Галкина. Это был способ искусственного разделения Православной российской церкви на две части: «реакционно-черносотенную» во главе с патриархом Тихоном (в советской пропаганде его сторонников презрительно называли тихоновцами) и «прогрессивно-советскую» во главе со специально подобранными в 6-м отделении Секретного отдела ГПУ священниками, лояльно настроенными к большевикам (обновленцами). Первых надлежало разгромить и уничтожить сразу, вторых — позже. Как писал Троцкий, когда придёт время, «красную церковь» тоже следует «превратить в выкидыш». Это был типичный случай применения классической формулы «разделяй и властвуй».

Тихоновцев и обновленцев коммунистическая власть умело стравливала между собой. На находившегося под следствием патриарха Тихона, которого держали под домашним арестом в Донском монастыре (некоторое время он пребывал и во внутренней тюрьме ГПУ на Лубянке), в советской прессе лились потоки обвинений и прямых оскорблений, его сторонников арестовывали и расстреливали.

Обновленцы при активном содействии властей захватывали церкви, весной 1923 года в занятом ими храме Христа Спасителя провели свой Поместный собор, на котором объявили о безусловной поддержке советской власти и о низложении патриарха Тихона. Но к тому времени обновленцы сами раскололись на несколько враждующих группировок, которые в своих склоках часто апеллировали к начальнику 6-го отделения Секретного отдела ГПУ Евгению Тучкову, главному церковному куратору на Лубянке.

Люди, умеющие переобуваться в прыжке и охотно приспосабливаться к любой власти, существовали всегда. И в церковной среде такие персонажи, обладающие повышенной социальной адаптивностью и пониженной моральной ответственностью, тоже имелись.

Сейчас некоторые считают подобные качества положительными, но тогда это называлось ренегатством. Такова человеческая натура, ничего нового тут нет.

Тот же Галкин до революции был священником и духовным писателем, автором бесчисленного количества нравоучительных христианских книжек и членом Всероссийского Александро-Невского братства трезвости, но умер в 1948 году воинствующим безбожником, заведующим кафедрой основ марксизма-ленинизма.

Решение расстрелять патриарха Тихона, принятое на самом высшем уровне, подтверждается документально. Но большевики слишком затянули с подготовкой судебного процесса над патриархом. Если бы этого не случилось, Тихон имел все шансы разделить судьбу католического прелата Константина Будкевича, расстрелянного в ночь на 1 апреля 1923 года. Вместе с ним должны были казнить и епископа Римско-католической церкви в России Яна Цепляка. Но из-за бурных протестов международной общественности смертный приговор ему заменили сначала тюремным заключением, а потом высылкой в Польшу.

Наученный этим горьким опытом, опасаясь негативной международной реакции, нарком иностранных дел Чичерин в те дни писал Сталину:

«НКИД предлагает Политбюро заранее принять решение о невынесении смертного приговора Тихону. Факты показали, какой громадный вред мы себе причинили казнью Будкевича. <…>