Времена смерти - Сергей Владимирович Жарковский

ничего не понимали. Несущая с пометкой «стройка Зенит» в колонтитуле по одиннадцатому каналу неслась, и рабочий обмен данными БВС с управлением генератора мы отыскали, но на наши запросы ИСКИН не реагировал, а попытки заглушить телеметрию и хотя бы так привлечь внимание подавлял великолепно отстроенным дикликером. Загадка, хотя в ряду остальных – ничего выдающегося. Я отправился в шлюз готовить выход, а Кирилл – в склад, готовить скафандр. Абордаж был неминуем, поскольку необходим. И вот тут выяснилась ситуация, из тех, что невозможно описать словами красивей, чем они, ситуации, уже есть натурально, по умолчанию. И попытка описать ничтожна. Начинаешь пытаться – и сразу ощущаешь удушье в центре фантазии, путаешься в наличном словаре, умолкаешь, долго стыдишься сам с собой. В отчёты, составлять кои космачам преподают одновременно с азами техники использования АСИУ, подобные ситуации попадают под номерами. Каждая из них уникальна и редко повторяется. В художественной литературе, особенно запрещённой на Трассе, их иногда предсказывают великие писатели. Я не великий и не писатель, я скажу просто: на грузовозе не оказалось скафандра, подходящего Кириллу по размеру. Точней, он был (LXX), но был отказной. А Кирилл в спешке его не проверил перед стартом, он прибежал в последнюю минуту. А я скафандры проверял – но не на «ОК», а на «Будапеште». Ну и вылетело, что корабль поменялся с тех пор. (Интересно, что свой «Пеликан» я с «Будапешта» в «ОК» перенёс.) А личного скафандра у Кирилла не было. Точней, был, но он его оставил дома, в Касабланке.

На абордаж должны были идти он и Нота. Кирилл – основной оператор выхода, Нота – страховка. Я – пилот, личность неприкосновенная. Расписание.

Но Нота по физике была невыходная. Кровотечение мы остановили и вкачали в Ноту, сколько доктор посоветовал, физраствора, но за борт ей, конечно, было нельзя. А Матулин, взятый специально для на абордаж, был без скафандра. Нуивот, как любил говаривать Шкаб.

Некоторое время мы сообща, развиснув в рубке, гадали, как про сё докладывать. Угрюмый, красный от стыда Кирилл предложил потянуть жребий. Я махнул рукой и вызвал титан, как огонь, на себя.

Ну, дальше – было так.

– Почему не начинаете забортные! – спрашивает, значит, Мьюком. Именно спрашивает, я подчёркиваю, вопросительные-восклицательные окончания агент расставляет наобум, в меру своего десятикилобайтного разумения. Мне несколько легче оттого, что его слова транслирует синтезатор. Я бы с удовольствием сменил тембр войс-агента на женский – будь у меня свободное время. Или на детский, если нашёлся бы в библиотеке.

– Байно, обстановку доложи мне…

– Попытка удалённого контроля интеллектроники стройки безуспешна, – говорю я. Мьюком аж делает паузу.

– Байно в чём у вас дело.

– Не знаю, как сказать, товарищ капитан, – честно говорю я. – Словом, на абордаж у нас тут некого.

– Проще Байно? – Мьюком, окружённый свидетелями, спокоен и сосредоточен. Где-то даже и благожелателен. То есть мне так кажется. То есть я на это надеюсь.

– Мелани-По больна. После перегрузок. Кровотечение только остановили, – объясняю я. – А Матулину не в чем выходить в вакуум. Скафандра на него нет. Размеры не подходят, товарищ капитан.

– Скажи: скафандр забыл! – восклицает шёпотом Матулин. Он способен на шутки! Он так себя успокаивает. Я показываю ему палец над спинкой кресла.

– И ты находишь всё это смешным, парень, – говорит Мьюком.

– Возможно, когда-нибудь, если останемся в живых, мы и посмеёмся, товарищ капитан, – говорю я, поскольку терять нечего.

– Я с тобой согласен? – говорит Мьюком. – Н-да! Твои предложения? парень… Или ничего не приходит в голову? Скажи я пойму?

– Идти могу только я, – говорю я. – А осмотреть стройку необходимо. Предлагаю нарушить устав.

– Мелани-По может тебя хоть с корпуса поддержать?

– Я считаю, что могу, товарищ капитан! – встревает из-за моего плеча Нота.

– А ты девочка? заткнись, – говорит Мьюком и говорит справедливо. – Я разговариваю не с тобой? Байно слушаю тебя.

– Нет, товарищ капитан, она не может меня поддержать, – говорю я.

«Марк!» – прямо мне в ухо, едва не отгрызая его, рычит Нота.

– Меня радует что! Ты не видишь в ситуации ничего смешного, – говорит Мьюком наверняка задумчиво.

– Его там и нет, товарищ капитан, – смиренно говорю я.

Я жду, мы ждём, они ждут.

– Выполняй задание Байно?.. – приказывает Мьюком. – Но не забудь подготовь грузовоз к отступлению. Киберпилот твой как.

– Очень хорошо, уже освоился. Нота его погоняла. Я его проверил.

– Программируй его на возврат в беспилоте. На время твоего заборта полномочия первого передашь лично мне?

– Роджер, товарищ капитан.

– И начинай осмотр стройки, Байно. Давай. Осматривай составляй мнение! Докладывай. Как серьёз. Связь у нас с тобой будет… а, что, нельзя, – спрашивает он кого-то там, у себя, на «Сердечнике».

– Опосредованно, товарищ капитан, – говорю я. – Через рубку «ОК». Ретрансляция.

– Понял. Итак под запись. Приказываю тебе нарушить устав и произвести осмотр в одиночку. Приступай к выполнению задания, Байно. Удачи тебе?

И я сразу же сажусь к пульту, разгоняю экипаж по назначенным постам и начинаю отрабатывать вручную стандартную схему подхода к комплексу. Мишень цели – балок. Наружное освещение не включаю, света альфы мне достаточно. Кирилл и Нота, профессиональные и, значит, беспрекословные, ведут измерения относительного положения объектов, Кирилл – по дальномерам штирборта, Нота – по напротив. Облёта я не делаю, первое зависание выполняю на семистах метрах, разворачиваю грузовоз, чтобы подойти к цели бортом и сбоку, а не снизу, и, используя ДСО-4 (штирборта), начинаю прямое сближение. Второй стационарный завис произвожу на пятидесяти метрах, стабилизирую грузовоз, снимаю счета, (тут три минуты свободных выскочило – войс сменяю для славы и величия Мьюкома), передаю управление на БВС и, ни секунды не мешкая, отправляюсь в верхний шлюз. Кирилл и Нота собирают меня к выходу, как героя на войну. Кириллу стыдно (его есть личный баг со скафандром), Нота зла на него. Я влезаю в свой старый «Пеликан», но он мой давно и в идеальном состоянии, и Кирилл, помогая мне, трижды вслух выражает скафандру профессиональное восхищение. Мне предстоит мой шестидесятый рабочий выход, где-то середина пятых суток забортных, точно не считал: как и всякий нормальный космач, удовольствия от пустолазанья я за свою жизнь так и не получил ни единожды, чего считать-то. Думаю, впрочем, что оно, пустолазанье я имею в виду, не доставляло удовольствия никому и никогда. Можно допустить, что кто-нибудь из первых космонавтов даже и вопил от восторга, и впитывал всем существом волшебные панорамы, открывающиеся изумлённому взору… не знаю. Вряд ли. Или у меня просто плохое настроение? Среди моих знакомых фанатов пустолазанья нет. Работа есть работа, не более. Вековая оскомина сидит уже на пустолазанье, бескрайние