Земля обетованная - Андре Моруа

– Значит, вот так, от ступеньки к ступеньке, от разрыва к разрыву, от одного любовника к другому, Роланда доберется до самых верхов нашего общества? Боже мой, Сиб, что это за жизнь?!

– Я с тобой не согласна, лапочка. Роланда – просто существо иной породы, непохожее на нас с тобой. Для нее все это вполне естественно.

– За веком мы должны с покорностью идти, / Безумье эта мысль, ее пора оставить, / Не вам, поверьте мне, заблудший свет исправить.[75]

– Что ты там бормочешь, Мелизанда? Все еще сочиняешь стихи?

– Нет, просто цитирую Мольера… Да, Мольер прав, и ты права, и Альбер прав; придется мне терпеть нравы, которые я осуждаю; больше я не буду исправлять Роланду и постараюсь быть любезной весь вечер.

– Любезной и снисходительной к нам, – сказала Сибилла. – Надеюсь, ты не обидишься, если мы с Роже уйдем пораньше. У него такая короткая увольнительная, всего-то сто сорок четыре часа, и мы хотим использовать их все до одного!

И она рассмеялась, счастливая и гордая. Клер подумала: «Эти двое по-прежнему влюблены друг в друга». Но ни о чем не спросила кузину и заговорила о другом.

В тот вечер Роланда позволила себе одно из тех мелких предательств, которые мужчины едва ли способны заметить, а женщины не прощают никогда. По правилам «ужинов в тесном кругу», Клер и Сибилла надели короткие, скромные платья. Клер выбрала для себя белое, атласное, «рубашечного» покроя, отделанное лишь узкой полоской меха скунса; оно ей очень шло, но было совсем простым, а Клер еще и не надела никаких украшений. Зато Роланда явилась разодетой в пух и прах – длинное платье из золотой парчи оставляло открытой всю спину, а весьма смелые разрезы по бокам чуть ли не доверху обнажали ноги, затянутые в шелковые чулки. Осанистая, стройная фигура, сияющие глаза, атласная кожа – все это уподобляло ее чистокровной лошади. Она со смехом извинилась за свой наряд:

– Надеюсь, вы меня простите, Клер? Я знаю, что выгляжу overdressed,[76] но после вашего ужина мне нужно ехать в английское посольство. Меня тоже пригласили туда на ужин, но я не хотела упустить случай повидаться с Роже и заранее извинилась перед леди Берти за то, что приду к концу вечера… Впрочем, я обожаю сад английского посольства! Он такой темный, таинственный – настоящий приют влюбленных. Добрый вечер, патрон! Вы блестяще выглядите. Брак явно омолодил вас… Роже, дорогой мой, я счастлива видеть вас, капитан! Ах, как он великолепен со своим Военным крестом!

По правде говоря, Гийом Верье и Роже Мартен оба чувствовали себя неловко. Роже хотел вернуться после войны на свою прежнюю должность; Верье желал оставить ее за собой. Отсюда самые горячие проявления дружбы между их женами, каждая из которых зорко следила за другой, подстерегая любую ее оплошность. Сибилла выиграла первый тур, заменив Роланду на Клер, но, заметив, как уверенно держится ее соперница, поняла, что в борьбе с таким опытным врагом нужно держать ухо востро. Во время ужина капитан Мартен стал, конечно, центром общего внимания. Как фронтовик, он располагал сведениями, которые крайне интересовали Ларрака, и тот, изменив своей привычке произносить монологи, задал вопрос, что было с его стороны высшей милостью:

– Как обстоят дела с волнениями в войсках?

– С ними покончено, – ответил Роже. – Люди вновь обрели уверенность. Недавно, когда Пуанкаре прибыл на фронт с инспекцией, несколько отпускников на вокзале еще прокричали: «Мир! Мир любой ценой!» – но уже без всякого энтузиазма. А что вы сами думаете о мире, патрон?

– Я в него не верю. Конечно, из-за России, которая бросила нас на произвол судьбы, нам будет нелегко. Но ее место со временем займут Соединенные Штаты. А что там с танками, Роже?

– Ну, как вам сказать, патрон… Мы еще далеки от их массового применения, за которое вы ратовали. А попытки отдельных атак проваливаются, как вы и предсказывали, но это имеет и свою положительную сторону: боши уже не верят в эффективность танков и, похоже, не занимаются строительством противотанковых заграждений.

После ужина Клер долго беседовала с Ларивьером. Она спросила его, считает ли он возможным убедить патрона покинуть авеню Габриэль и сменить обслуживающий персонал.

– Так мне было бы намного легче, – призналась она. – Теперешние слуги привыкли всё делать по-своему и никогда не будут уважать меня. Что же касается дома, он прекрасно обустроен благодаря вам, Франсуа, но я все же предпочла бы жить в интерьере, созданном мною самой. Кроме того… Альбер принимал здесь так много женщин, и мне это неприятно.

– Я понимаю, – ответил Ларивьер, – но не советовал бы вам спешить. Патрон не любит новые лица и новые интерьеры.

Клер с легким раздражением следила за Роландой, которая увлекла Ларрака в дальний уголок гостиной; наклонившись к нему, она рассказывала какие-то истории, а он громко смеялся. К счастью, она довольно скоро ушла. Сибилла и ее муж воспользовались этим, чтобы, в свою очередь, попросить разрешения удалиться.

– Ну конечно идите, голубки! – величественно-отеческим тоном сказал Ларрак. – И постарайтесь не слишком скучать наедине!

Оставшись вдвоем с Клер, он обнял ее с каким-то особенным пылом.

XXVI

Сибилла приехала на завод с просьбой подтянуть тормоза ее автомобиля, а сама вошла в кабинет Ларивьера:

– Простите за беспокойство, Франсуа! Я хотела узнать, слышали ли вы последние новости. Меня они ужасно встревожили.

Было начало марта 1918 года. Война шла уже три с половиной года, и никто не рисковал делать долгосрочные прогнозы: сможет ли она закончиться победой Франции. Оптимисты утверждали, что при поддержке американских дивизий решительное наступление станет возможным в 1919 году; пессимисты, напротив, опасались полного разгрома, и весенняя кампания как будто подтверждала их страхи. Германские войска нанесли удар на стыке двух армий, французской и британской, и вернули себе прежние позиции. Фронт армии Гофа был смят.[77] Французам пришлось срочно затыкать своими дивизиями Амьенскую брешь.

– Я узнала от одного из товарищей Роже, приехавшего вчера в Париж, – сказала Сибилла, – что он находился в резерве, в тылу близ Реймса, и что его полк внезапно куда-то перебросили… С другой стороны, рассказывают, что Северный вокзал забит беженцами из района Абвиль – Амьен… Как вы думаете, мы выстоим?

– Да, надеюсь. Сегодня утром патрон звонил военному министру; военные утверждают, что владеют ситуацией, впрочем военные всегда утверждают, что все идет согласно их планам. Однако за последние два дня линия обороны, кажется, действительно стабилизировалась.

Поколебавшись, он добавил:

– Простите меня, Сибилла, если я затрону в такой момент другую тему, но, раз уж мне представилась возможность увидеться с вами наедине, я хотел бы обсудить кое-что касающееся вашей кузины. Мы с вами очень привязаны к ней; мы оба полгода назад приветствовали выбор патрона. Но у меня возникает ощущение – и чем дальше, тем более явственное, – что в их браке не все идет гладко. Не стану утверждать, что быть женой такого человека, как Ларрак, легко, но мне все-таки кажется, что наша дорогая Клер плохо взялась за дело. Я вижу патрона каждый день, с момента его появления на заводе, и нахожу его все более раздражительным, все менее уравновешенным, чем прежде. Мы надеялись, что брак упорядочит его жизнь. Увы, этого не произошло. Теперь его существование ежедневно отравляют мелкие домашние, абсолютно бесполезные ссоры. Так вот, не могли бы вы как-то вразумить Клер? Уверяю вас, положение очень серьезное. Он, конечно, влюблен в нее, но в некоторых случаях вскипает и выходит из себя, а ведь душевное спокойствие человека, облеченного такой ответственностью, очень важно для всех…

– Я вам очень благодарна, Франсуа, что вы об этом заговорили, – ответила Сибилла. – У меня сложилось точно такое же впечатление, и я много раз пыталась предостеречь Клер. Но у нее свои причины для недовольства. Она полагает, что муж недостаточно внимателен к ней, что он не считается с ее вкусами, хочет перевоспитать ее и ничего не делает, чтобы ей понравиться.

– Послушайте, Сибилла, но это же просто глупо! Неужели патрону нечего делать, кроме как стараться понравиться собственной жене! Вы только представьте себе, сколько женщин были бы счастливы броситься в его объятия по первому же знаку!

– Дорогой мой Франсуа, позвольте мне сказать вам, что это чисто мужской ответ. Вы, самцы, с младых ногтей привыкаете к победам над корыстными, тщеславными или сексуально озабоченными женщинами и в результате считаете, что мы должны мириться с жизнью на этом, довольно низменном, уровне. Но с лучшими из нас – которые при этом довольно разборчивы! – такое поведение не проходит. Давайте поговорим, Франсуа, как мужчина с мужчиной, если можно так выразиться. Для меня драма этой пары – Клер – Альбер – драма чисто интимного характера. По некоторым вопросам, которые она мне задает, по всему ее отношению к жизни я вижу, что она не влюблена, напротив, – разочарована, может быть, потому, что он был недостаточно внимателен, недостаточно нежен с ней. У вас, мужчин, сексуальная сторона любви не очень-то связана с чувствами. А вот у нас, женщин, все имеет значение.