Метелица - Николай Ватанов

— Я выхожу замуж и уезжаю в Америку.

— Ну так что?! Ведь не завтра?

— Пане, не будьте дураком, — сухо сказала девушка.

Хлопот было много. Месяца три носился Николай Иванович по учреждениям, выправлял себе и Жене многочисленные документы, раздобывал деньги и закупал нужную на дорогу снасть. Изменился за это время наш штабс-капитан до неузнаваемости: помолодел, отрастил бородку, стал ходить в светлом костюме с цветком в петлице.

— Договорился с батюшкой, на днях он нас повенчает, — однажды с улыбкой сообщил он Жене.

— Почему так скоро, — испугалась Женя, но увидя как потускнел вдруг Николай Иванович, тихо прибавила: — У меня, мой хороший, ведь не готово еще новое платье!

Марк Леонардович заведывал в России хирургическим отделением большой областной больницы. В эмиграции он всячески уклонялся от врачебной практики, но пациенты — колонисты и немцы, — его все же осаждали. В полдень в палисаднике докторского домика обычно терпеливо ждало несколько человек.

— Ну что мне с ними делать? — говорил Марк Леонардович. — Разрешения от властей у меня нет, местные врачи косятся, но не могу же я их гнать?!

Больные были особенно неприятны ему теперь, когда он отпустил свою старуху погостить к знакомым и сам вел хозяйство.

— Следующий, — невесело произнес он, выпуская пациента и выглядывая наружу. «Следующей», к его удивлению, оказалась Женя. Девушка проскользнула в дверь и в нерешительности остановилась посреди комнаты.

— Тэк-с, чем могу служить? — отчужденно спросил Марк Леонардович.

Дело оказалось запутанным. Произведя обследование, Марк Леонардович определил:

— Примерно, третий месяц.

— Не может этого быть, — вспыхнула Женя. — Клянусь вам, что ни один мужчина…

— Вам видней, — пожал плечами доктор.

— Нет правда, как же это могло случиться, — выбитая из всех своих гордых позиций, лепетала Женя. — Может быть, когда я ходила в водолечебницу, брала ванны…

— Возможно. В научной литературе описаны такие случаи, — согласился Марк Леонардович. — Это может быть, но… — Марк Леонардович криво усмехнулся, — но этого никогда не бывает. Вы, мадемуазель, готовы? Прошу… — недвусмысленно приоткрыл он дверь.

Венчание Николая Ивановича с Женей было для них нас большим событием. В церкви присутствовали, за исключением докторской четы, все колонисты… Некоторые дамы расчувствовались и рыдали. Жених выглядел совершенным молодцом; невеста в белом платье была нарядна, но скучновата.

Когда мы веселой толпой возвращались лесной фишкой домой, супруга Расчетова оступилась и чуть не упала.

— Плохой признак, — решила она. — Между прочим вы заметили, что Женюшка то наша не особенно ликовала?!

Федор Антонович, скрипач и философского склада ума человек, изрек:

— Замужество — вещь темная. Вперед не узнаешь, как обернется… Смотрите, смотрите… — вдруг вскричал он, — вон зайчик скачет!

— Зайчиков или Зайцевский?! — многозначительно спросила Расчетова.

Шутка попала в цель, мы долго смеялись.

После свадьбы Николай Иванович снова уехал хлопотать, Женя же зачастила на приемы к доктору.

На первый день Троицы, Марк Леонардович, воспользовавшись прекрасной погодой и захватив еду, плед и газеты, углубился в лес. На высоком берегу у быстрой горной реченки расположился он с большим удобством, предвкушая углубиться в интересную передовую. В это время, словно из под земли, за кустами возникла Женя. Она была в стоптанных башмаках, кокетливый чуб волос на лбу сполз на висок, взгляд она имела рассеянный, — ну, словом, не наша нарядная и самоуверенная Женя, а бедная Лиза такая-то! Женя, не здороваясь, присела рядом на камне и обхватила колени руками.

Марк Леонардович недовольно задвигался, затем решил этому появлению не придавать значения, развернул газету, надел очки, но тут Женя заговорила:

— Ужасная жестокость! — произнесла она, обращаясь к журчащей под обрывом реке. — Я понимаю, убить человека в припадке раздражения, но сознательно мучить, не подать тонущему руки помощи, — на это не каждый способен… Ну что мне теперь делать?… Остается только в реку броситься.

— Не броситесь, — подал из за газеты голос Марк Леонардович. — Вы, мадам, слишком привержены к жизненным благам, чтобы в реку!

Женя медленно повернула к нему свою красивую голову.

— Нет, ошибаетесь, мне одно осталось… — грустно проговорила она, и на глазах у нее навернулись слезы. — Марк Леонардович, у вас осталась «там» такая же, как я, дочь, может быть она сейчас тоже кого-нибудь молит…

Марк Леонардович в сердцах скомкал газету и вскочил. Остатки его седых волос полукругом поднялись вокруг лысой головы.

— По какому праву вы меня мучаете? Что вам наконец от меня надо?! — закричал он и затопал ногами. — Вы хотите, чтобы я для вас пошел на преступление?! Не будет этого! Обратитесь к вашим немцам, покайтесь мужу, я ничего больше не хочу о вас знать!

Марк Леонардович схватил с земли плед, и как медведь ломая сушняк, исчез в кустах.

Недели через две вернулась Ирина Захарьевна.

— Ну, как вы, Марк Леонардович, без меня обходились? — говорила она, быстро передвигаясь по комнате и заглядывая во все темные углы. Марк Леонардович тоже суетился, стараясь услужить своей старухе и опасаясь какой-либо промашки по хозяйству.

— Что это значит, почему здесь лежит Женин портсигар?! — удивленно спросила Ирина Захарьевна, обнаружив в бельевом шкафу дорогой, украшенный художественной мозаикой, портсигар.

— Я еще не успел тебе рассказать, что Женя с Николаем Ивановичем наконец уехали, — не совсем по вопросу отвечал Марк Леонардович.

— Уехали? Дай Бог им счастья, — пожелала Ирина Захарьевна. — Да, но все же, почему у нас портсигар?

— Какая ты право! Ну, Женя его мне подарила, — хмурясь сказал Марк Леонардович.

— Вы примирились? — обрадовалась Ирина Захарьевна. — Право же, Женичка не плохой человек! Она к нам заходила, когда же?

— Заходила, кажется на Троицу, — недовольно проговорил доктор. — Знаешь что старуха, я к твоему приезду накупил разной снеди, разберись-ка лучше во всем этом.

Канитель

По возвращении Ивана Филипповича из психиатрической больницы спрос на него заметно возрос. Приходили знакомые, малознакомые и даже незнакомые; последние — познакомиться. Но все были разочарованы: человек как человек, ничего особенного. Общую мысль, как всегда, выразила госпожа Расчетова:

— Представляется! — решила она. — Не может быть, чтобы окончательно вылечили. Такого не бывает!

— Ку-ку-ре-ку! — без особой на то необходимости петухом вскричал господин Расчетов, и захлопал воображаемыми крыльями.

— Тю! Замолчи ты, псих несчастный! — прикрикнула на него недовольная супруга.

Поехали навестить Ивана Филипповича и мы, старые его соратники.

По дороге Толя усмехнулся и сказал:

— В данном случае не спросишь; ну как, Иван Филиппович, ваши дела? Совсем поправились?

— Да, это не удобно, — согласился я. Решили вопросов о здоровье больному не задавать.

Вскоре мы подъехали к нарядному, двухэтажному дому, стоящему в глубине сада.

— Кажется здесь, — сказал я. — Однако отхватил себе Иван Филиппович именьице, нечего сказать!

— Приличный бюльдинг, — подтвердил Толя. — И выплачивать за него, вероятно, нужно всю жизнь и даже дольше!

Встретила нас в гостиной дочь Ивана Филипповича — Лена, русско-американская девушка. Она была одета по модному: в стоптанных башмаках на голую ногу, мужской ночной сорочке и в синих, смытых штанах. Волосы у нее в виде метелки были повязаны на затылке красной ленточкой. И все же девушка выглядела миловидно.

— Пришли Василий Николаевич и Толька, — вглубь крикнула и сообщила нам:

— Папка где-то близко, сейчас сюда присунет. Как, господа, поживаете?

— А, Лена! Как поживаешь, — отпарировал Толя, и разговор иссяк.

За четыре года, прожитых в Америке, семья Ивана Филипповича, советского учителя географии в городе Ессентуках, обросла недвижимым и движимым имуществом. Процесс первоначального накопления протекал естественно и незаметно. Началось с переезда из Нью-Йорка в поселок на Лонг-Айланде и покупки там усадьбы. Затем были разновременно приобретены нужные и ненужные предметы: рефрижератор, стиральная машина, пылесос, телевизор, вентиляторы и прочее. Куплено было и множество часов. Часы постукивали во всех залах, висели на стенках, стояли на столах и комодах. При таком обилии часовых механизмов отгадать примерно время было не столь трудно.

За все это великолепие Иван Филиппович должен был не обижаясь платить. Механизмы по очереди портились, и в доме всегда было что выбрасывать и что <…>.

Сведения эти мы добыли из последующей беседы хозяевами.