Остров на Птичьей улице - Ури Орлев

далёким выстрелам и думал: может, это Фредди стреляет. И я молился, чтобы с ним всё было хорошо.

14. Нужен врач

Я проснулся рано утром из-за стонов Хенрика. Ему было очень плохо. У него поднялась температура. Он весь горел. Было ясно, что в таком состоянии он никуда идти не сможет. Он даже говорить толком не мог. Но при этом пытался меня успокоить. Я дал ему воды, а у него даже не было сил приподняться, чтобы попить. Тогда я попоил его с ложечки: капельку, ещё капельку – как поят совсем маленьких грудничков. Я вдруг подумал, что Хенрик умирает. Нужен врач. А я знал только одного врача, и он никогда в жизни меня не видел. В общем, я расспросил Хенрика о тайном ходе, по которому они с Фредди попали в гетто. Оказалось, что это совсем недалеко. На углу Пекарской улицы и нашей. Хенрик говорил ужасно медленно. Может, чтобы мне было понятнее. А может, потому что говорить быстрее просто не мог. Я намочил полотенце и положил ему на лоб. Ему стало немного легче. Мама всегда клала мне мокрое полотенце на лоб, когда у меня была температура.

– Пекарская улица, 32, – ещё раз прошептал он.

Я сидел и смотрел в вентиляционное отверстие, чтобы понять, что происходит сейчас на улице. Дети ещё не вышли в школу. Но тот вредный мальчишка уже околачивался возле своего дома, выискивая жертву. Маленькой девочки на улице пока не было, и он стал приставать к женщине, которая в одном из верхних этажей вытряхивала одеяла и ковры. Он крикнул ей:

– Тётя, у вас подушка упала.

Она глянула вниз и продолжила заниматься своим делом.

Маленький приставала выглядел разочарованным. Неужели он такой дурак – думает, будто она, услышав его, сразу сломя голову кинется вниз? Да, наверное, такой. Полицай вышел из дома и погрозил мальчишке кулаком. Этого хулигана знала вся улица.

Наконец он запустил камнем в собаку, которая, на своё несчастье, как раз пробегала мимо. Собака заскулила. Жена врача выглянула в окно и прикрикнула на мальчишку. И тут вдруг на улице появилась его тётка и заорала страшным голосом:

– Ты ещё не ушёл?! Что ты здесь ошиваешься? Я же тебе сказала: иди, да поживее! Где записка?

– У меня! – крикнул он в ответ, достал записку из кармана и помахал ею.

– Так иди уже давай, исчадие ада!

Она, как обычно, отослала его с каким-то поручением. Я смотрел ему вслед, пока он не исчез из поля зрения. Похоже, он вернётся не очень скоро. Я навёл бинокль на окно врача. Врач был дома. Его жена принесла ему чашку чая. Он сидел за письменным столом, что-то писал и пил чай.

Я не стал брать пистолет. На улице я всё равно не смогу выстрелить, даже если ко мне пристанут хулиганы. Будь что будет. Я взял с собой фонарик.

– Если мой папа придёт, он позовёт меня: «Алекс», – объяснил я Хенрику.

– Возьми деньги, – сказал Хенрик и показал на свой карман.

У него в кармане лежали бумажные деньги. Я взял несколько бумажек. Дверцу шкафа я оставил приоткрытой, чтобы Хенрику было слышно, что происходит внизу. Перед уходом я подобрал себе подходящую одежду, чтобы не отличаться от польских мальчиков, идущих утром в школу. Я отлично знал, как одеваются польские дети, – не зря же наблюдал за ними столько дней подряд. Ещё я взял пару книжек и тетрадок из найденных в соседнем доме в первые дни и заткнул их за ремень. Так обычно делали дети, у которых не было ранца. Потом я надел солдатскую кепку, надвинув её на самые глаза.

Пекарская улица была первой улицей, которая пересекала нашу, если идти в сторону фабрики. Я хорошо знал дорогу. Мне не нужно было опасаться мародёров, главное, случайно не зайти в дом, из которого выносят вещи немцы. Впрочем, хоть я и не проверял, мне казалось, что на этой стороне улицы уже все дома стоят пустые.

Я всегда знал, что дом № 32 по Пекарской улице граничит с разделительной стеной. Но я никогда не думал, что там есть тайный проход, хотя вообще-то с паном Болеком я ведь встретился в одном из домов по соседству. Я спустился в подвал, как мне сказал Хенрик. Третий отсек слева. Здесь было очень темно. Я зажёг фонарик, но ничего особенного не увидел. Я ощупал стены и под конец сдвинул с места старый сломанный шкаф. Хенрик говорил о «кирпичах, которые неплотно лежат». И за шкафом я как раз и нашёл такие. Кирпичи в стене шатались, я начал их вытаскивать: один, второй… Но все кирпичи мне вытаскивать не пришлось. Проход, по-видимому, был рассчитан на очень толстых людей. А мне хватило небольшого отверстия. Я пролез в него и снова заложил ход кирпичами. Здесь было ещё темнее, чем в подвале. Я посветил фонариком. Это было маленькое помещение вроде тамбура. Я увидел немного впереди отверстие в стене, но оно было заставлено с той стороны чем-то большим и тяжёлым. Какой-то мебелью. Я навалился изо всех сил. Раздался слабый скрип. Я протиснулся в образовавшуюся щель.

Теперь я опять был в подвале. Только бы никому сейчас не вздумалось спуститься в подвал за картошкой, углём или чем-нибудь ещё. Я прислушался. Услышал наверху голоса детей. Вот женщина что-то крикнула, ей ответил мужской голос. Я поднялся из подвала и вышел на улицу. Даже не поглядел в сторону дворника. Удачно, что мне не пришлось идти через двор – из подвала я попал прямо к воротам. Очень странно. Обычно в первом подъезде не бывает выхода из подвалов. По крайней мере, раньше мне такие дома не встречались. Я быстро вышел из ворот, как будто всё в порядке вещей и я просто тороплюсь в школу. Разумеется, дворник не мог не увидеть, что я не из местных жителей. А может, он знает про этот проход и каждый раз делает вид, что не замечает незнакомцев? Вряд ли бы такое можно было сохранить в тайне от дворника.

Я двинулся вдоль стены в обратную сторону – к своему дому, но теперь по польской стороне улицы. Дошёл до продуктовой лавки. Не нашей. То есть не той, которая была напротив моего укрытия в развалинах. Я не смог удержаться, завернул в неё и купил себе булочку. Взял сдачу. Подумал, что мне нужно будет разобраться и запомнить цены. Как же я хотел выпить молока. Но это было слишком опасно. Я вышел из лавки и пошёл дальше, с нескрываемым удовольствием жуя булочку прямо на ходу. Настоящая, горячая булочка! На улице уже появились дети, их пока