Музыка из уходящего поезда. Еврейская литература в послереволюционной России - Гарриет Мурав

включает в себя смешанный брак – один из самых расхожих стереотипов советско-еврейской пропаганды того времени: он же задействован, например, в «Семье Овадис» Маркиша и в фильме «Искатели счастья».

Логика соцреалистической сказки об успешной интеграции в пролетарский коллектив требует, чтобы герои отреклись от прошлого. Как и в очерках Гехта для журнала «Огонек», в «Поучительной истории» в текст включены еврейские религиозные мотивы, традиции и институты, но в обличии прошлого, которое необходимо преодолеть. Эти обесценившиеся пережитки описаны внятно и подробно, среди них: хедер – еврейская начальная школа, Онкелос и Раши, комментаторы Библии, тексты которых изучали на начальном этапе; каббала и «Зогар» – еврейская мистическая традиция и основной ее текст; основатель хасидизма Баал-Шем-Тов, известный как Бешт, и традиция оставлять записки с просьбами о заступничестве на его могиле; отсылки к богослужениям на Пасху и Йом-Киппур. Гехт описывает кульминацию службы на Йом-Киппур, молитву «унетане-токеф». В молитве – Гехт ее цитирует – изложен божественный план для «тех, кто будет жить, и тех, кто умрет» и перечислены различные виды смерти, например, от утопления и болезни. Эта отсылка к Судному дню связана с реальными событиями, поскольку в то время в СССР воцарился повседневный террор.

Еврейский материал, который Гехт включает в свою соцреалистическую сказку, содержит, помимо прочего, отсылки к древней и недавней еврейской истории, в том числе и к фактам культуры XIX века, например, к веротерпимой пьесе К. Гуцкова «Уриэль Акоста», которую играли на сцене и в советский период. Еврейская история XX века представлена упоминанием ОЗЕТа – общества, занимавшегося приобщением евреев к сельскохозяйственному труду, и Палестины – отринутой альтернативы Советскому Союзу. Теме разочарования в Палестине Гехт посвятил целый роман «Пароход идет в Яффу и обратно». В «Поучительной истории» 1939 года старший брат Моисея возвращается из Палестины и переселяется в Биробиджан.

Дидактический роман Гехта о пролетаризации, опубликованный как «детская литература», также включает в себя концентрированный и упрощенный компендиум еврейской культуры, истории и иудаизма. Дидактическая повестка – атеизм, индустриализация и смешанные браки – сочетается с кратким курсом сведений о традиционной еврейской жизни в местечке, снабженным пояснительными сносками. В рецензии на роман в «Литературной газете» за 1939 год известный писатель и критик К. Г. Паустовский хвалит первую часть книги за сильное описание умирающего еврейского местечка и критикует сухость описания новой советской жизни во второй части [Паустовский 1939]. Умирающее еврейское местечко выглядит трогательнее и полнокровнее, чем живая социалистическая стройка. В «Поучительной истории» Гехта мы видим тот же двусмысленный жест, что и в его очерках предыдущего десятилетия: постановочная смерть традиционной еврейской жизни одновременно приводит к ее оживлению в русском литературном и культурном пространстве.

В романе Гехта в свою очередь оживает литературный голос его друга и покровителя Бабеля. По ходу развития сюжета наставник упрекает молодого героя за изначальную пассивность. Моисей рисует в записной книжке диаграмму «добрых» и «злых» людей из своего окружения. Наставник начинает его упрекать и говорит, что не надо, основываясь на этих старомодных представлениях, искать интернационал добрых людей [Гехт 1939]. «Интернационал добрых людей» – это прямая цитата из входящего в «Конармию» рассказа Бабеля «Гедали», впервые опубликованного в 1924 году. Гедали, этакий Дон Кихот, владелец диккенсовской лавки древностей, сотканный из «густой печали воспоминаний» нарратора, мечтает о невозможном – не о революции крови, пуль и реквизиций, а об «интернационале добрых людей», в котором каждую душу «взяли на учет и дали бы ей паек по первой категории» [Бабель 1990, 2: 73].

Ироническая отсылка к Гедали по замыслу должна продемонстрировать юным читателям Гехта вредоносность наивного идеализма. Моисей должен научиться сам постоять за себя, а не рассчитывать на «интернационал добрых людей». Однако эта аллюзия, при всей своей мимолетности, имеет и еще одно назначение. К середине 1930-х Бабель по большому счету умолк. Роман Гехта был сдан в производство в сентябре 1938 года и подготовлен к печати в апреле 1939-го. Рецензия Паустовского появилась в июне. Бабеля арестовали в мае 1939-го и расстреляли в январе следующего года. Знал ли Гехт, подозревал ли, что Бабелю грозит арест, установить невозможно. Однако своей цитатой он призывает читателя услышать могучий литературный голос, который того и гляди заставят умолкнуть навсегда.

Евреи в кино

Кинематограф, самый значимый из видов искусства, играл особенно весомую роль в проекте превращения местечкового еврея в советского рабочего. В кино, в силу его визуальности, перерождение еврея могло происходить прямо на глазах у зрителя: специфическая зрительная семиотика бороды, ермолки, морщин, старости и сгорбленных плеч (как в описании «археологического еврея» у Гехта) сменялась на новый визуальный код, в котором были подчеркнуты универсальные приметы молодости, силы и веры в будущее. Советский Союз сделал это новое универсальное тело, не отмеченное грузом этнических различий, доступным всем меньшинствам, проживавшим внутри страны, равно как и тем, кто иммигрировал в СССР в поисках братства и терпимости, в которых им было отказано в других местах. В 1930-е был снят целый ряд фильмов, где муссировалась тема братства народов, среди них – фильм 1932 года «Возвращение Нейтана Беккера», в котором К. Бен-Салим сыграл друга Нейтана, афроамериканца: тот, вместе с Нейтаном, эмигрирует в СССР из США. В музыкальном фильме 1936 года «Цирк» Советский Союз становится домом для матери с чернокожим ребенком. Апофеозом мультикультурализма служит сцена, где представители разных национальных меньшинств поют мальчику колыбельную – и в их числе Михоэлс, поющий ребенку на идише, что сто путей, сто дорог для него открыты[106].

В «Возвращении Нейтана Беккера» инакость еврейского языка и тела привязана к расе. Появление Бен-Салима в роли чернокожего друга Нейтана подчеркивает расовую чуждость, единую для еврея и негра. В русскоязычной версии фильма отец Нейтана, увидев Бен-Салима, спрашивает, верно ли, что тот «тоже еврей». После приезда Нейтана жители местечка сбегаются в дом Беккера, приняв новоприбывшего за члена американского благотворительного комитета. Набиваются внутрь, Нейтан уходит в заднюю комнату, на его месте появляется Бен-Салим. Михоэлс, не заметив подмены, сообщает пришедшим: «Это мой Носн». По ходу соревнования по укладке кирпичей лицо Нейтана становится темнее и темнее от пота и грязи – в итоге он фактически выглядит чернокожим. Условия капиталистического труда, в которых Нейтан работает, делают его «черным». Однако в СССР все, в том числе и негры, евреи и другие представители национальных меньшинств, получают шанс стать «белыми» или как минимум приобрести большее сходство с институтским преподавателем, который со своим точеным профилем и светлыми волосами воплощает в себе арийский идеал.

История создания «Нейтана Беккера» достаточно сложна. В архивах Московского государственного еврейского театра (ГОСЕТа) хранится русскоязычный