Летом перед грозой - Дмитрий Валерьянович Лекух

завтра, на вечер, потому как с утра собрались поехать на Пану: очень уж мужики уральские здорово на ней вчера отловились, говорят.

Надо бы повторить.

Ну, а вернемся, – заварим ухи, харюза в холодильнике кухонном до завтра доживут, вполне, а холодильник этот все равно от аккумулятора работает: на полчаса в день дизель заводишь – на сутки подзарядил.

Прогресс, мать его.

И это – в общем-то, – даже где-то и хорошо…

…А на ужин, как сказал поваренок, – уже вымачивалась в бруснике лосятина, которую Саня специально купил у знакомых охотников, чтобы нас угощать. И – много, кстати, купил, сковородки на три хватит.

Полноценные такие сковородки.

Большие.

А параллельно договорились, что Славян поджарит той самой картошки по-деревенски с первыми кольскими грибами.

Вот, так – скромно и поужинаем, как говорится.

Красота…

…Пошел, умылся.

Переоделся в чистую футболку, свежий тренировочный костюм.

Ну, – вот, думаю.

Теперь, – как раз можно и начинать…

…Василь Дмитрич в «столовой», кстати, так и продолжал тянуть свои замечательные рулады. Алёна, впервые присутствовавшая при таком живом концерте в лесу, слушала, – по-бабьи подперев ладонью щеку и совершенно зачаровано.

Даже как-то и не хотелось эту замечательную идиллию нарушать.

Но – что поделаешь.

Ладно.

После ужина продолжим, – Дмитрич уже в раж, судя по всему, вошел, теперь можно не беспокоиться: сколько надо, столько и будет играть.

В удовольствие же.

Для души…

…Славка уже, кстати, вовсю командовал поваренком, заставляя его начистить почти что ведро картошки.

Сам же – колдовал с грибами.

Мыл, чистил, резал.

Я, кстати, заранее знал, что он будет делать дальше: сначала обжарит в глубокой сковороде много-много лука.

До золотистых колечек.

Потом вынет оттуда лук и чуть-чуть обжарит грибы.

Потом – зальет их сметаной, – не сильно, только чуть-чуть, для мягкости, накроет крышкой и оставит на полчаса тушиться.

Снимет с огня.

А дальше – на другой, чугунной сковородке жарится картошка: до первого золотистого блеска, потом туда бросают ложку-другую тушенных в сметане грибов, снятые с огня первыми колечки лука, и оставляют дожариваться. Ровно до того момента, пока картошка не пропитается «грибным духом», а снизу не образуется небольшая такая «поджарочка».

Тогда ее снимают с огня и начинают следующую закладку.

Так, чтобы на всех хватило.

Ага…

…И все это – под водочку, разумеется.

Под жареную лосятину, тушеную оленину и оленью печень, пережаренную с мукой и луком «по-северному».

Да под соленый огурчик!

И как тут, простите, не запоешь?!

Хорошо…

…Очень хорошо.

Да уже – вот и поют, кстати.

На два голоса разложили.

Гарик и неожиданно – Алёна.

На заре ты ее не буди,

На заре она сладко так спит;

Утро дышит у ней на груди,

Ярко пышет на ямках ланит…

…А ведь – неожиданно хорошо поет девочка.

Я бы даже сказал – профессионально хорошо.

Голосок, не очень сильный, но довольно убедительный и богатый интонациями, явно кто-то профессионально «ставил», у самоучек такого не бывает.

Так-так-так.

Интересно…

…И подушка ее горяча,

И горяч утомительный сон,

И, чернеясь, бегут на плеча

Косы лентой с обеих сторон…

…А, так вот оно что.

Мы же – не поём.

Мы же – играем.

Голосом, глазами.

Лицом.

Все страньше и страньше…

Все интересатее и интересатее…

Оттого-то на юной груди,

На ланитах так утро горит.

Не буди ж ты ее, не буди…

На заре она сладко так спит!

…А вот что очень хорошо получилось – так это то, что оба относились к тому, что пели – серьезно, без этой искусственной манерности, с которой у нас принято исполнять старинные русские романсы.

Ну, – такой.

Как почти обязательные фарфоровые котики или еще какие безделушки, системно, Господи меня прости, «украшающие» пианино «в интеллигентных домах»: сразу видно, что на инструменте никто серьезно не играет, в лучшем случае иногда пару раз пальцами по клавишам проведут при гостях, рисуясь.

Ну, судьба такая у инструмента: не играть, а демонстрировать общую интеллигентность и вообще «хорошее воспитание».

Тоже, конечно, работа, в принципе.

Но если по мне – так как-то все-таки – не алё…

…К тому же Афанасий Фет – вообще очень серьезный поэт.

Сюсюкать над его строчками глупо, даже если они положены на музыку пошляка Варламова.

Удивительно, но вот этого-то как раз отчего-то и не понимают прежде всего те люди, которые пытаются относиться всерьез к текстам, допустим, какого-нибудь, прости меня Господи, Макаревича…

…Собственно, а вот и картошечка подоспела.

Антракт.

Глава 28

…За ужином, за картошкой, после первого же тоста разговор, естественно, свернул на сегодняшнего медведя.

– Да их здесь, – жму плечами, – так-то, в общем, – полно. И с каждым годом все больше и больше становится. Так что – нечему тут удивляться. Обычное, в общем-то, явление. Почти что заурядное…

– Ну да, – кивает Санечка. – Защитники природы гребаные. Запретили отстрел тюленя. Кроме коренных народов. Да какие тут коренные народы, нах! Саамов хорошо если двести человек осталось на весь Кольский полуостров. Не слышно и не видно. А тюлень расплодился, сил никаких нет, кормовой базы не хватает: болеют, дохнут. Дохлых – жрет медведь по берегу, на море их вообще тьма-тьмущая. Стрелять тоже их толком нельзя, да и некому. И медведей тоже стало больше, чем Кольский прокормить может. А в прошлом году лето было жаркое, ягода почти выгорела вся, считай. Он проснулся вот, – а жрать-то ему особо и нечего. Он так-то, как просыпается, – прошлогоднюю ягоду жрет, ее так-то много по болотам остается. А в этом году – нету, считай, вообще. И еще вода в речке, как назло, высокая: не порыбачить ему никак. Вот и лезет к людям…

– А как он рыбачит? – это уже Алёна.

Я закуриваю.

– Я, – говорю, – видел, в общем-то. Не здесь, разумеется. На Дальнем Востоке, на речке, которая в Охотское море впадает. Мы там тогда как раз документальный фильм делали…

– Расскажи! – требовательное.

Жму плечами.

Затягиваюсь.

– Да со стороны, – тру правый глаз, куда как-то залез сигаретный дым, – так оно, конечно, смешно выглядит. Он на мелких перекатах садится прямо задницей в воду, правая лапа вверх, когти – они у него как человеческий палец, скажем так, очень крупного мужчины. Не лапа, а вилы какие-то, короче. И смотрит, ждет прохода кеты. Ударил, наколол на когти, вышвырнул на берег, та бьется, а он