Далеко ли до Вавилона? Старая шутка - Дженнифер Джонстон

— Я вовсе…

— Пять-шесть дней в постели. Каждые два часа пить горячее. И сразу менять грелки, едва начнут остывать. Парочка завлекательных книг, читать которые не обязательно. Топящийся камин в спальне, отблески на потолке, угли, тихо рдеющие всю ночь напролет, так что в комнате царит приятный полумрак. Питание легкое. Как говорится: простуду корми, лихорадку мори голодом. Все только так, как нравится пациенту, а перед сном горячее виски с лимоном. Постель не покидать, за исключением кратких пробежек на шатких ногах в ватерклозет за стеной. Грипп, или инфлюэнца, если ты предпочитаешь называть это так.

— Я предпочитаю называть это шоком. Но не спорю: прописанное лечение подходит и тут. Где Джерри?

— Что-что?

— Джерри. Ты его видел?

Он задумался.

— Нет. Вроде бы нет. Но он не убит и не ранен, в этом я уверен.

— Черт!

— А что?

— По-моему, он сбежал.

Беннет откинул голову и взвыл от смеха.

— Господи, и ты еще говоришь, будто у меня шок! А сам окончательно свихнулся.

— Я серьезно.

— Джерри? То есть… О, господи! Тайное письмо… Что нам делать?

— А что мы можем? Только надеяться, что он не попадется.

Мы выпили за это. Беннет не спал всю ночь. Я слышал, как он ворочается и постанывает. Утром его затолкнули в угол битком набитого санитарного фургона и отправили в тыловой госпиталь. Покидая комнату, он тоскливо поглядел на меня.

— Я умру, вот увидишь.

— Не говори глупостей, Беннет.

— Я бесславно умру от инфлюэнцы. Даже не от скоротечного загнивания ног. От него меня, вероятно, излечат еще до моей кончины.

Я засмеялся, хотя, должен признаться, мне было совсем не весело.

Он возвел глаза к небу и сложил ладони.

— Бог воинств, дай мне вернуться, чтобы меня разорвало снарядом в клочья. Не дай… не дай мне умереть от инфлюэнцы.

Его унесли.

Исчезновение Джерри официально обнаружил сержант Барри. Я занялся разборкой вещей Беннета. Меня душила черная тоска. Было очень холодно. По окну стучала ледяная крупа и сыпалась из трубы на остывшую золу в очаге. Барри вошел, не постучав.

— Сэр!

— Доброе утро, сержант. У вас ко мне дело?

Я сидел на полу, укладывая вещи Беннета в его ранец. Теперь я встал.

— Я насчет рядового Кроу, сэр. Я подумал, может, вы знаете, где он.

— Нет. С какой стати?

Мой голос звучал виновато.

— По-видимому, он самовольно ушел, сэр.

— Не может быть.

Наступила долгая пауза. Он смотрел в окно. Крупа рассыпалась по стеклу калейдоскопическими узорами. Но вряд ли он их даже видел.

— Почему… почему вы решили? — Я почувствовал, что у меня начинает краснеть шея. — Майору Гленденнингу вы докладывали?

— Я решил сперва обратиться к вам, сэр. Я думал, может, вы что-нибудь знаете.

— Нет, не знаю. А солдаты…

— Солдаты, сэр, по-видимому, ничего не знают.

— Как давно его не видели?

— Боюсь, уже несколько дней. Еще когда мы были на передовой.

Он перевел взгляд с окна на меня.

— Вы же понимаете, в чем его обвинят.

— Я убежден, сержант, что тут какое-то недоразумение.

— Не думаю, что майор так на это взглянет, сэр. — Он улыбнулся мне. Улыбкой почти нежного торжества. Я не мог понять, откуда у него такая неприязнь ко мне.

Я снова сел на пол и продолжал укладывать вещи в ранец.

— Если вы больше ничего не скажете, сэр, я пойду к майору.

— Я могу только сказать, что произошло какое-то недоразумение.

Он отдал честь и ушел. Охваченный ощущением полной беспомощности, я схватил ранец и швырнул его через всю комнату в дверь. Бесплодный жест, который, как я прекрасно понимал, ни в чем не убедил бы ни Барри, ни майора Гленденнинга.

За мной прислали очень скоро. Прежде чем пойти, я вынул из нагрудного кармана гребешок и пригладил волосы.

— Жаль, что с Беннетом так получилось, — сказал майор. — В настоящий момент найти ему замену будет нелегко. В настоящий момент ощущается значительная нехватка младших офицеров. Так что там с Кроу?

— Я знаю не больше вас, сэр. Я не видел его с того вечера, когда сказал вам про его отца.

— Больше он вам ничего не говорил?

— Нет, сэр.

— Его характеризуют не с лучшей стороны.

Я промолчал.

— Не так ли?

— Не знаю, сэр. Солдат он не хуже остальных.

— Я говорю о другом. Мне о нем не раз докладывали, не так ли?

— Ну, мне кажется, были…

— Отвечайте, да или нет. Мне о нем докладывали?

— Да, кажется. Но я полагаю…

— Если мне надо будет знать, что вы полагаете, я так и спрошу.

Он что-то записал на лежащем перед ним листе.

— Вам что-нибудь известно о его политических взглядах?

— Нет, сэр.

Он внимательно посмотрел на меня.

— Так ли?

— Я ничего не знаю. С какой бы стати?

— Не считайте меня круглым идиотом, Мур.

Он еще что-то написал на листе. Я не мог разглядеть, о Джерри или обо мне.

— Я прекрасно знаю, что происходит в вашей жалкой предательской стране. Я слышал, сколько изменников-ирландцев сражается на стороне немцев.

— Если это так, то они, вероятно, считают, что сражаются за свою родину.

— Интересно, Мур, интересно. Меня поражает, как человек вашего происхождения мог сказать подобное.

Он снова заскрипел ручкой. Скрип, скрип поперек страницы.

— Недовольный?

— Я даже не знаю, какой смысл вкладывается в это слово.

— Ха-ха-ха! — Он засмеялся довольно добродушно, не отрывая взгляда от того, что писал.

— Значит, вы не считаете, что Кроу перебежал к врагу?

— Категорически нет, сэр.

— Вы говорите очень убежденно.

— Да, сэр.

— Следовательно, вы до некоторой степени имеете представление о том, что происходит у него в голове.

— Я могу лишь предположить, сэр, что он отправился искать своего отца.

— Ему это было безоговорочно запрещено. Разве только… — Он взглянул на меня.

— Я передал ему то, что вы сказали, сэр.

— Вот именно. — Он положил ручку перед собой. — Дезертирство под огнем противника — таково будет обвинение, если его поймают.

— Я убежден, что он не дезертировал, сэр.

— Тут наши мнения расходятся. Вы знаете, каким будет приговор?

— Богом клянусь, он не дезертировал, сэр.

— Если он жив, мы его найдем. Остальное решит военно-полевой суд. Можете идти.

— Есть, сэр.

— Еще одно, Мур. Для вашей же пользы не советую вам пытаться его предупредить.

— Не понимаю, почему вы мне не верите.

— Просто, лжете вы или говорите правду, получается это у вас не слишком убедительно. Благодарю вас.

Я не представлял себе, на что рассчитывал Джерри. Вряд ли все-таки он собирался перевернуть все до единого одетые в хаки трупы между нашими позициями и Ипром. И от могил толку было бы не больше. Ведь на крестах если и пишутся фамилии, то только офицеров, и все равно они скоро исчезают. Мили и мили трупов останутся здесь, когда это кончится. Наши трупы, их трупы — и не только в аккуратных кладбищенских рядах, но и брошенные как были, чтобы еще много лет спустя их выворачивали из земли лемехи плугов или бродячие псы. Свиньи. Я мысленно видел, как он заботливо наклоняется над мертвыми и умирающими. Он был такого же роста, как в двенадцать лет. Идеальный жокей — легкий, ловкий, неутомимый. Меня невыносимо угнетала мысль о том, как он ищет там и все время помнит устав. Мой револьвер был чист. По прихоти судьбы. Но в действительности я убил ровно столько людей, сколько Китченер и Френч, ровно столько, сколько все офицеры и все рядовые английской армии. В случае необходимости нанесет ли он, как Гленденнинг, быстрый милосердный удар, избавляющий от страданий? У меня тогда это вызвало восхищение. И страх. Я всегда подозревал, что у свиней гнусные привычки. Они ведь пожирают собственных новорожденных поросят. Лебеди наклоняли головы с черной полоской и смотрели, как мы плыли наперегонки. Иногда они высоко приподнимались на воде и хлопали могучими крыльями, точно хлыстом. Но в этом не было угрозы. Нам никогда ничто не угрожало в нашей ложбине между голубыми холмами. Разве что сами холмы, когда они темнели, уходили ввысь и надвигались ближе и ближе, словно стремясь раздавить всех, кто жил в их тени. Меня никогда не влекло то, что лежало за холмами. А теперь я знал, что за ними лежало. Сомма, Эн, Ипр, Пикардия, Фландрия. Такие красивые названия. Он ведь очень добрый. И переворачивать эти жуткие тела будет осторожно и нежно. Его отец тоже был невысок и тщедушен. Видел я его не больше двух раз, но эта тщедушность запечатлелась в моей памяти. Маленький, щуплый. Пять-шесть лопат фландрской глины — и он исчезнет навсегда.

А названия и у нас красивые. Лугнакуилла, Гленкри, Киппьюр, Тайнели, Аннамоу.

Я спал, провалившись в самые глубины беспамятства, когда он разбудил меня, тряся за плечо. Я долго вырывался из цепких рук сна, но наконец осознал, что меня дергают и толкают его оледеневшие руки. Он скорчился рядом со мной. Его дыхание щекотало мне щеку. Темнота была непроглядная, но я знал, что больше никто не стал бы вот так тянуть меня за локоть.