Далеко ли до Вавилона? Старая шутка - Дженнифер Джонстон

— А! — внезапно крякнул майор и опустился на колени. Я скорчился рядом с ним, все еще глядя ему в спину.

— Фонарик. Держите у самой земли. Обойдите с той стороны. Не угодите в чертову воронку.

Я ощупью обошел то, что осталось от человека. Он не осознал нашего появления.

— Светите. Ну-ка.

Когда свет ударил в его лицо, раненый снова пронзительно застонал. Я успел увидеть безумный выпученный голубой глаз и перекошенный рот.

— Медленно ведите луч по его телу. По-моему, надежды нет никакой. Пониже. Вот сюда. Я должен удостовериться. О, господи!

Я видел его медленно движущиеся руки, две пасущиеся твари. Он секунду повозился, а потом сунул мне в пальцы какие-то раскисшие бумаги.

— Сохраните. Не трясите фонарик, черт подери… Если б мне только дали настоящих солдат, а не младенцев.

Металл звякнул о металл. Еле слышно.

— «Безмерно тайной, недоступной Розы…»

— Молчать!

Я даже не заметил, что заговорил вслух. Майор вдруг всхлипнул, а вернее, испустил долгий печальный вздох, и стон оборвался. Наступил миг полной тишины, пронизанной только мягкими шлепками дождевых капель.

— Погасите эту дрянь.

Я выключил фонарик.

— Погодите, чтобы привыкли глаза, и следуйте за мной. Держитесь как можно ниже.

Мы благополучно добрались до проволоки и пролезли в дыру. Трое ждавших в окопе солдат помогли нам перебраться через бруствер. Майор Гленденнинг прошел сквозь них.

— Горячей воды, — буркнул он через плечо. — Раздобудьте, где хотите, но поживей. И кружку чая для мистера Мура. — Он неприятно усмехнулся.

В блиндаже он начал с того, что достал еще один поразительно белый платок и принялся протирать свой нож.

— Немедленно разденьтесь, не то схватите воспаление легких.

Я послушно разделся донага и завернулся в шинель. Лежа на блошнике, я следил, как он водит и водит ножом по платку. Лицо у него было непроницаемым, но совсем белым. Он оттирал нож, словно повинуясь непреодолимой потребности. Когда лезвие стало как будто совсем чистым, он положил нож на стол рядом со стопкой листков своего рапорта, смял платок в плотный комочек и небрежно бросил в угол на солому. Он начал расстегивать мундир. Пальцы, все в темных пятнах, двигались еле-еле.

— Стишки, — сказал он раздраженно.

— Это вышло почти как песнопение… как молитва. Я не заметил, что…

— Вы жалкое создание, Мур. — Ему понравилось звучание этих слов и он повторил: — Жалкое создание. Да.

— Может быть, если бы мы встретились при других обстоятельствах…

Вошел О’Киф с ведром воды и жестяным тазиком.

— Налейте тазик и поставьте на стол. Мистер Мур воспользуется ведром. Вы можете просушить нашу одежду?

— Постараюсь, сэр.

— Отлично.

Он был сама любезность и цвел чарующими улыбками. Когда он разделся до подштанников, О’Киф забрал нашу одежду. Майор снял наручные часы и аккуратно положил их рядом с ножом. Руки его почти по локти были вымазаны смесью грязи и крови. Так, во всяком случае, мне показалось. Он погрузил их в тазик и замер, давая теплу разлиться к плечам. Я знал, что мне надо встать и тоже вымыться, но не мог себя заставить.

— Песнопения или стишки, разницы ни малейшей. Мне нечего делать с человеком, не способным принять реальность такой, какая она есть.

— Но, может быть, у каждого человека своя реальность.

— Ерунда.

Он поднял руки из тазика и посмотрел на них. Потом встряхнул, и на стол посыпался дождь мутных капель.

— Мыло у вас найдется?

Я кивнул и встал, чтобы достать ему мыло из ранца. Пока я рылся в ранце, я слышал, как у меня за спиной он плещет пальцами в воде.

— Насколько я понял из слов Беннета, вас не отдали в школу.

— Совершенно верно.

Я положил перед ним мыло и мое маленькое серое полотенце, а потом снова лег.

— Боюсь, ваши родители совершили очень серьезную ошибку.

Я промолчал. Возможно, он был прав, но ничто на свете не принудило бы меня сказать ему это. Он нагнулся к самому тазику и принялся тереть лицо.

— Возьмите чистой воды, — предложил я. — Я не буду мыться.

Он словно не услышал.

— Школа готовит нас нести обязанности взрослых мужчин.

— Меня считали болезненным ребенком.

— Руководить и служить.

Он энергично растер лицо и принялся протирать пальцы, как перед этим — нож.

— Песнопения, — произнес он презрительно. — Вы католик?

— Нет.

— С ирландцами никогда не знаешь, чего ждать.

Он сложил полотенце, как его, несомненно, научили складывать полотенца в школе, и положил на стол.

— Да, — сказал он задумчиво. — Руководить и служить.

— Вы руководите, мы служим.

— Вы позволяете себе дерзости.

— Извините. Я не хотел.

— Надеюсь, вы не заражены ирландской болезнью?

— Какой болезнью?

— Недовольством. Нелояльностью. Такие эпидемии вспыхивают время от времени.

Он взял нож, внимательно его осмотрел и, удовлетворенный результатами осмотра, убрал в сумку.

— Что бы то ни было, Мур, что бы то ни было, я, по крайней мере, сделаю из вас мужчину.

Это прозвучало угрозой. Он забрался в блошник и закрыл глаза. Разговор — если это можно назвать разговором — был окончен.

Мы пробыли в окопах первой линии еще три дня, главным образом орудуя лопатами и устанавливая подпорки. Дождь шел не переставая. Иногда по голым рукам солдат била ледяная крупа, а по ночам морозило, и дно окопов затягивала тонкая ледяная корка. Мы прокладывали окопы дальше влево. Ворочать, не разгибаясь, набухшую водой глину было отчаянно тяжело, спина и плечи мучительно ныли, Солдаты ненавидели эту работу, копали медленно и непрерывно ворчали. Почти весь день наша артиллерия интенсивно била по немецким окопам. Часами у нас над головой визжали снаряды. Мало-помалу я настолько свыкся с этим звуком, что у меня, когда он вдруг обрывался, возникало странное ощущение беззащитности, и лишь потом ко мне медленно возвращалась способность мыслить.

Беннет сменил нас на четвертый день, когда стемнело. Ему и его людям предстояла неприятная обязанность установить перед новым окопом проволочное заграждение. Несчастью для них, мы продвинулись мало, и речь шла о каких-то пятнадцати ярдах или около того. Перед тем, как мы ушли, майор Гленденнинг осмотрел нашу работу и коротко кивнул мне. По-видимому, это означало, что все более или менее в порядке.

Я раздумывал о том, что вот сейчас мне предстоит процедура стаскивания сапог, и тут в дверь проскользнул Джерри.

— Выпьешь?

— Угу.

Я кинул ему фляжку.

— А ты?

Я покачал головой.

— Трезвенником стал?

Он отвинтил крышечку и сделал большой глоток.

— Я не могу спать. Так вдруг дело в этом.

— А кто сейчас может спать? Только чокнутые и недоумки.

Он протянул мне флягу.

— Возможно, ты и прав.

Только это и оставалось прямым удовольствием — ощущение того, как ром медленным пламенем разливается по горлу. Джерри опустился на колени и начал осторожно стаскивать сапог с моей правой ноги. Смутная боль в его глазах, когда он улыбнулся мне, была отражением моей. Он молчал. Снять сапог удалось далеко не сразу. Было очень больно, и я всерьез опасался, что надеть его снова не удастся — настолько распухли ступни.

— Словно пробку из бутылки тащишь.

Потом он стянул второй сапог и осторожно снял с меня носки. По-прежнему молча он взял флягу, налил рома на ладонь и принялся растирать мне ступни.

— Э-эй!

Он только ухмыльнулся.

— Утром будешь как новенький.

— А как у тебя ноги?

— На меня все это действует меньше, чем на тебя. Да ты же толком не передохнул ни разу и все время под дождем.

— Что-то ты преувеличиваешь.

— Не очень.

— Пожалуй.

Он снова отхлебнул из фляжки.

— Я все хотел тебя спросить…

— Ну?

— Как старик это сделал?

Я не понял.

— Ну… ты знаешь… в ту ночь.

— А… э… ножом.

— Кошки-мышки!

— Мммм.

— Молодец, ничего не скажешь.

— Пожалуй.

— Ноги перебинтовать?

Я мотнул головой. Мне хотелось только одного: спать. Ступни словно парили в воздухе, отделившись от меня. Открылась дверь, и вошел сержант Барри. Джерри сунул фляжку в солому и встал.

— Все в порядке, мистер Мур. Я только что обошел посты.

— Очень хорошо, сержант. Благодарю вас.

— Еще что-нибудь, сэр?

— Нет.

Моя веки неудержимо смыкались.

— У него к вам какое-нибудь дело, сэр?

В глазах Джерри вспыхнули огоньки.

— Нет. Все в порядке, сержант. Мне не удавалось стащить сапоги, и я позвал его помочь.

— Ах так, сэр. Вы, конечно, извините меня, сэр, но лучше было бы позвать денщика.

Я покраснел, черт бы его подрал.

— Благодарю вас за совет, сержант. Можете идти.