Первопричина: Лагерь смерти - Артём Соболь

в этом, ценой собственной жизни. Однако на колонну беженцев обрушился авианалёт. Почти все погибли, включая мужа Серафины. Выживших же собрали и отправили на север, то есть в Идельштайн.

Там, то есть здесь, красивая, отходящая от контузии женщина сразу приглянулась врачам-живодёрам. Мол кожа у неё особенная. Ни родинок, ни пятен, цвет интересный, то есть белый.

Сама Серафина, рассказывает что кожа и волосы всегда были предметом её гордости. Кремово-белый оттенок, нежная, бархатистая, на солнце не обгорала, ссадины и царапины за ночь заживали, синяков никогда не было. Волосы, густые и чёрные, сводили с ума ухажёров. Она всегда считала это даром, пока в лагерь не попала. Здесь такая красота превратилась в проклятие. На неё светили ультрафиолетом, прижигали кислотами и щелочами. И когда наконец решили снять, в госпитале нарисовалась Марта.

Разогнала врачей, забрала женщину с собой и у себя в кабинете, угощая чаем и штруделем, с восхищением смотрела на неё и даже руки гладила. Недолго. Ничего не подозревающая Серафина, у которой вспыхнули искорки надежды, ещё не понимала к какому чудовищу попала.

Далее рассказ шёл со слезами. Там же, сразу после чая, Марта вызвала особо искушённых докторов и взялась за дело. То есть, решила сама снять с Серафины кожу. Не потому что надо исследовать, а потому что красивая. И из такой красивой кожи, Марта решила сделать себе пару абажуров и обтянуть любимый стульчик. А чтобы не изменять себе и не тянуть кота за причиндалы, фрау чтоб её Марта, решает подготовить кожу на месте. Ну и снять, собственноручно. А то эти криворукие помощники ещё испортят.

Серафину тут же вяжут, накачивают разной гадостью, чтобы не померла и сознание не потеряла и, собственно начинают подготовку. Натирают разной дрянью, в том числе и порошком кристаллов «Первопричины» обкалывают болеутоляющими, после чего Марта действует или же снимает с женщины кожу. Скальп идёт как трофей, кожу сразу приспосабливают на места. Пока помощники сочиняют абажуры и меняют обивку на стуле, Марта, видя что женщина не умирает, решает развлечься и брызгает на её плоть кислотой, избивает и надругается. После, поместив вырванную из Серафины матку в стеклянный бак, Марта приказывает выбросить женщину. И тут, по счастливой случайности, мимо кучи мусора шуруем мы.

— Нда, — качаю головой и трясущимися пальцами достаю из пачки сигарету. — История. А ты…

— Я не знаю, почему, — опустив голову вздыхает Серафина. — Но я не могу горевать. Рядом с вами, мне странно спокойно. Маришка правда ревнует, но в остальном. Вы мне сочувствуете. А ты… Вл… Николай. Да, Николай, ты врезался в мою память. Я видела тебя, слышала и верила. Я знала что ты поможешь и я…

Что говорит Серафина, я уже не слышу. Всё моё внимание приковано к Ломакину. Который стоя надо мной, прожигает меня укоризненным и даже слегка злым взглядом.

Он блин прав… Он прав. Здесь нам конец. И то что сделала с нами Марта, если мы попадём в руки более серьёзных учёных, покажется нам лёгкой щекоткой. Но блин, Советы… Надо думать.

Глава 12

Долго или вообще подумать сегодня не получается. Потому что предложения сыпятся самые разные. Разные, но все сводятся к одному, если точнее то расхреначить это место к чёртовой матери. Маришка предлагает взорвать бойлерную и сварить всех заживо. Белка настаивает на том, что надо угробить электропроводку и зажарить фашистов током. Серафина, к моему огромному удивлению, предлагает совместить два варианта, то есть залить всё водой и хренакнуть по ней током. На этом, воинственные девушки и соглашаются. И даже собираются приступить, но тут…

— Цыц! — грохнув кулаком по столу рявкает Осип. — Убивцы! Убить они всех тут собрались. А о людях вы подумали? Они здесь не по своей воле. Здесь женщины, дети… Грех на душу взять решили? Так вот не позволю я вам. Мы не они, простых людей не убиваем.

— А как тогда? — спрашивает Белка. — Папа, вы посмотрите на Серафину. Пока мы ждём, эта тварь Марта и других так же замучает. Она больная…

— Дочка, да я бы с радостью, — выдыхает Осип. — Да не потянем мы, не вывезем. А убьём Марту, кто знает что тогда будет. Пришлють кого похуже и что тогда? Тут осторожно надо. До весны нам себя раскрывать не стоит. Действовать будем осторожно. Колька?

— Да, партизанская война. Диверсии, в основном несчастные случаи, как с теми электриками. А потом, когда с силами своими разберёмся, можно всех здесь вынести.

— Правильно, — сложив руки на груди кивает Осип. — Вот, учитесь. А ты Колька голова. Вот так и поступай, вперёд не лезь, а то рога отшибут. Так, всем отдыхать, а мы с профессором на разведку сходим. Посмотрим.

И тут начинается. Осип споря с Ломакиным уходит, мы перемещаемся в спальню, где и всплывают проблемы. Комнат в нашем убежище не так много, поэтому Серафину определяют к нам. Получается следующее… У стены, на лежанке, прямо под портретами Ленина живу я. В метре от меня ширма собранная из хрен пойми чего. За ширмой, на диване девушки. Теперь трое. Все красивые, две из них по отношению ко мне романтически настроенные. Ширма из деревяшек, палок и клочков ткани, отделяет меня от запретного плода, то есть подглядывания за ними.

И как бы я не такой и несмотря на множество дыр в ткани подглядывать за девушками считаю низким и недостойным всего такого правильного меня. Но, вся соль здесь в том, что этого хотят Маришка и Белка. Не знаю как, но они вот прям видят как я наблюдаю за ними. Что не даёт мне покоя и толкает на нехорошие поступки.

Справившись с низменными позывами, укладываюсь на спину, сую руку под «подушку» и улыбаясь достаю несколько сломанных гаечных ключей, пару свёрел и гайки из бронзы и нержавейки. Пытаясь переварить происходящее, закидываю сверло в рот и с громким хрустом разжёвываю.

— Хватит там жрать, — возмущается Белка. — Мы спать вообще-то собираемся.

— Да не ворчи ты, — пискляво заявляет Маришка. — У Владика поздний ужин. Пусть подкрепляется, ему надо быть сильным. А то как он за нами двоими ухаживать будет.

— Акха, — давлюсь осколками сверла, переворачиваюсь и на четвереньках выползаю из-за ширмы. — Двоими? Ой…

— Чего ой? — уперев руки