Книжка для раков. Книжка для муравьев (сборник) - Кристиан Зальцманн

Три года продолжалось такое лечение, пока милосердный Бог не увидел слез Филиппа и легкой смертью не вырвал его из когтей жестокого мучителя.

У Кольхарда Лизочка была девушкой бойкой и всегда бегала за мужчинами, несмотря на то, что ее духовный отец очень часто серьезно выговаривал ей за это. Помимо прочего она благосклонно выслушивала льстивые речи одного офицера, произведшие на Лизочку столь сильное впечатление, что она стала позволять ему нечто такое, чего порядочной девушке, пожалуй, делать не подобает.

За это она получила от него ребенка и еще кое-что вдобавок к нему – болезнь, которую зовут венерической[26].

Из-за этого Лизочка оказалась в стеснительном положении, ей требовались еда для ребенка и лекарства, чтобы избавиться от болезни. Поэтому она пришла к офицеру, одарившему ее тем и другим, и попросила его о помощи. Но тот пожал плечами и стал ее уверять, что все его деньги ему самому нужны на лечение.

Тут Лизочка запричитала и зарыдала так, что разжалобила бы даже и камень. «Я наложу на себя руки, – воскликнула она в полном смятении, – если вы меня не спасете». – «Поступай, Лизочка, как хочешь, – ответил офицер, – помочь я тебе не могу».

Тут Лизочка пришла в отчаяние, хлопнула дверью и, громко ревя, стала спускаться по лестнице.

Несмотря на то что подобным происшествиям офицер придавал мало значения и имел обыкновение, когда лишал девушку здоровья и чести, называть это небольшой любезностью, он все же вопреки своей привычке вдруг почувствовал сострадание и пришел к мысли, которая, по его мнению, была просто блестящей.

Он бросился вслед за Лизочкой и попросил вернуться.

– Как раз сейчас, – сказал он, – мне пришла в голову очень здравая мысль. Как ты, Лизочка, смотришь на то, если предложишь себя в качестве кормилицы? Ведь тогда ты сможешь вскоре заработать столько денег, что их хватит тебе на лечение.

– Боже милостивый! А что станет с моим бедным червячком, моим ребенком?

– С твоим ребенком? Разве ты не можешь оставить его своей матери?

– Моей матери? Она ведь сама очень бедная женщина, в доме которой солнца всегда больше, чем хлеба. Если я отдам ей ребенка, то он ведь умрет в первые четыре недели.

– Тогда оставь его подыхать!

– Своего ребенка?

– К черту! Что за вздор ты болтаешь! Сейчас речь о том, где раздобыть тебе денег. Так просто их не заработаешь. А ребенка ты сможешь в любой день взять обратно.

Хотя при этих словах офицера у Лизочки пробежали по спине мурашки и она никак не могла увязать его совет с тем, чему учил ее пастор, на этот раз нужда все же заставила, и она ушла от него с намерением согласиться на первую попавшуюся работу кормилицей.

Если в мире что-нибудь происходит, то странным образом совпадает с чем-то другим. Как раз в это время госпожа фон Функенталь родила девочку, которой из-за нехватки молока не могла давать свою грудь и поэтому сочла себя вынужденной найти кормилицу.

Едва Лизочка об этом узнала, как тут же предложила свои услуги госпоже фон Функенталь, которые сразу и были приняты.

На следующий день Лизочка переехала, и госпожа фон Функенталь передала «офранцуженной» Лизочке девочку с поистине материнской нежностью и наилучшими наставлениями кормить ее самым добросовестным образом.

Но она этим не довольствовалась, а постоянно была при кормилице и ребенке и принимала все меры, чтобы ребенок как можно лучше питался.

Все шло замечательно, разве что на губах и на носу у девочки появилась сыпь.

Как бы противно это ни было, материнская любовь все же сумела перебороть отвращение. По меньшей мере три раза в день нежная мать брала девочку из рук Лизочки, балагурила с ней, целовала ее и позволяла ей сосать со своих губ.

Благодаря этим ласкам госпожа фон Функенталь восстановила силы, ослабшие по причине родов, и ее тело теперь было в полном порядке, разве что на шее чуть вздулись железы. Она сочла это вздутие за последствия родов и в дальнейшем не обращала на него внимания.

А господин фон Функенталь был крайне рад тому, что снова может обнять свою нежно любимую Луизу, и действительно обнимал ее с нежностью, которую можно ждать от супруга, искренне любящего свою жену.

В этих самых сладких радостях прошло несколько недель. Радость была бы еще больше и продолжительнее, если бы железы у госпожи фон Функенталь не отекли еще больше и не появилась бы чуть более сильная сыпь под носом супруга.

Поэтому тот и другая несколько раз принимали ревень. Но так как недуг продолжал у обоих распространяться, они решили спросить совета у доктора Гутмана.

Тот дал им всяческие лекарства, чтобы очистить и подсластить кровь, но все это нисколько не помогло.

Доктор задумался и однажды, после того как нанес свой визит, совершенно сухо сказал: «Милостивый господин, милостивая госпожа, будьте ко мне милостивы! Я думаю, что у вас венерическая болезнь!»

Оба не на шутку разозлились и крепко отругали доктора за его дерзость. Но тот оставался при своем мнении и сказал, что если они не хотят ему верить, то пусть спросят совета у другого врача, а у него на завтра есть другой вызов!

Когда он собирался уже уходить, вошла Лизавета, держа на руках девочку, обсыпанный рот и обсыпанный нос которой сразу же привлекли к себе внимание врача.

Поэтому он задал Лизочке пару каверзных вопросов, при которых она сразу же покраснела и ничего вразумительного сказать не могла. Когда он надавил на нее сильнее, она во всем призналась. Хотя ее тут же уволили, в семье Функенталей помнили о ней еще долго. Родителям пришлось выдержать очень болезненное лечение, а девочка хотя и стала постепенно выздоравливать, но тот яд, который теперь нужно было вывести при помощи длительного лечения, она впитала в себя вместе с молоком в те месяцы, когда должна была расти и развиваться, и поэтому на всю жизнь осталась слабой и хилой.

В результате этого происшествия госпожа фон Функенталь приобрела такую сильную неприязнь к любым кормилицам, что, когда при следующих родах она опять не могла сама кормить грудью своего ребенка, купила козу и вскармливала его козьим молоком.

Хотя за это ее порицала сестра, но та в ответ услышала: в этом она не позволит себе указывать, при нынешнем образе жизни гораздо надежнее, когда твоего ребенка поит молоком коза, а не кормит грудью кормилица.

Мадам Фландер считала, что ей уготовано, как она говорила, нечто большее, чем быть няней. Поэтому своего маленького Юлиуса, как только он появился на свет, она с радостью отняла бы от груди и взяла бы кормилицу, если бы только это позволил ее своенравный муж.

Она, по ее мнению, делала нечто излишнее, когда каждый день давала малышу свою грудь; впрочем, дальнейший уход за ним она доверила старой Сабине, которая когда-то уже была у них сиделкой. Эта старая Сабина была женщиной очень душевной, но по причине своего возраста очень хворой, и ее мучили подагра и боли в спине. Тем не менее для маленького Юлиуса она делала все, что могла. Каждый день она четырехкратно кормила его с такой нежностью, что еду, которую собиралась ему давать, всегда сперва клала себе в рот, несколько раз сплевывала и снова пробовала, а потом, смешанную с ее слюной, вливала в ребенка, зачастую испытывая сильнейшие боли.

Могла ли она сделать больше?

Тем не менее эта нежность совсем не имела эффекта, которого ждала старая Сабина. Маленький Юлиус не хотел прибавлять в весе, побледнел, у него появилась ломота в руках и ногах. Старая Сабина окуривала его и лечила чародейством, мадам Фландер взвалила вину на едкость своего молока и стала отлучать ребенка от груди.

Все это нисколько не помогало. В свои два года маленький Юлиус выглядел как пожилой мужичок.

Тут мадам Фландер расплакалась, стала упрекать своего мужа и сокрушаться: «Вот видишь, что бывает, когда сама кормишь ребенка. В этот раз я сама кормила ребенка, и больше в моей жизни такого не будет». Старая Сабина тоже заплакала и сказала: «Ах, Юлиус, сердечко мое! Как мне было любо глядеть на тебя! Давала тебе кушать прямо из своего рта – Бог знает, даже когда мне было больно! И ни разу не было, чтобы я где-то недосмотрела! Ах! Ах! Ах!»

Одно превосходное средство сделать своих детей калеками

Госпожа фон Гентхольм родила девочку, которая, как принято говорить, была верхом красоты. Круглое, полное личико, живые глаза, здоровый цвет кожи, широкая грудь, стан такой же прямой, как восковая свеча, – все это очень заметно выделяло ее среди других детей. Господин фон Гентхольм, энергичный, бодрый дворянин, при первом же взгляде на которого было видно, что в его жилах по-прежнему текла старая рыцарская кровь, не мог нарадоваться на своего ребенка, целовал его, брал на руки, напевал ему песенки, нянчился с ним и часто говорил: «Ах! Луиза, когда-нибудь ты еще возвеличишь род Гентхольмов».