Дом ведьмы. Большая уборка (СИ) - Волховец Вера

Я проявила возмутительную небрежность в адрес интересов моего фамилиара и абсолютно бесцеремонно сшибла на пол половинку закопченного самовара из нижней выемки буфета.

Бамс – вывалилась из самовара кукольная голова. Мне, дитяте двадцать первого века, смотревшей кучу триллеров о проклятых детских игрушках, это внезапно показалось криповым.

А уж когда глазки куколки полыхнули ярко красным – я и вовсе подскочила и замерла как вкопанная, поудобнее перехватив швабру, резко развернувшись к источнику потенциальной угрозы лицом.

Выходи, неведомая хтонь, Марьяшка ди Бухе тебя сейчас на эту швабру натянет!

И тишина, зловещая и коварная была мне ответом…

Глаза у кукольной башки погасли, она еще чуть поколебалась в поисках точки баланса и замерла с абсолютно невинной улыбочкой на красных губках.

Нет, в самом деле!

Видимо, из-за этого во всех былинах и сказках дракона вечно вызывают громогласным: «Выходи на смертный бой, чудище поганое». Чтоб не стоять себе и не ждать с оружием наизготовку и не шарахаться от трепетания всякого кустика.

А я тут, понимаешь ли, стою! Жду! Трепещу и умираю от нетерпения лично увидеть Чаки вживую! Да хоть Фреди Крюгера мне дайте, что ли, и мы сойдемся в неравном бою. Что его когти против моей швабры?

Я выдержала две минуты. Потом подошла к кукольной голове и пнула её носком ботинка. Глазки словно загорелись, но уже гораздо слабее, чем в первый раз, выдержали несколько секунд и снова погасли.

Все это напомнило мне явление  разряженных батареек и диодиков, которые находили возможность загореться «из последних сил», чтобы их угасание выглядело более драматичным.

Кукольную голову я подняла без малейших опасений. Вообще-то вчера я успела допросить Триша про упомянутый Максом защитный контур дома и узнала, что вообще-то в Завихграде, так как тут полным полно волшебников и магических созданий, вроде тех же лояльных короне упы… упс, давайте вспомним про толерантность – вампиров, принято обносить любой дом защитными чарами.

Чары попроще и подешевле работают как сигнализация, предупреждают тебя о незваных гостях, о принесенном ими оружии и ядах.

Вокруг дома ди Бухе же, гостевого дома в прошлом, была возведена целая магическая фортификация. Сюда вообще не могли войти магические создания высшего класса опасности – поэтому тот же Макс был вынужден спрашивать у меня разрешения. Лешие, домовые, всякая безобидная нечисть еще могла заходить дальше ворот, но при условии, что при них не было ничего опасного. Никаких ядов, артефактов, способных навредить хозяину дома и его гостям, каких-то вредоносных механизмов…

Так, например, отравленную еду внести бы не дали, примерно как не дают сейчас никому кроме меня выносить мусор из дома.

Эх, вот бы я сразу об этом вспомнила! Тогда бы и не подпрыгивала так. Все, что принесено сюда леди Улией, предыдущей безумной владелицей этого дома, его хозяйке навредить не может. Ну, при условии осторожного обращения, конечно. А какой был шанс, я бы с удовольствием заборола какого-нибудь вселившегося в эту куклу вампира в рамках антистресса.

Да-да, вампира – нужно же соответствовать тематике.

Кукла была вампиркой. И когда-то была даже красивой, с темными косами, ныне сбитыми в два несимметричных колтуна, с яркими сапфировыми глазами, которые за счет какой-то магической батарейки умели загораться красным светом – господи, если бы я такую куколку во включенном виде увидела в постели у моей доченьки, я бы, пожалуй, родила ей братика от страха…

Особенно после того, как один вампир уже быстренько залез мне в голову, хотя этого я не разрешала.

Один глаз куклы был растрескавшийся – их тут делали из хрусталя, видимо. Мне досталась только голова, и в ней что-то громко брякало – судя по всему, останки механизма, отвечавшего за свечение глаз.

Помню я таких кукол, бабушка мне одну такую покупала, только у неё не было светящихся глаз – моя бабуля была чрезвычайно мудрой жещиной, беспокоящейся о своих нервах. Зато у моей куклы была пищалка, и когда она отвалилась – она тоже брякала вот так.

Ну что ж, так или иначе, эта несчастная голова все равно поможет мне избавиться от побулькивающей в глубине душе злости на ди Венцера с его мерзким гипнозом.

Я опустила кукольную голову обратно на пол, прямо напротив коридорчика, ведущего в холл дома. Да-да, туда, где в глубоком мраке высились к потолку кучи хлама, ждущие, что я до них доберусь.

Клюшки для гольфа у меня не было, зато была швабра, а это, между прочим, незаменимое орудие труда. И оружие тоже!

Я примеривалась к башке долго и старательно, чтобы удар вышел именно таким, какой я бы отвесила, принадлежи эта голова, раздери его черт на триста четырнадцать пазликов, Джулиану ди Венцеру.

— Ну, давай, красотка, — шепнула я мягко древку швабры в своих пальцах, — давай покажем этой упырице, чего мы стоим?

Вжиах…

Если бы головенка куколки была фарфоровой – она бы от моего удара разлетелась вдребезги. На мое счастье, она была деревянной и легонькой.

Ласковый пендель от моей швабры  вызвал еще одно спонтанное включение кукольных глаз, и во мрак коридора улетела маленькая, быстрая комета с двумя пылающими красными точками. Именно благодаря им я и поняла, что кукла все-таки долетела до холла и даже там упала не у самого порога, а добралась где-то до половины этого грандиозного помещения.

В холле что-то зашуршало, зашумело, лязгнуло что-то металлическое, треснуло что-то деревянное…

Судя по всему, голова куклы-вампирицы задела верхушку какого-то холма, и он сполз на пол. Особенно по этому поводу я не угрызалась, о разгребании холла я пока думала с содроганием.

Интересно. Удар вышел роскошный, гораздо сильнее, чем я думала.

— Надо же, как мы с тобой умеем, — возрадовалась я, бросив косой взгляд на швабру и мельком подумав, что разговаривать с предметами быта – немножко странненько даже для меня, с уже диагностированной белой горячкой.

Да, это было странненько.

Еще страннее оказалось то, что те самые узоры на швабре сейчас вдруг почему-то светились белым светом. Ну, здрасьте! Это еще что за интересности?

19. Глава о том, что никакой собеседник лишним не бывает

Я сказала «Ой» и выронила швабру из рук.

Может быть, кто-нибудь сочтет меня излишне впечатлительной – ну, что ж, пусть будет так. Лучше представьте, что будет, если ваш веник, тот самый, которым вы раз в неделю обметаете потолки от паутины, вдруг возьмет и воссияет, решив примерить амплуа джедайского меча. Вы его не уроните?

Вот и я уронила.

— Возмутительно, — внезапно раздался голос профессиональной бабки, позавчера отметившей свое первое столетие, — девушка, вы что так дергаетесь-то, артефактов никогда из спячки не выводили?

Мне резко захотелось чего-то крепленого и выдержанного в дубовой бочке лет этак хотя бы двадцать. В кухне по-прежнему никого не было. Вообще-вообще никого.

Белая горячка, снова ты? Мы ж договорились – ты ко мне не заходишь, мне некогда, у меня еще целый дом заваленный лежит и грустит!

— Ну, и что? – голос стал ехидным. — Поднимать меня кто-нибудь собирается или так и будем по сторонам глазами лупать?

Вариантов у меня осталось немного. Я опустила глаза. Да-да, на швабру. Ту самую, резную, со светящимися белыми узорами на ручке.

— Здороваться будем? – прошамкал все тот же старушечий голос. — Я, Помеленция Двенадцатая, личный полетный артефакт леди Матильды ди Бухе, при встрече со мной все правильно воспитанные ведьмы должны склоняться в глубоком реверансе.

Я тут же в красках представила эту картину: вот я, в строгом и черном бархатном платье – в свите великих артефактов может быть только бархат, все остальное – профанация – шагаю по улицам светлого престольного Завихграда. В руках моих, смазанных кремом для смягчения кожи – длинная подушка, тоже из бархата, только из алого, разумеется, чтобы все видели, кто тут звезда. На подушке – она, Помеленция Двенадцатая, несравненная и неотразимая. И все-все, кто попадаются мне на пути, кланяются этому божественному артефакту до земли и делают реверансы.