Алиедора - Ник Перумов

– Доарн такого не спустит, – заметил Дигвил. – У королевы есть братья. Насколько я помню, в правах на престол они стоят следующими.

– Верно. Потому что сам Хабсбрад братьев не имел, только сестёр. Давно повыдавал их всех замуж. Так что…

– Быть большой войне, – кивнул младший Деррано.

– Верно говоришь, – каркнул отец. – Так что, может, оно и к лучшему, что мы здесь, стоим в осаде. Кто его знает, как оно там у Семмера пойдет.

– Если дело против него обернётся, так едва ли доарнцы одним Меодором удовольствуются.

– Снова молодца. Соображаешь. – Отец одобрительно хлопнул Дигвила по плечу.

– Но… что же делать, отец?

– Ага. Как решать, что же делать, так всё равно к сенору Деррано бежите, – ухмыльнулся тот. – Я уже послал весть.

– Кому, батюшка? – аж вскинулся Дигвил.

– Кому надо, сынок, кому надо. В свой черёд всё узнаешь.

В незапамятном прошлом первые владетели Венти заложили малую крепостицу на крутом берегу Роака, превратив её затем в почти неприступную твердыню. Жажда осаждённым не грозила, а уж припасы туда свезли со всей округи ещё во время первого похода.

Озлобленные дерранцы мёрзли в продуваемых ветром шатрах, дышали миазмами лагерных отхожих рвов и чуть ли не с завистью косились на стены замка – за ними, по крайней мере, было тепло.

Алиедора тщательно пыталась отыскать хоть самую узкую щёлочку в осадных порядках. Напрасное занятие – свёкор своё дело знал.

Доньята голодной волчицей рыскала около Венти, шарила по сожжённым деревням – не найдётся ли чего съестного. С каждым днём холодало, море Тысячи Бухт щедро метало в исполинский щит Реарских гор незримые копья мёрзлых ветров, срывавших с ветвей последние бурые листья. Пришла пора первых снегопадов, зверьё попряталось глубже в чащу, кому положено – залегли спать до самой весны.

…А Гниль всё не обнаруживала себя, не вспухала вслед Алиедоре смертоносными пузырями – словно ничего и не случалось с доньятой, словно не ходила она столько раз по самому краешку! Тут поневоле усомнишься во всём на свете.

Не показывалась и Тень – может, ей не хватало мёрт– вых и умирающих?

Если б Алиедора взглянула сейчас в зеркало, то не узнала бы саму себя. Ввалившиеся щёки, глубоко запавшие глаза, истончившаяся, бледная кожа. Охотиться доньята никогда не умела, мёртвые сёла стояли, словно метлой подметённые.

Если она не уйдёт из этих мест, её ждёт голодная смерть.

Ярко освещённый кострами лагерь осаждающих притягивал, сознание мутилось от одного доносившегося оттуда запаха простой солдатской каши. Порой Алиедоре хотелось просто ворваться туда верхом на верном гайто, разбросать всех и вся (почему-то она ничуть не сомневалась, что на такое способна) – и добраться, наконец, до вожделенного котла.

Рассудок брал верх, но с каждым разом – со всё большим трудом.

Алиедора научилась скрадывать и подслушивать – выходившие из лагеря команды рубили лес на дрова, охраняли караваны, отправлявшиеся на юг, кратчайшей дорогой к Долье. На обоз можно было бы напасть, попытать счастья, если б каждый не охраняло самое меньшее десятка два конных стрелков.

Конечно, в лагере и около него крутилось немало маркитанток, однако и они от палаток поодиночке далеко не отходили.

Неделю Алиедора ждала подходящего случая. Голод терзал так, что мутилось в глазах, однако режущие боли в животе отступили, по крайней мере на время. И доньята, накинув поводья жеребца на первый попавшийся сук, не скрываясь, вышла из лесу. Перед ней в сотне шагов невыносимо смердел лагерный отхожий ров, где как раз сейчас справляла нужду кучка наёмников; они гоготом и сальными шуточками проводили зазывно махнувшую юбкой девицу, прошествовавшую мимо них к тому самому леску, откуда только что вышла Алиедора.

Пришлось вернуться.

Девица не успела даже приступить к собственным надобностям, как у её горла оказалась сизая сталь кинжала.

Сперва Алиедора хотела просто отобрать платье – но глаза девки округлись, и она, вместо того чтобы молча подчиниться, дёрнулась, закричала вспугнутой пичугой; и доньята сама не поняла, как остриё её клинка погрузилось в шею несчастной маркитантке.

Алиедора оцепенела.

«Я же не хотела. Просто напугать… просто чтобы отдала платье… просто… просто…»

Слишком поздно. Руки всё сделали за неё.

«Это не я, не я!» – почти взмолилась Алиедора, падая на колени возле неподвижного тела – голова неестественно вывернута, из открытой раны на горле течёт кровь.

Как быстро она умерла…

Алиедора всхлипнула. Грязные подрагивающие пальцы доньяты потянулись к разметавшимся по земле волосам; потянулись и отдёрнулись.

Нет, что сделано, то сделано. Этой девушке лежать на холодной земле, таращить в серое небо незрячие глаза, а Алиедоре – жить. Если, конечно, она сейчас не раскиснет, не захлюпает носом, не даст растечься близким слезам.

– Вставай! – крикнула она, для верности хлестнув саму себя по щеке. – Вставай и дело делай, дура!

Далеко не так просто оказалось стащить платье с мёртвой так, чтобы не испачкать ни в крови, ни в грязи.

Дождавшись, пока ходившие ко рву вояки уберутся восвояси, в лагерь развязной, покачивающейся походкой вошла девка с короткими чёрными волосами, вьющимися, словно спиральник по весне. Юбка могла бы показаться чуть длинноватой, да и кожух сидел как-то странно, но кому до этого могло быть дело в осадном лагере? Конечно, стоило вглядеться попристальнее, и какой-нибудь суб-сертон мог задаться вопросом – отчего эта маркитантка не нарумянена, отчего у неё не насурьмлены брови и выглядит она так, словно самое меньшее дней десять вообще ничего не ела?

Алиедора шла по лагерю дерранцев, с трудом заставляя себя не дрожать и не слишком пошатываться. Доньята и не догадывалась, что именно этой походке она обязана относительным невниманием окружающих – получилось очень похоже на «истинных» маркитанток.

От запаха булькавших на огне котлов с варевом кружилась голова и темнело в глазах.

Ей ведь надо совсем немного. Чуть-чуть, чтобы только не упасть в пустом и холодном лесу, упасть и уже не подняться.

Говорят, безумных, идущих не кланяясь стрелам, минует смерть. Главное – не думать о сотнях острых оголовков, нацеленных, кажется, в тебя со всех сторон. Алиедора сейчас шла, словно под градом таких же стрел, только невидимых – смерть мог означать любой, чуть более пристальный взгляд.

…Не думая, не размышляя, она остановилась у первого попавшегося костра; вокруг него кто на чём устроились дерранцы, вернее – наёмники старого сенора: ни один не носил ни его герба, ни его цветов. Заросшие бородами лица, потёртые кожаные куртки с нашитыми стальными пластинами, низкие круглые шапки, вислые усы. Лица многих отмечены шрамами, на грязных заскорузлых пальцах – мятые золотые кольца.