Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал - Франсин Хирш

и британские делегации стараются перевести эти материалы на английский, но не могут перевести их еще и на русский, и на французский. Джексон сослался на требование Устава МВТ, по которому все свидетельства следовало представить на английском, русском, французском и немецком, и предупредил, что если советская и французская делегации не восполнят дефицит, то большую часть собранных к тому времени свидетельств придется выкинуть[309].

На следующий день Руденко передал эту информацию Вышинскому и добавил, что советской стороне придется прислать в Нюрнберг не шесть, а двенадцать переводчиков. Он также попросил Вышинского немедленно отправить Никитченко в Лондон, а оттуда в Берлин, где должна состояться первая публичная сессия Трибунала. Он упомянул, что американский судья Фрэнсис Биддл уже вылетел в Берлин, и подчеркнул, что уложиться в сроки принципиально важно. Американцы и британцы хотят, чтобы главные обвинители и судьи собрались в Берлине не позже 8 или 10 октября. Руденко заверил Вышинского, что строго следует его приказам: он послал советские поправки западным обвинителям, и в ближайшие дни их обсудят наряду с предложениями других делегаций – как только Джексон вернется в Лондон на следующее плановое совещание Комитета главных обвинителей[310].

На тот момент Руденко все еще не знал, что Джексон полностью переписал первую часть черновика Обвинительного заключения. Не знал он и того, что Джексон решил остаться в Нюрнберге, а в Лондон вместо себя послал Олдермана. Руденко узнал о нюрнбергской дискуссии только днем 30 сентября, когда Дин привез в Лондон новые Разделы I и II[311]. Руденко был совершенно ошеломлен, когда узнал, сколько событий произошло без него. Дин сказал ему, что британская и американская делегации намерены представить новую черновую версию Разделов I и II на рассмотрение Комитета главных обвинителей. Он выдал ее советским обвинителям, чтобы у тех было время перевести ее и изучить[312]. На следующий день приехал Олдерман и привез черновик новых пунктов обвинения против нацистских организаций[313].

Сталин назначил Руденко главным обвинителем за его красноречие, а не за умение разбираться в нюансах международных отношений. Выстраивание структуры Обвинительного заключения стало борьбой за контроль над всем судом против нацистов – но Руденко не чувствовал нюансов ситуации. Он не понимал, что Джексон собирается при помощи обвинения в заговоре захватить контроль над всем процессом. Он даже не потрудился послать новые Разделы I и II в Москву. В Лондоне у Руденко все еще не было переводчиков, способных перевести на русский новые англоязычные материалы, выданные Дином (несколько десятков страниц). Скорее всего, он лишь бегло проглядел их при помощи Дмитриевой.

Поэтому Руденко оказался в слабой позиции, когда во вторник 2 октября обвинители собрались в Лондоне для окончательного утверждения текста Обвинительного заключения. Несколько дней Олдерман, Руденко, британский главный обвинитель сэр Хартли Шоукросс и заместитель французского главного обвинителя Шарль Дюбост изучали все четыре раздела. Обсуждение проходило в основном в духе согласия, несмотря на споры о некоторых поправках, предложенных советской и американской сторонами. В список обвиняемых организаций входили Имперский кабинет министров, Руководящий состав НСДАП, СА, СС, гестапо и СД (Служба безопасности). СД (функционировавшая как разведка СС и НСДАП) и гестапо фигурировали как одна организация. Американские обвинители намеревались включить в этот список Генеральный штаб и Верховное командование вермахта, а также добавить еще несколько индивидуальных подсудимых – прежде всего промышленников и генералов, содержавшихся под стражей у американцев. Олдерман добился успеха в первом (Генеральный штаб и Верховное командование были добавлены в список организаций), но потерпел неудачу во втором: список индивидуальных подсудимых не был расширен. У других делегаций имелись свои списки пожеланий, и они не хотели поддерживать требования США, если не будут учтены их собственные[314].

Кроме того, именно в ходе этих совещаний обвинители договорились применять в разделе Обвинительного заключения о военных преступлениях термин «геноцид» в смысле систематического уничтожения «национальных, расовых или религиозных групп»[315]. Рафал Лемкин, юрист из Военного министерства США и польско-еврейский беженец, ввел этот термин в своей книге 1944 года «Правление государств Оси в оккупированной Европе» и добивался, чтобы Джексон применял его к преступлениям нацистов. Лемкин составил это слово из древнегреческого γένος («народ», «племя») и латинского caedo («убиваю»). Он доказывал, что геноцид отличается от убийства тем, что нацелен на уничтожение группы «как целого»[316]. Десятилетием ранее Трайнин критиковал Лемкина, Веспасиана Пеллу и других специалистов по международному праву за отказ рассматривать проблему «военной агрессии». Эта проблема больше не была теоретической. Нацисты убили сорок девять членов семьи Лемкина. После войны он стал одержим введением новых законов для защиты человечества. До сих пор советская сторона не обращала внимания на новый термин Лемкина. Только после Нюрнбергского процесса, когда зашла речь о правах человека и об организации постоянного международного уголовного суда, Москва увидела в этой концепции политическое оружие, которое могло потенциально угрожать и Советскому Союзу[317].

Многие советские поправки к Обвинительному заключению были приняты без особых споров. Формулировки о принуждении нацистами граждан Германии к действию были исключены, добавлены подробности о преступлениях нацистов против советских мирных жителей, в том числе раздел о депортациях и рабском труде. Однако западные обвинители выступили против двух советских поправок. Во-первых, советские представители хотели добавить раздел, где в числе прочего упоминались Латвия, Эстония и Литва как части Советского Союза. Американские и британские обвинители отвергли это с порога: их правительства не признавали советскую аннексию этих государств. Руденко заявил, что для изменения формулировки ему придется лететь в Москву и консультироваться со Сталиным, а это займет две недели. «Мысль о задержке заставила наших британских братьев нервничать», – отметил Джексон в дневнике. Он проконсультировался с Госдепартаментом, и тот заверил, что подписание Обвинительного заключения не будет означать, «что мы признали присоединение этих территорий к России»[318].

Второй спорной поправкой было включение катынских убийств в список нацистских военных преступлений. Джексон, Максуэлл-Файф и де Ментон (и весь остальной мир) несколько лет наблюдали, как советская и немецкая стороны обвиняют друг друга в этих убийствах. Они просили Руденко исключить Катынь из обвинения по правовым и прагматическим соображениям. Джексон утверждал, что ни один свидетель «не отвечает высоким требованиям уголовного процесса по части достоверности показаний»[319]. Все западные обвинители тревожились: какова бы ни была истина, включение Катыни в Обвинительное заключение позволит немецкой защите переложить вину на СССР, обвинив в военном преступлении одну из стран-обвинителей[320]. Руденко отказался уступать. Он имел приказ из Москвы; его руки были связаны.

5 октября Кремль наконец отправил в Нюрнберг небольшую группу следователей.