Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2) - Андрей Курков

Захотелось что-то сказать, но изо рта вырвалось невразумительное мычание.

- Таня! Танюша! - крикнул тут боец с соседней койки. - Артист очнулся! Иди сюда!

Таня, худенькая медсестра в белом застиранном халате, наклонилась, улыбаясь. Всмотрелась в открытые глаза Марка.

Он Опять попробовал что-то сказать. Напрягся. И снова стало невыносимо жарко, и черты милого девичьего лица, наклонившегося к нему, стали расплываться и растворяться во вновь собирающемся перед его глазами тумане.

- Вам еще рано говорить, товарищ Иванов! Вы еще очень слабы!

И голос ее затих, втянулся в туман.

Два дня спустя сознание дернулось к Марку и в этот раз, казалось, надолго.

Он долго смотрел в потолок, привыкая к белому цвету, потом покосил глазами вправо и влево.

- Сестра-а-а... - с трудом прошептал он. И снова тот самый сосед, у которого дело шло на поправку, услышал и закричал: "Таня! Таня! Артист очнулся!"

Снова она прибежала, наклонялась над ним, щупала пульс.

- Кузьма... - шептал ей Марк. - Где Кузьма? Где он? И почувствовав, что снова становится ему жарко, Марк замолчал и попробовал расслабиться.

Получилось. Сознание он не потерял. Смотрел в потолок, считал трещинки.

- Он этого Кузьку две недели в бреду звал! - говорил сосед по палате новеньким легко раненым. - А Кузьмы-то, наверно, и нет уже. Один вот тут же до него лежал и в бреду Машу звал. Потом выяснилось, что вся семья живьем сгорела в поезде - в эвакуацию ехали и под бомбежку попали...

Голоса раненых бойцов то становились громче, и Марк разбирал каждое слово, то отдалялись, и тогда уже звучали глухо, как из подвала, и редко какое слово было разборчивым для ушей Марка.

Приходил врач, приставлял ухо к груди Марка, слушал что-то сквозь многослойные бинты, которые уже несколько дней не меняли.

И снова, почувствовав в себе немного силы, Марк косил взглядом по сторонам и шептал - и шепот его звучал уже громче, чем раньше: "Кузьма! Где Кузьма?"

Прибежала Танюша. Наклонилась над ним, успокаивала.

- Придет ваш Кузьма, обязательно придет! - приговаривала она.

А сама, встречаясь взглядом с каким-нибудь раненым бойцом, тяжело вздыхала.

- Не человек он... - шептал Марк. - Кузьма - не человек...

- А кто?! - удивилась Таня.

- ...o-..у...ай... - с трудом выдохнул раненый, уже утомившийся, ощущая приближение головной боли.

- Кто? - Таня наклонилась к самому рту.

- Попу-гай... - постарался почетче произнести Марк.

В глазах Тани сверкнул огонек догадки, и она улыбнулась.

Марк заметил этот огонек и с надеждою смотрел ей в глаза. Даже вытащил руку из-под одеяла, потянулся к ней бледными желтоватыми пальцами.

- Где он? - прошептал уже из последних сил.

- Он такой синий и зеленый? - спросила сестра. Марк кивнул глазами.

- Его начальник госпиталя выхаживает... - сказала Таня.

Сил на продолжение разговора у Марка не осталось, и он уставился в потолок, уцепился взглядом за кривые линии трещин и трещинок.

На следующий день, когда Таня снова была в палате, Марк продолжил разговор.

- Позовите начальника госпиталя! - попросил сестру Марк.

Она позвала.

Начальник госпиталя, подполковник, военврач, седой и красивый, с благородным лицом, приставил к изголовью Марка табурет, уселся.

- Что с ним? - спросил Марк.

- Повреждена печень, - ответил подполковник. - Я не ветврач, но что могу делаю. Видно, во время взрыва вы его сдавили сильно. Вас же вместе привезли... Ну и осколком ему досталось - крыло пробито...

- Сообщите, пожалуйста, в Москву... в ЦК... товарищу Урлухову, что мы здесь... - попросил Марк.

- Хорошо, - пообещал подполковник. Пару дней спустя Танюша привела в палату старенькую бабушку в круглых толстых очках.

- Вот, товарищи бойцы, - привлекла она внимание всех. - Евфросинья Федоровна пришла к нам от артели инвалидов "Красный Октябрь".

Солдаты оживились. Смотрели с ожиданием на две прикрытые корзинки, которые старушка крепко держала в руках. Думали, что продуктов им перепадет.

Но бабушка не спешила раскрывать корзинки. Она рассказала бойцам, что на фронтах воюют ее десять внуков и что двое из них уже награждены боевыми медалями.

А потом она, оставив одну корзину у входа на полу, подошла к каждой койке и подарила бойцам по паре вязаных варежек.

- Чтобы вам теплее было немца бить! - приговаривала она.

Таня потом повела ее в следующую палату. Бойцы успокоились. Кто, как Марк, смотрел в потолок, кто писал письмо своим. Было тихо в палате.

И вдруг пришел начальник госпиталя.

Он взял табурет и снова подсел к изголовью койки Марка Иванова.

- Есть ответ из Москвы, - сказал он, сдержанно улыбаясь. - От товарища Урлухова. Вам желают скорейшего выздоровления, а Кузьму приказывают отвезти в Москву в центрветлечебницу...

Марк опешил.

- А я? Я один останусь? - зашептал он сбивчиво и взволнованно.

- Нет, вы тоже скоро поедете, в тыловом госпитале вас будут долечивать, легкое выправлять...

- Я не могу... - прошептал Марк, и на глазах его появились слезы. - Мы с Кузьмой уже тринадцать лет вместе... Он умрет без меня... Не увозите его...

- Но вы же сами просили сообщить в ЦК! - подполковник посерьезнел. - Я исполнил обещание, а теперь мне надо исполнять приказ...

- Отправьте меня вместе с ним в Москву! - попросил полушепотом-полухрипом Марк.-Умоляю!.. Подполковник молчал. Молчал и думал.

- Как я вас могу отправить? Вы даже не майор, чтобы вас в Москве лечили! Вы понимаете?

Марк смотрел в потолок, и по его щекам катились слезы.

- Знаете что, - попробовал успокоить его начальник госпиталя. - Я попробую что-нибудь придумать, но не обещаю... Если б вы выздоровели - могли бы сопровождать раненую птицу... А так... Я подумаю...

Тяжело вздохнув, подполковник поднялся и вышел из палаты.

Глава 8

В начале лета, когда посевные работы были окончены и жизнь в Новых Палестинах чуть замедлилась, Катя снова стала по вечерам собирать новопалестинян в "классе", располагавшемся в дальнем углу главного коровника, и учить их общей грамотности. Снова дети и взрослые писали на доске всякие слова и фразы, а утомившись, слушали и запоминали различные полезные знания.

На первый летний урок пришел и ангел. Пришел, уселся на последней от доски лавке и стал наблюдать, как Катя подливала в лампы керосин, а потом развешивала их на вбитые в стены крючья, чтобы больше света было.

Первый урок начался в тот раз с опозданием, да и то, кроме детей, ангела и горбуна-счетовода, пришли только женщины. Мужиков не было, но и Катя не ходила их звать, зная, что уставшему мужику знания не нужны.

Тянулись длинные летние дни.

Между делом, присматривая за растущим урожаем, новопалестиняне жили в свое удовольствие. Купались в реке, рыбачили, ходили в лес за ягодами и на охоту, и только под вечер некоторые из них отправлялись в главный коровник на очередной урок.