Сборник "Русские идут!" - Юрий Никитин

Он сделал паузу, обвел всех горящими глазами. Яузов спросил медленно:

– Что же изменилось... на ваш взгляд?

Кречет пропустил выпад мимо ушей:

– Весь мир изменился. Американцы, которые и раньше не знали рыцарской чести, теперь же вовсе, превратившись в сытых и толстых, трясутся от ужаса перед экологически недостаточно чистыми продуктами. Их девиз: «Не будь героем!». От ужаса, что могут прищемить пальчик, они предадут и США, и конституцию, и мать родную. А исламский мир, как сказал очень верно наш Павел Викторович, словно в укор нам, сохранил и слово чести, и гордость, и достоинство. Не все еще понимают позорную и страшную истину: не мы снисходим до общения с ними, а надо радоваться, что они все еще не отворачиваются от нас!

Лица мрачнели, только Яузов надувался и грозно сверкал глазами. Будь мы на пару веков в прошлом, его рука искала бы на поясе меч. Или пистоль.

Коган спросил напряженно:

– Но культурный прорыв... он не сам по себе?

– А как вы думаете? – ответил Кречет вопросом на вопрос.

Коган замялся:

– Да, Восток давно не верблюды в пустыне. Синбад – это не мое дело, мне ближе Али-баба... вернее, его пещера. Хорошо бы, чтобы ваш шажок был тем самым! «Сим-сим» или «Сезам», как говорят в народе...

Кречет удивился:

– А как вы думаете? Нам нужны инвестиции или нет?

Он коротко взглянул в мою сторону. Я упорно смотрел в окно. Я-то знал, что дело вовсе не в инвестициях. Но то, что задумал Кречет, настолько огромно и страшно, что ни за что не хотел бы оказаться на его месте.

Глава 18

Мы еще дважды перекусили, один раз довольно основательно, в столовой. Там ради неурочного дня поработали лучшие мастера, из каких только ресторанов их и пригласили. Даже худой, как червяк, Коган раздулся, как Краснохарев, а сам Краснохарев сопел и отдувался, как Яузов.

Что из лакомого не съели, за нами отнесли в кабинет. Коган заявил, что приложит все усилия, чтобы остаться в правительстве и дальше, даже подарочное издание Корана купит, чтобы сделать президенту приятное. Все посмеялись, тут же забыли, но у меня в груди остался неприятный холодок. Насколько далеко министр финансов просчитывает ходы Кречета? Все они шутят, общаются непринужденно, с ходу приняв угодную всесильному президенту манеру, но за этими добродушными рожами скрываются мощные мозги, а в безобидных шуточках иной раз смысл очень даже зловещий...

В кабинет Кречета часто заходил то один, то другой из помощников. Неслышные, как тени, они либо молча клали перед ним очередную бумагу, либо что-то нашептывали на ушко, стараясь ни на кого не смотреть.

Одну такую бумажку Кречет люто швырнул на середину стола:

– Все-таки... Все-таки они решились!

Яузов словно почувствовал, что спросить надо именно ему:

– На что?

– В районе Евпатории высадился совместный десант войск США и Украины. Как сказано: для отработки боевых действий против возможного противника!

Я почувствовал, как в комнате повеяло холодом. На Яузова можно было не смотреть: шерсть дыбом, из горла рвется волчье рычание, на пальцах вместо ногтей появляются когти, но даже Коломиец и, что удивительнее, Коган зло нахмурился, потер ладонью лоб. Двойное или не двойное гражданство, но он уязвлен, что на страну, где он живет, кто-то нападает или готовится напасть.

В мертвой тишине послышался его тяжелый вздох. Кречет раздраженно бросил:

– Вам что-то не нравится?

– Если это не вы подстроили, – проговорил Коган несчастливым голосом, – если это не вы...

– Что я мог подстроить?

– Ну, как-то подтолкнуть этих идиотов на такие учения у наших границ. В этом случае на них только половина вины... Но если сами додумались до такой опасной глупости...

Кречет буркнул:

– Спасибо. Но вы все же переоцениваете как меня, так и нашу разведку там, за бугром.

– Тогда, – сказал Коган, – я не просто согласен с вашими несколько бредовыми идеями. Похоже, их бред еще опаснее.

Лица остальных были настолько одинаковыми, что я подумал невольно, что НАТО не смогли бы поднести лучший подарок Кречету. Из разношерстной команды, раздираемой страхом за свое сытое будущее, как-то разом образовалась команда, оскалившая зубы в сторону надвигающихся танков Запада.

– Для совместных действий, – повторил Коломиец несчастливым голосом. – Против возможного противника... Нет, в это трудно поверить!

– Хохол нэ повирэ, покы нэ помацве, – буркнул Кречет. – Слетайте на свою родину, пощупайте американские танки!.. Ладно, ребята, давайте заканчивать. Уже стемнело, еще дорогу не отыщете, опять я виноват...

Он встал первым, но я видел, что после нашего ухода будет ломать голову над нелегкими проблемами. Министры понимались до странности нехотя, словно за плечами был не тяжкий рабочий день, а так, легкий теннисный матч с президентом.

Мы уже были у дверей, когда вошел очередной помощник в настолько безукоризненном костюме, что его лица не запомнил бы даже лучший в мире фотоаппарат.

– Господин президент...

Кречет брезгливо просмотрел донесение:

– Столб Роду?.. Языческое капище?..

– Так точно, господин президент.

– Где?

– Планируют капище построить в районе Тверской. Между Тверской и Пушкинской. Там присмотрели широкий двор... По нашим данным, окрестные домоуправления закрыли глаза, получив некоторые суммы.

– Откуда у них такие деньги? – спросил Кречет недоверчиво. – Безобидные придурки, их ни одна партия поддерживать не будет, ни один банк, ни одно общество. Проверили?

– Да, господин президент. Пожертвования! У них гораздо больше сторонников, чем предполагалось. Движение язычников набирает силу угрожающе быстро.

Кречет в задумчивости покусал губу. Я снова ощутил, что его острые глаза отыскали меня даже за спинами министров. Хуже того, это заметили и другие. Но если Коган вроде бы равнодушно скользнул взглядом, после которого у меня осталось ощущение, что по лицу задела хвостом большая мокрая рыба, то Яузов уставился неотрывно, словно сверлил меня двумя острыми штопорами.

– Пусть, – сказал Кречет наконец. – Это решится само.

Скрытый смысл понял только я, остальные переглядывались, Коломиец сказал осторожно:

– Я слышал об этих чудаках. Но больно много воли им давать нельзя.

– Почему?

– Ну, во-первых, церковь будет против...

– А что церковь? Хочет, чтобы я делал их работу? Палкой власти разрушил капище, а народ загнал в церковь? Да и ничего не получится у наших язычников. Духа не хватит.

– Да и ... как бы это сказать... Мировое сообщество будет шокировано...

Кречет пренебрежительно отмахнулся:

– Плевать. Тем более, что никакого мирового сообщества нет. По крайней мере в вопросах религии. Или вы мировым сообществом считаете одни США, а весь мусульманский мир, к примеру, вне такого сообщества? Или Япония?

Коломиец пробормотал, несколько сбитый с толку чересчур быстрыми переходами:

– При чем здесь Япония...

– А при том, что там как раз язычество. Ну да, с точки зрения христианства. У японцев своя древняя религия... синтоизм, кажется. Свои японские боги, как у нас были свои русские – Перун, Ярило, Сварог, еще какие-то, не упомню... По домам, ребята! По домам.

В приемной министры начали разбиваться по интересам, Кречет вышел провожать, как радушный хозяин. Бумажка все еще белела между пальцами. Он морщил лоб:

– Казанов, Казанов... Лидер движения русских язычников – Казанов... Что-то имя знакомое... А, то был Казанова! Писатель, авантюрист, которого почему-то знают только как бабника. А этот Казанов... Он что, татарин?

Вопрос был к помощнику, тот краснел и бледнел, не зная, как ответить, а Коломиец, все-таки это касалось больше министерства культуры, удивился:

– Почему вдруг?

– Казан, – пояснил Кречет. – Будто не знаю, что казаны к нам пришли от татар.

Помощник, наконец понял, что от него хотят, быстро вытащил из нагрудного кармана смятый явно за ненадобностью листок, двумя руками, как драгоценный меч, подал Кречету, только что колено не преклонил.

Тот быстро пробежал глазами, отшатнулся. На суровом лице медленно проступила усмешка. Это было так, словно попыталась улыбнуться гранитная стена.

– Справка по этому Казанове, – сказал он медленно, в голосе все еще оставалось недоверие. – Дорогой, ты не мог ошибиться?

– Трижды проверял, – поклялся помощник.

Мы топтались в дверях, не уходили, заинтересованно ждали. Кречет нехорошо улыбнулся: