Частная жизнь Гитлера, Геббельса, Муссолини - К Енко

Парни не без труда затащили девушку на сеновал какого-то сарая. Путтцель говорил, что это необходимо, чтобы девушка не сбежала, когда они станут её раздевать. Но та и не думала сопротивляться. Она сама отстегнула протез, прикрепленный к её телу ремнями. Парни стали раздевать девушку. Делали они это торопливо, у Йозефа дрожали руки, и он путался, снимая одежду, а девица только посмеивалась и, как могла, помогала им. Приятель был поопытнее Йозефа , он сразу же разложил приятельницу на сене, стал её разглядывать и ласкать. Там, где руки Путтецля уже побывали, ощупывал тело девушки Йозеф.

Она ежилась, корчилась, тихо вскрикивала и, наконец сказала: "Ну давайте, скорее ребята! Я очень хочу, хочу!"

Первый залез на неё Путтцель и пока тот насыщался, Йозеф гладил обезображенное, укороченное колено девушки. Сначала оно подрагивало, затем завибрировало в руке подростка. Но вот партнерша испустила долгий протяжный стон, и Йозеф почувствовал, как обрубок затвердел в его руке. Потом настала очередь Йозефа овладеть искалеченной девушкой.

Пока девушка одевалась на сеновале, они стащили её деревянный протез. Она кричала парням, но протез они не вернули и даже не узнали, что произошло с их партнершей дальше.

Встречи с фрау Эльзой продолжались более двух месяцев. Геббельсу нравилось ложиться в постель с искалеченной молодой женщиной и ласкать её под вскрикивания и стоны. Ему казалось, что в её лоне бушует огонь, который он не встречал у других женщин. Однажды, она сообщила ему, что беременна. Поначалу он испугался и хотел было просить её избавиться от ребенка, но потом передумал. Сказал фрау Эльзе, чтобы ребенка она оставила. Он станет содержать, её и двух детей - девочку от первого брака и своего сына. Гебельса не оставляла уверенность, что родится сын. Почему ему хотелось сына? От жены Магды у Йозефа был единственный сын, но она утверждала, что сын не от него, а от Гитлера. Магда говорила это во всеуслышание и даже хвалилась. Вот теперь пусть и у него будет свой сын.

И действительно, у Геббельса с фрау Эльзой родился сын. Его назвали Зигфридом. Он рос здоровым ребенком и больше походил на мать, а не на отца. Геббельс никогда от него не отказывался и никогда не забывал. В день своей гибели он попытался отправить ему прощальное письмо...

Беспокоила Геббельса не только и даже не столько нога, а впечатления которые создавались о нем в народе. Самый низкорослый и тщедушный среди школьных товарищей, он уже будучи отцом семейства, весил всего сто фунтов. Его называли "сморчком-германцем". Когда немцы поняли, что молниеносная война провалилась, в Германии ходил такой анекдот: "Когда кончится война? задавали они вопрос и отвечали: "когда Геринг сумеет влезть в штаны Геббельса!"

Впечатление, которое производил Геббельс на окружающих, запомнилось многим его современникам, упомянувшим его в своих записках. Вот как обрисовал его Э. Ханфштенгль, пианист и личный друг Гитлера:

"Геббельс был "злым гением" Гитлера, загубившим вторую часть его карьеры. Этот злобный, язвительный, ревнивый карлик, наделенный поистине дьявольским даром убеждения, напоминал мне небольшую и увертливую рыбу-лоцмана, вечно крутившуюся возле крупной акулы - Гитлера. Именно он окончательно настроил Гитлера против всех традиционных учреждений и форм государственной власти. Он был наглым, хитрым и действовал очень ловко. Его блуждающий взгляд как будто обтекал собеседника, а красивый голос звучал завораживающе, когда он доверительно сообщал вам самые гадкие сплетни и коварные выдумки. Он поставлял Гитлеру полную информацию о том, о чем нельзя было прочесть ни в одной газете, и развлекал его анекдотами о промахах врагов, а заодно - и друзей. Он страдал комплексом неполноценности, связанным, несомненно, с его искалеченной ногой, которую мне (вероятно, одному из немногих) довелось увидеть в "натуральном виде", без обуви. Это произошло в квартире Геббельса на Рейхсканцлерплатц. Не помню точно, как все случилось, но знаю, что мы зашли укрыться от дождя и обсуждали на ходу что-то срочное, а потом Магда позвала меня в комнату, где Геббельс переодевался. Я сразу обратил внимание на его правую ногу: ступня, похожая на сжатый кулак, на котором болтался носок, выглядела безобразно и таков же был сам этот человек, в этом была его суть. Своей правой ногой он как будто отдавал мне салют (наподобие коммунистов: "сжатый кулак, поднятый кверху"), а его левая нога взметнулась вверх, повторяя жест нацистского приветствия. Мало сказать, что он был шизофреником: это был, так сказать, "шизопедик", что делало его личность особенно зловещей... Он был вторым великим оратором в нацистской партии и мог, как и Гитлер, подолгу говорить о чем угодно, далеко отвлекаясь от темы и вновь возвращаясь к ней с неожиданной стороны. Во время речи он следил за реакцией публики, стараясь зажечь и опьянить ее; он был уверен, что может таким путем одурманить всю страну, а то и весь мир - если его речь перевести на все языки и передать за рубеж. Я прозвал его "Геббельспьер" за то, что многие "неотразимые" пассажи своих речей он как будто скопировал у Робеспьера; узнав о прозвище, он меня возненавидел: видно, в этом была доля истины... У Шекспира в "Макбете" есть фраза, очень подходившая к Геббельсу: "Его улыбка таит в себе угрозу, как острие кинжала, выглядывающее из-за пазухи". Действительно, он использовал обворожительные улыбки и притворное дружелюбие, чтобы опутать своего врага паутиной абсурдных измышлений, а потом внезапно выставить на всеобщее осмеяние, подвергнув унизительным разоблачениям. "Знаете, он вообще-то славный парень, но иногда может ляпнуть такое - ха-ха!" - примерно такими ответами он нередко дразнил Гитлера, не знавшего, как их воспринимать: всерьез или в шутку. Гитлер спрашивал: "Ну и как же все-таки?", и Геббельс, продолжая разыгрывать дружелюбного простака, отвечал: "Ну, не знаю, стоит ли говорить, но..." Гитлер не выдерживал и взрывался, и тогда Геббельс, доведя его до белого каления, начинал вдруг защищать человека, о котором шла речь, прекрасно зная, что этим только разжигает гнев Гитлера. Мне приходилось наблюдать, как он именно таким способом отобрал у министра юстиции Гюртнера отдел по делам прессы ... Он не хотел открывать своих слабостей никому, даже Магде, хотя та служила ему с истинно собачьей преданностью. Одно время он устроил у себя дома зал для просмотра фильмов; и вот как-то после сеанса, поднимаясь по гладким ступенькам наверх, чтобы проводить гостей, он поскользнулся изуродованной ногой и едва не упал на лестнице. Магда успела подхватить его и поставить на ноги возле себя. Опомнившись после минутного замешательства, он на глазах всей компании схватил её сзади за шею и пригнул до колен, сказав: "В этот раз ты меня спасла; кажется, я должен сказать тебе "Спасибо!" Те, кто не видел этой сцены, не могли поверить в то, что все так и произошло; те же, кто видел, долго не могли прийти в себя от впечатления глубокой и злобной порочности, открывшейся им в эти мгновения. Помнится, я тоже как-то раз помог ему при подобных обстоятельствах, когда шел вслед за ним, направляясь на собрание вместе с принцем Ауви. Я думал, что он меня поблагодарит, но он ответил мне взглядом, полным ненависти".

За двадцать лет своей работы в качестве главного пропагандиста и манипулятора общественным мнением Геббельс преуспел в проталкивании в сознание народа великого множества идей; и все же была одна идея, которой он не касался никогда, хотя над ней усердно трудились многие его коллеги из высшего звена партии. Итак, почему же Геббельс не пропагандировал идею "господствующей расы"?

Отчасти это, наверное, объяснялось тем, что концепция "расы господ" не находила слишком уж восторженного отклика в массах; ну и, несомненно, тут сыграла роль хромота Геббельса. Так что "великий манипулятор" (как мы знаем со слов Ганса Фриче) отверг эту заманчивую идею и даже высмеивал её иногда в беседах с подчиненными.

Напомним, что такие черты, как умение упорно и производительно работать и управлять настроениями масс, овладевая их вниманием, были связаны у Геббельса со стремлением компенсировать свой физический недостаток. К тому же он был одним из немногих интеллектуалов в партии, где существовало пренебрежительное отношение к "интеллигенции", и старался как-то оправдать и это "отклонение от нормы". Вполне возможно, что будь Геббельс здоровым человеком, в его характере оказалось бы меньше черт "от Мефистофеля" и больше "от Фауста"; он не испытывал бы такого презрения к интеллектуалам (к которым принадлежал и сам) и не искал бы поклонения толпы, выступая на массовых митингах.

Уже в начале политической карьеры Геббельс понял, что обладает властью над толпой и может подводить своих слушателей к высшей точке ярости и воодушевления. Его актерско-ораторское мастерство произвело впечатление даже на Гитлера, который особенно ценил людей, "умеющих повелевать массами". Фюрер восхищался умом и особенно красноречием "маленького доктора". "Я их всех переслушал, этих наших ораторов, - сказал как-то Гитлер в присутствии Ханфштенгля, - и от всех меня клонило в сон - кроме Геббельса! Вот он действительно умеет объяснить все как надо!"