Космический Апокалипсис - Аластер Рейнольдс

Хоури внимательно поглядела ей в глаза.

— Есть и другие кандидатуры?

— Я не имею права обсуждать с вами такие вопросы.

— Наверняка должны быть. Я хочу сказать… Край Неба… Должна быть уйма людей, которые захотят туда попасть, даже если им придется отрабатывать свой проезд.

Край Неба? Вольева постаралась не выдать себя ни одним движением мышц, пораженная своей удачей. Значит, единственная причина, по которой Хоури пришла к ней, это то, что она думает, будто корабль идет к Краю Неба, а вовсе не к Ресургему! Каким-то образом она не знает о сделанном Саджаки объявлении насчет изменения курса.

— Есть места и похуже.

— Что ж, я не отказалась бы занять местечко где-нибудь в начале вашей очереди, — плексигласовое облачко зависло над ними, нагруженное выпивкой и наркотиками. — Какое место вы предлагаете?

— Было бы проще, если бы я все рассказала вам на борту. У вас, случайно, сумка с зубной щеткой не с собой?

— Разумеется, с собой. Я ведь очень рассчитываю на это местечко.

Вольева улыбнулась.

— Приятно слышать.

Кэлвин Силвест восседал в своем роскошном сеньоральном кресле у стены тюремной камеры.

— У меня есть для тебя кое-что интересненькое, — произнес он, поглаживая бороду. — Хотя и не уверен, что тебе это придется по душе.

— Тогда поторопись. Скоро придет Паскаль.

Постоянное насмешливое выражение взгляда Кэлвина стало еще более очевидным.

— А я как раз ее и имею в виду. Она ведь тебе нравится, а?

— Не твое дело, нравится она мне или нет, — Силвест вздохнул — он так и знал, что будут неприятности. Биография уже близилась к завершению, и он был активным участником ее подготовки. При всей технической правильности изложения событий и обилии тонких суждений, дающих возможность толковать их по-разному, биография получалась именно тем, чем хотел ее видеть Жирардо, — весьма хитроумным и тонким пропагандистским оружием. Пропущенный через биографический фильтр, любой аспект его деятельности был губителен для моральной характеристики Силвеста. Неизбежно складывалось своеобразное впечатление о его личности: эгоманьяк и узкомыслящий тиран. Могучий интеллект, но совершенно бессердечный человек, особенно в использовании окружающих его людей. Да, Паскаль не откажешь ни в уме, ни в искусстве. Если бы Силвест не знал всех фактов своей жизни, он бы без всякой критики принял такой биографический крен. На тексте рукописи лежала печать истины.

Тяжело с этим согласиться, но еще хуже оказалось то, что этот убийственный портрет нарисовался благодаря показаниям людей, которые хорошо знали его. И главным среди них — признать это особенно больно — был Кэлвин. Силвест очень неохотно разрешил Паскаль общаться с записью личности отца на бета-уровне. Сделал он это под давлением, но и цену, как он тогда думал, затребовал высокую.

— Я хочу, чтобы обелиск был найден и раскопан, — сказал Силвест. — Жирардо обещал мне допуск к полевым материалам, если я помогу ему уничтожить свою собственную репутацию. Я честно выполнил свою часть обязательств. Как насчет обязательств правительства?

— Это будет трудно… — начала было Паскаль.

— Не будет. И вряд ли обременит фонды вашей партии.

— Я поговорю с Жирардо, — сказала она без особой уверенности, — но с условием, что вы позволите мне общаться с Кэлвином каждый раз, когда мне это понадобится.

Это было самой отвратительной из его уступок. Но цена — если он получит свой обелиск, а не ту ничтожно малую его часть, которая была откопана перед началом переворота, — тоже недурна.

Его удивило, что Нильс Жирардо сдержал слово. Четыре месяца потребовалось на то, чтобы найти место раскопок и добыть обелиск. Без потерь не обошлось, но к этому Силвест был готов. Хорошо, что обелиск удалось откопать, так сказать, одним куском. Теперь при желании его голографическое изображение можно было тут же вызвать в камеру Силвеста, причем любую деталь обелиска для лучшего обозрения легко было увеличить до требуемого размера. Текст, выбитый в камне, не отличался ясностью, и расшифровать его представлялось практически невозможным. Сложная схема солнечной системы до сих пор еще дразнила Силвеста своей раздражающей точностью. Чуть ниже ее находилось еще одно изображение — раньше оно было скрыто грунтом. Оно было похоже на ту же схему, но в гораздо более мелком масштабе, так что вся Система превратилась как бы в гало вокруг чего-то вроде кометы. Дельта Павлина представляла собой двойную звезду — две звезды, разделенные десятью световыми часами. Амарантяне, видимо, знали об этом: на второй схеме была тщательно изображена орбита и этой второй звезды. Силвест было задумался на мгновение, почему он никогда не видел этой второй звезды по ночам? Она хоть и тусклая, но все равно должна быть ярче прочих звезд, видных с Ресургема. И тут же вспомнил, что эта вторая звезда не светит. Это нейтронная звезда — выгоревший труп, который когда-нибудь снова вспыхнет жарким голубым пламенем. А пока она такая темная, что о ней не знали вплоть до первых космических полетов. Но на схеме орбита этой невидимой звезды уже была, и ее сопровождал рой непонятных иероглифов!

Силвест не имел понятия, что они означают.

Еще хуже было то, что вниз по обелиску сползали все новые и новые схемы. Вполне вероятно, что они изображали какие-то другие солнечные системы, хотя доказать это вряд ли кто-нибудь смог бы. Как могли амарантяне добыть это данные — о других планетах Дельты Павлина, о нейтронной звезде, о других системах, если у них не было межзвездных кораблей, сходных с теми, которыми сейчас обладали люди?

Вполне возможно, что самым важным был вопрос о возрасте обелиска. Анализ пластов, под которыми он был погребен, давал примерно 990 тысяч лет. Тогда захоронение можно было датировать что-нибудь лет на тысячу раньше События. Но для такого обоснования своих догадок Силвесту нужны гораздо более точные расчеты. Во время последнего визита Паскаль он просил сделать анализ включенных электронов самого обелиска. Можно надеяться, что она принесет результаты уже сегодня.

— Она была мне полезна, — сказал он Кэлвину, который ответил на это насмешливым взглядом. — Я и не думал, что ты поймешь.

— Нет, наверное. Но зато я могу рассказать тебе то, что узнал.

Оттягивать не имело смысла.

— Ну и?..

— Ее фамилия вовсе не Дюбуа, — Кэлвин ухмыльнулся, наслаждаясь разговором. — Ее фамилия Жирардо. Она его дочь. А тебя, милый мальчик, они недурственно поимели.

Вольева и Хоури вышли из «Трюкача и Странника» в ту пропахшую потом темноту, которую здесь пытались выдать за ночь. Безработные обезьянки-капуцины повисли на ветках деревьев, обрамляющих торговую площадь, готовые в любой момент пошарить в карманах прохожих. Барабаны Бурунди глухо ухали где-то за круто искривленным горизонтом. Неоновые молнии свивались в змеиные клубки в пышных искусственных облаках, свисавших с рельсов, проложенных по «небу». Хоури говорили, что иногда из них даже идет дождик, но ей до сих пор еще не удалось попасть на это метеорологическое пиршество.

— Наш шаттл поджидает у «ступицы», — сказала Вольева. — Нам надо только сесть в радиальный лифт и пройти таможенный досмотр для убывающих.

Вагончик радиального лифта противно лязгал, не отапливался, вонял мочой и был пуст, если не считать комузо в плетеном шлеме, который брезгливо уселся на самом краешке скамейки, держа свою шакухачи между колен. Именно его присутствие, решила Хоури, остановило других пассажиров. Они решили ждать следующего вагончика, которые ходили между «ободом» и «ступицей» так часто, как бегут четки, когда лопнет соединяющий их шнурок.

Мадемуазель стояла рядом с комузо, сложив руки за спиной, вечернее платье цвета электрик свисает до полу, черные волосы собраны в скромный пучок.

— Расслабься, — сказала она. — Вольева заметит, что ты что-то от нее прячешь.

— Убирайся!

Вольева поглядела на Хоури.

— Вы что-то сказали?

— Сказала, что тут холодно.

Как ей показалось, Вольевой потребовалось слишком много времени, чтобы проглотить эту ложь.

— Не надо говорить вслух, — отозвалась Мадемуазель. — И шептать не надо. Просто представь себе то, что хочешь передать мне. Имплантат ловит отзвуки импульсов, рождаемые в голосовой сфере. Попробуй-ка.

— Пошла вон, — сказала, вернее, подумала Хоури. — Убирайся ко всем чертям из моей головы! В нашем контракте этого нет!

— Моя дорогая, — возмутилась Мадемуазель, — никакого контракта у нас не было. А было у нас… как сказать?.. Джентльменское соглашение? — она взглянула в лицо Хоури, как бы ожидая ее реакцию. Та глянула с откровенной ненавистью. — О, хорошо, хорошо, — сказала Мадемуазель, — но обещаю, что скоро появлюсь снова.