Бич Божий - Сергей Шведов

– Аэций прислал сиятельной Плацидии письмо, где перечислил организаторов заговора, – продолжил свой рассказ Родоарий. – Самыми опасными среди них Пульхерия считает сенаторов Рутилия и Цимессора, а также бывшего комита агентов Туррибия. Императрица уже отправила в Африку нотария Авита с требованием к Бонифацию вернуться в Медиолан. Она полагает, что таким образом ей удастся предотвратить мятеж.

– Плацидии следовало бы посоветоваться со мной, – проворчал недовольный Аспар.

– Так ведь заговор составлен против тебя, отец, а не против Плацидии. Так считает Пульхерия. Она полагает, что Бонифаций закроет африканские порты, а это неизбежно скажется на снабжении продовольствием Рима. И когда в Италии начнутся голодные бунты, префект Африки потребует от Плацидии твоего удаления. Бонифаций рассчитывает, что чувства Плацидии к нему еще не угасли, и, судя по всему, он в своих расчетах прав.

Аспар никогда не обольщался насчет Галлы Плацидии. Эта женщина стала его любовницей лишь для того, чтобы использовать византийского полководца в своих целях. Сам он тоже не питал к дочери Феодосия Великого теплых чувств, однако хорошо понимал, что без ее помощи ему не утвердиться на вершине власти. Эта женщина слишком умна, чтобы добровольно дать согласие на брак с Аспаром, а значит, он должен принудить ее к нему.

– Кто еще участвует в заговоре?

– Нотарий Паладий, – усмехнулся Родоарий, – но это мелкая сошка. Пульхерия полагает, что Аэций узнал о заговоре именно от него. Или от его жены, матроны Стефании, давней своей возлюбленной.

– А почему вдруг Пульхерия стала делиться с тобой чужими тайнами? – строго глянул Аспар на Родоария.

– Я обещал матроне, что позабочусь о ее сыне Ратмире, – смущенно потупился тот.

– Только пообещал?

– Ну, поклялся, – неохотно признался Родоарий. – А что тут плохого, отец? Ратмир очень милый мальчик. Не в императоры же она его прочит.

В поведении Пульхерии ничего странного не было. Мальчишка был рожден от варвара, да к тому же вне брака. Наследовать патрикию Атталу он не мог без высочайшего на то дозволения. А Галла Плацидия почему-то не спешила это дозволение давать. Зато сиятельный Аспар, став императором, мог легко решить эту проблему. И, видимо, Пульхерия это поняла. Если франк становится римским императором, то почему бы свеву не стать патрикием?

– Можешь ее обнадежить, – великодушно махнул рукой Аспар.

Выпроводив обрадованного сына, магистр вызвал к себе центенария Труана. Труан происходил из племени остготов, но это не мешало ему вот уже на протяжении двадцати лет верой и правдой служить франку Аспару. Гот обладал поразительным нюхом и умением входить в доверие к самым разным людям – от простолюдинов до патрикиев. К тому же он не стеснялся в выборе средств и на него всегда можно было положиться в деле, не требующем огласки.

– Ты знаком с нотарием Паладием?

– Нет. Но с ним знаком Маркиан.

– Каким образом?

– Твоего секретаря с Паладием познакомил комит Аэций, и с тех пор он проводит немало времени в его доме.

– Тем лучше, – усмехнулся Аспар. – Вдвоем вы справитесь быстрее.

Нотарий Паладий нисколько не сомневался, что рано или поздно гром над его головой грянет. Участие в заговорах никому еще не приносило удачи. А уж Паладию и вовсе не следовало бы пускаться во все тяжкие, учитывая возраст и вполне сносное положение в свите божественного Валентиниана. Какое Паладию, в сущности, дело, кто будет спать в постели императрицы – Бонифаций или Аспар? И при чем тут, спрашивается, римская честь? Сидел бы тихо, как все разумные люди, и не пришлось бы ему сейчас отвечать на язвительные вопросы светлейшего Маркиана. Впрочем, Маркиан пришел в его дом не один, а в сопровождении мрачного типа, судя по всему, заплечных дел мастера. Пока что этот Труан не проронил ни единого слова, но от его злого, колючего взгляда Паладию стало не по себе.

– Пока что тебе нечего бояться, светлейший Паладий, – попытался успокоить перетрусившего хозяина гость. – Я придержал донос, и он не попал на глаза сиятельному Аспару.

– И что же мне теперь делать? – потерянно спросил римский стоик.

– Пока Бонифаций в Африке, тебе ничего не грозит, – продолжал участливый Маркиан, – но если префект вернется, то… Его арестуют сразу же, как только он сойдет на берег. А что будет дальше, ты знаешь не хуже меня. Бонифаций выдаст всех, чтобы облегчить свою судьбу. А разве ты на его месте поступил бы иначе, светлейший Паладий? В лучшем случае тебя отправят в изгнание, в худшем – казнят. Имущество отберут в казну. И твоя супруга Стефания останется нищей с двумя детьми на руках.

Участь Стефании в данную минуту Паладия волновала менее всего. Он, конечно, любил свою жену, но не настолько же, чтобы забыть о своей собственной незавидной участи. Кроме того, в последнее время он заподозрил Стефанию в неверности. Ему показалось, что светлейший Маркиан неспроста зачастил в его дом. Трудно сказать, насколько Паладий был прав в своей подозрительности, но, так или иначе, эта действительная или предполагаемая связь спасла его от крупных неприятностей. Возможно, даже от смерти.

– Мой тебе совет, светлейший Паладий, немедленно бери перо и пиши письмо префекту Африки. Бонифаций не должен возвращаться в Медиолан, иначе он погубит и себя, и своих верных сторонников.

– А я могу сослаться на тебя в своем письме? – спросил нотарий.

– Можешь, – великодушно согласился Маркиан. – Напиши, что я случайно проговорился о грядущем аресте Бонифация под воздействием винных паров.

– А кто доставит мое письмо префекту Африки?

– Достойный Труан, он как раз сегодня отплывает в Карфаген.

– А ему можно доверять? – понизил голос до шепота нотарий.

– Неужели ты думаешь, светлейший Паладий, что я позволил бы тебе упомянуть свое имя в письме, если бы не был уверен в надежности посланца?

Нотарий успокоился почти сразу, как только понял, что в лице Труана имеет дело не с палачом, а всего лишь с торговцем. От этого его слог сразу стал гладким. И панические всхлипы в начале письма сменились увещеваниями. Маркиан прочитал послание дважды и остался доволен его содержимым.

– У тебя талант, нотарий. Слог, достойный самого Сенеки.

Сиятельный Бонифаций с удобствами устроился в Карфагене, прибрав к рукам роскошный дворец одного из своих предшественников, префекта Гераклиона. Карфаген когда-то, очень давно, выступал соперником Вечного Города, но был заклеван победоносными римскими орлами. Возродиться в своем прежнем великолепии Карфагену не дали, тем не менее он продолжал оставаться крупнейшим портом на африканском побережье, куда стекались товары из самых отдаленных уголков обитаемого мира. Местный торг мог удивить даже римлянина – как разнообразием товаров, так и разноязычием продавцов. Ор здесь стоял такой, что у непривычного человека закладывало уши. Карфагенские обыватели представляли собой столь причудливую смесь племен и народностей, что стороннему наблюдателю трудно было понять, как же эти люди общаются друг другом. Карфаген был городом мирным – если здесь и случались заговоры и мятежи, то исключительно по вине римлян, которые в последнее время без конца что-то делили, повергая в изумление подвластные Вечному Городу племена.