Дорога в тысячу ли - Мин Чжин Ли

Кухня оказалась совсем мала: плита, пара умывальников и верстак, который использовался и как разделочная доска. Здесь хватало места для двух женщин, но они не могли свободно двигаться. Сонджа закатала рукава и вымыла руки под шлангом над примитивным сливом в полу. Отварные овощи надо было очистить, а рыбу поджарить.

— Сонджа… — Кёнхи слегка коснулась ее предплечья. — Мы всегда будем сестрами.

Молодая женщина с благодарностью кивнула. Вид готовых блюд напомнил ей, как же она проголодалась в пути. Кёнхи подняла горшок с крышкой — белый рис.

— Только на сегодня. Для вашей первой ночи. Это теперь твой дом.

13

После обеда две пары пошли в общественную баню, где мужчины и женщины мылись отдельно. Купальщицы были преимущественно японками и делали вид, что не замечают Кёнхи и Сонджу. Очистившись от грязи долгого путешествия, Сонджа почувствовала восторг. Она с наслаждением надела свежее нижнее белье и вернулась в новый дом чистой и сонной. По дороге Ёсоп уверял их: да, жизнь в Осаке трудна, но все изменения будут к лучшему. Как говорится, они еще приготовят вкусный отвар из камней и горечи. Японцы могли думать о них, что угодно, но для них самих важно одно: выжить и преуспеть. Теперь их четверо — Кёнхи заметила: скоро будет пятеро, — и они станут сильнее, действуя сообща.

Ёсоп предупреждал брата:

— Не вмешивайся в политику, не вступай в профсоюзы, не делай таких глупостей. Держи голову выше и работай, не вступай в общественные движения за независимость и не читай социалистические трактаты. За такие вещи полиция посадит вас в тюрьму. Я столько раз видел все это.

Исэк был слишком молод и болен, чтобы участвовать в Движении за независимость 1 марта, но многие из его организаторов были выпускниками семинарии в Пхеньяне.

— Здесь много активистов? — шепотом поинтересовался Исэк, хотя на дороге вокруг никого не было.

— Думаю, да. Больше в Токио, некоторые скрываются в Маньчжурии. Во всяком случае, когда этих парней ловят, они умирают. Если повезет, вас депортируют, но такое случается редко. Лучше не занимайся этим под моей крышей. Я пригласил тебя в Осаку. Для тебя есть работа в церкви.

Исэк уставился на Ёсопа, который заговорил непривычно сурово.

— Ты не станешь связываться с активистами, правильно? — строго спросил Ёсоп. — Ты должен думать о жене и ребенке.

Молчание Исэка беспокоило Ёсопа.

— Военная полиция будет преследовать тебя, пока ты не сдашься или не умрешь, — сказал Ёсоп. — И твое здоровье, Исэк. Ты должен быть осторожным, чтобы не заболеть снова. Я видел арестованных здесь. Даже если они выходят из тюрьмы, это не похоже на возвращение. Судьи здесь японские, полицейские — японцы, законы неясны. И ты не сможешь доверять другим корейцам. Есть шпионы и провокаторы. В дискуссионных группах поэзии есть шпионы, и в церкви тоже. В конце концов каждого активиста снимают, как спелый фрукт с дерева глупости. Они заставят тебя подписать признание даже в том, чего ты никогда не делал, понимаешь? — Ёсоп замедлил шаг.

Кёнхи коснулась рукава мужа.

— Йобо, ты слишком переживаешь. Исэк не замешан в таких делах. Давай не станем портить их первую ночь.

Ёсоп кивнул, но его снедало беспокойство. Тревожась за брата, он должен был растолковать обстановку, убедить Исэка в том, что протест — это только для молодых людей без семьи.

— Мать и отец убьют меня, если ты снова заболеешь или попадешь в беду. Это будет на твоей совести. Ты хочешь, чтобы я умер?

Исэк обнял брата за плечи.

— А ты стал ниже, — с улыбкой сказал Исэк.

— Ты меня слушаешь? — тихо спросил Ёсоп.

— Я обещаю вести себя хорошо. Обещаю слушать тебя. Ты не должен так беспокоиться. Иначе поседеешь и потеряешь здоровье.

Ёсоп рассмеялся. Именно это было ему нужно — чтобы младший брат находился рядом. Хорошо, когда кто-то знает тебя по-настоящему и даже дразнит. Жена была сокровищем, но она отличалась от этого худого человека, которого он знал с рождения. Мысль о том, что Исэк попадет в мрачный мир политики, пугала его.

— Настоящая японская баня. Это было замечательно, — сказал Исэк. — Просто замечательно. Не так ли?

Ёсоп кивнул, молясь, чтобы Исэк не навредил себе и ему. Чистая радость от прибытия брата оказалась недолгой.

По пути домой Кёнхи рассказала Исэку и Сондже о знаменитом магазине лапши рядом с вокзалом и пообещала отвести их туда. Дома Кёнхи включила свет, и Сонджа вспомнила, что теперь она здесь живет. На улице царили тишина и темнота, крошечная лачуга была залита чистым, ярким теплом. Исэк и Сонджа направились к своей комнате, и Кёнхи пожелала им спокойной ночи.

Их комната без окон вмещала матрас-футон и небольшой комод. Свежая бумага покрывала низкие стены; маты татами были вычищены; Кёнхи обновила стеганые одеяла новой хлопковой тканью. Керосиновый обогреватель был даже лучше, чем в главной комнате, где спали Кёнхи и Ёсоп.

Исэк и Сонджа спали на общем поддоне. Провожая дочь, Чанджин говорила с ней о сексе, как о чем-то новом для дочери; она объяснила, чего ожидает муж; и сказала, что близость допустима при беременности. Делай, что можешь, чтобы угодить своему мужу. Мужчине нужно заниматься сексом.

С потолка свисала единственная электрическая лампочка, слабо освещавшая комнату. Сонджа взглянула на мужа, и Исэк тоже поднял глаза.

— Ты, должно быть, устала, — сказал он.

— Я в порядке.

Сонджа склонилась, чтобы развернуть постель. Каково это — спать рядом с Исэком, который теперь стал ее мужем? Кровать была готова быстро, но они все еще не сняли уличную одежду. Сонджа достала ночную рубашку: белую, муслиновую, которую мать сшила ей из двух старых. Но как переодеваться? С рубашкой в руках она опустилась на колени перед постелью.

— Хочешь, чтобы я погасил свет? — спросил он.

— Да.