Трубадур: Начинающий артефактор - Егор Валерьевич Лошкарев

миллионах навек, когда — то самый дорогой челове — е–ек! — неожиданно громче запел — закричал парень, вызвав рой мурашек на спине у девушки, никогда не слышавшей таких песен.

— Я слышу твое сердце по ночам, тобой пропитан каждый сантиметр, я нахожу тебя всех вещах, — Ло зажмурила глаза и легла на подоконник с улыбкой продолжая смотреть на прикрывшего глаза Вито.

— Я рана! Я рана! Ты рана! — хриплым голосом продолжал он. Она даже удивилась — как он может петь, сорвав голос?

— Слишком глубокая рана, забывать друг друга пора нам… — без намека на хрип закончил он.

Стояла тишина. Все находились под впечатлением от песни, в том числе и Ло.

— Ну, дабы еще более усилить ваш шок, спою вот это… с скрипкой и барабанами лучше, конечно, но что есть, то есть, — он плавно провел по струнам, начав наигрывать какую — то грустную мелодию. «Красиво» — подумала девушка, и вдруг Вито резко ударил по струнам, начав играть какую — то энергичную и очень сложную мелодию.

— Темный мрачный коридор, я на цыпочках, как вор, — низким, в отличие от первой песни голосом, запел он. — Пробираюсь чуть дыша, чтобы не спугнуть[2].

Ло с улыбкой отметила, что многие, едва он запел, бросились в пляс, какой обычно бывает, на ярмарке, когда несколько трубадуров играют незамысловатую мелодию для пьяных гуляк. Но здесь музыка была действительно сложной и атмосферной, и несмотря на то, что ее играет один человек, была гораздо лучше потуг местных музыкантов.

— И ты попала! К настоящему колдуну, он загубил таких, как ты, не одну! Словно куклой в час ночной теперь он может управлять тобой! — Ло уже сама порывалась встать и присоединится к пляшущим парам, и только аристократическая сдержанность не позволяла ей этого.

— Всё происходит, будто в страшном сне. И находиться здесь опасно мне! — пропел он и заиграл. Заиграл настолько быстро, что рука смазалась. Ло прижала руки ко щекам и подумала, что с такой скоростью он запросто может повредить руку или стереть пальцы в кровь.

Даже люди остановились, с неким благоговением глядя на полностью отдающегося музыке парня. Закрытые глаза, покачивание головой в такт музыке и виртуозное исполнение музыки. Едва — ли кто — то из местных может сравниться с ним.

— Ну и, наверное, последняя песня на сегодня, — улыбнулся слегка запыхавшийся Вито. — Восток моей юности! Восток моей юности, запад пройденных дней, — он мягко запел, легко трогая струны гитары. Все оказались во власти этого голоса и непонятных, но очень красивых строчек песни, язык которой казался грубоватым, но при этом очень мелодичным.

— Восток моей юности, запад пройденных дней и беспечных мелодий, восход моей юности, запах беглых огней на вечной дороге, — припев песни лился как журчащий ручей, голос Вито обволакивал и погружал в невероятную атмосферу спокойствия. Юношеская страсть и максимализм чувствовались в этих словах, тот настрой, когда несмотря на все трудности ты живешь мечтой, когда на любые нет, ты ходишь тысячи, да и идешь вперед несмотря не на что.

— О, оо — оо, на вечной дороге, о, оо — оо, на вечной дороге, о, — угасли последние аккорды песни, а люди, севшие прямо на землю, многие с закрытыми глазами, думали о чем — то своем.

— Вито, спой ту песню, — попросил Ларион, сидящий рядом с Лукиной и девочками. — Последний раз.

— Хорошо, эх, каподастр бы, чтоб в тон звучала, ну ладно, — мелодия полилась. Невероятная, красивая и плавная, словно последний летний закат в горах.

Я пел о богах, и пел о героях, о звоне клинков, и кровавых битвах;

Покуда сокол мой был со мною, мне клекот его заменял молитвы.

Но вот уже год, как он улетел — его унесла колдовская метель,

Милого друга похитила вьюга, пришедшая из далеких земель.

И сам не свой я с этих пор, и плачут, плачут в небе чайки;

***

Второй раз покидаю место, ставшее домом. И снова не по своей воле. Оставляю человека, ставшего мне ближе, чем родной отец. Надеюсь, с ним все будет в порядке, я же везучий, и, надеюсь, мое везение передалось и ему.

Ночью я не спал, думая о том, что делать в будущем. Мне скоро восемнадцать, а сидеть на шее у Валентиев мне не хочется. У магов, если они позволят, я задержусь. Коллегии, как я понял, это местные НИИ, значит, там очень много информации по миру. У них посижу пару месяцев, нормально поднатаскаю себя, если они позволят. Потом музыка. Много музыки. Судя по реакции, которую вызвали мои песни, тут она не на особо высоком уровне. Что, кстати, странно, даже в моем мире в средневековье были крутые поэты, да даже до средневековья, тот же Гомер. А мифы, легенды? Это неотъемлемая часть любой культуры, а здесь вообще ничего. Может в коллегии разберусь в чем дело.

Рассветы тут красивые.

Осенне — молчаливые.

Ни криков птиц, ни звуков леса.

Мутная стоит завеса.

Но туманы тут недолги.

Оседают на иголках

Елей да сосен,

И траве.

Кхм, че — то не то, че — то не туда. Оторвав своя взгляд от созерцания поднимающегося из — за горизонта солнца, встал, закинув на спину достаточно большой рюкзак. Поморщился из — за резкой боли в груди — все — таки выздоровел не полностью. Пошел на выход, и, тихо спустившись со ступеней, встал на крыльце. Втянул носом влажный и холодный воздух, пахнущий хвойным лесом. Хмарь. По небу плыли серые тучи, предвещавшие непогоду. Легкий ветер давно разогнал туман и сейчас лениво покачивал вековые деревья. Скоро буря.

— О, ты встал? — подошел сзади Ларион. — Я думал, будить надо будет.

— И тебе доброе утро, — улыбнулся я.

Мужчина встал рядом. Молчим.

Подошла Лукина в походном платье. Молча обняла нас. Мы ее.

Не помню, если честно, когда последний раз меня обнимала мама. Отец в принципе держался всегда на расстоянии, но… кажется сегодня я обрел вторую семью, которую снова покидаю. Но, я уверен, не навсегда.

— Прощайте, — произнес Ларион, стоя у кареты,