Доля ангелов - А. Веста

   Лебедев скрипнул зубами. На его бледном лице появилось выражение то ли ярости, то ли безумной любви.

   – Я забыл их всех... Всех, кого расстрелял. Я никогда не смотрел в их глаза, где за секунду до выстрела горела звериная жажда жизни. Я спускал курок и погружался в темный восторг таинства. Истинная святость и настоящий грех непостижимы, как слишком низкая и слишком высокая нота, но их слышат там!

   Лебедев поднял указательный палец вверх и прислушался к тишине. От влажного жара плавился воздух, словно мы были у котлов преисподней. Лебедев говорил торопливо, захлебываясь словами. Он спешил высказать то, чему не мог подобрать слов.

   – Я понимаю так: человечество – часть живой материи, способная к эволюции. Эволюция ведет к Богу, революция к сатане. Человек должен вырасти над собой, стать вровень с Богом! Но для этого не подходит обычный человеческий материал.

   Чтобы приблизиться к этой идее, Гитлер создал тайный круг СС. У нас свой круг – «Орден меченосцев». Все мы из «бывших». Мы – «господа», никогда не жалели «красное быдло», пусть сгинет в свальных ямах истории. Ты – тоже из бывших. Наверняка, твой отец тоже «чистяк», «золотопогонник». Породу невозможно стереть. Поэтому мы с тобою родня. Кровь, чистая кровь – вот наш пароль. Нас всего двенадцать. Мы не знаем имен друг друга. Наши имена известны тринадцатому, «Великому Красному Легату». Он дворянин, единственный из дворян, уцелевший в кремлевских верхах. В 1907 году он сидел в бакинской тюрьме с самим Верховным. Потом стал меньшевиком и по заданию Временного правительства должен был арестовать Ленина. И после всего этого он сумел доказать свою преданность Верховному. Триста тысяч отправил под расстрел собственноручно, служил как пес. Когда ему «Сам» по вертушке звонил, тот вскакивал и в струнку вытягивался...

   – Ваш Легат – Вышинский?!

   Лебедев удивленно взглянул на меня и ответил уклончиво.

   – Александра Януарьевича иногда величают Ягуарьевичем. Ну вот, тебя уже и убивать пора...

   – Я знаю, что ты должен меня застрелить, как только получишь перстень.

   – Знаешь и идешь?

   – У меня нет выхода.

   Лебедев взглянул на меня сбоку, как-то дико, по-конски, одним глазом:

   – Ладно, успокойся. Молодку твою вызволим. Тебе придется ненадолго усыпить постовых и дежурного на телефоне. Но это когда будем ее выводить на свежий воздух.

   Лебедев посмотрел на часы:

   – Пора! Вперед заре навстречу!

   Лебедев отпер своим ключом боковую дверь-люк.

   – Оставь тряпье здесь, – бросил он через плечо. – Мы вынесем ее из морга и оживим в этом подвале. Не дрейфь, факир! Наш план вполне удался.

   Лебедев пропустил меня внутрь и зажег свет.

   – Посмотри, здесь даже красиво, – прошептал он едва слышно, но под высокими сводами вздрогнуло гулкое эхо. Мы шли по залам подземной лаборатории. Лебедев, перетянутый портупеей, казался еще тоньше и выше, он вышагивал с четкостью механического человека, я едва поспевал за ним на подгибающихся, ватных ногах. Мы были в самом сердце Боровицкого холма. Здесь под кремлевской стеной, между мавзолеем и храмом Василия Блаженного пряталось ледяное капище смерти. Термометр на стене показывал три градуса тепла. На стенах стыла липкая изморось.

   «Ей же холодно в ее ледяном гробу...» – подумал я.

   В стеклянных ящиках стыли мертвые человеческие тела. Погруженные в розовые и золотистые растворы, они покачивались в невесомости. Юноши и старики, женщины и дети, представители многих рас и народов были собраны здесь для жутких опытов по посмертному сохранению тел. С некоторых тел была снята кожа и распластана отдельно. Другие напоминали спящих розовощеких младенцев, словно над телами пробовали свои заклятья маги-некроманты, воскрешая их к недолгой жизни. Все стадии опытов по бальзамированию были собраны здесь, как в жутком музее. Отсюда жрецы Красной Веры повелевали токами смерти, здесь они перевязывали пуповину жизни и совершали обряды ритуального умерщвления, камлания и гадания по внутренностям. Вдоль стен стояли аппараты, похожие на широкие качели. Это изобретение применялось для извлечения трупной крови, дабы подмешивать ее к крови живых. Заглушая страшное предчувствие, я шел за Лебедевым. Я специально загасил интуицию, чтобы своим сомнением не повредить Анастасии.

   Лебедев отпер прозекторскую, включил лампу и подошел к столу. На белом мраморе лежало что-то маленькое, хрупкое, с головой укрытое простыней.

   Он приподнял полотно, отогнул край и всмотрелся в лицо девушки, спящей под покрывалом.

   – Как она хороша! – глаза его остекленели, точно он увидел чудо и навсегда ослеп от этого зрелища. Дрожащими пальцами он провел по восковому лбу и щекам Анастасии, любовно оправил покрывало под подбородком, как заботливая больничная сиделка оправляет одеяло больного, чтобы ему было тепло и опрятно.

   – Лебедев, эликсир!

   Он вынул колбочку с веществом и, словно играя, спрятал ее за спиной.

   – Помнишь, в детстве играли: «Колечко, Колечко выйди на крылечко!..»

   – У меня не было детства.

   Он вложил в мою ладонь пузырек. Я протянул ему горячий от моего тела перстень.

   Он подбросил и вновь поймал перстень в ладонь и быстро сунул его в карман френча.

   – Бери ее за плечи, а я за ноги...

   Я осторожно завел руки под спину Анастасии, Лебедев взялся за колени. Тело оказалось внезапно легким.

   Ее голова в короне золотистых кос мягко отделилась от тела и осталась на мраморном столе. По белому камню растеклась алая капля, похожая на звезду.

   Лебедев отшатнулся, прикрыв глаза, растопыренными пальцами:

   – Клянусь тебе, я ничего не знал. Этого не должно было случиться! Я не знал! Ты веришь мне? – он упал на колени и заскулил по-собачьи.

   Этот человек был безумен и безумен давно, но я, ослепленный надеждой и верой в чудо, не видел этого.

   Отрывистый смех, похожий на лисий лай, заставил меня очнуться. Лебедев скалился в улыбке, показывая на голову пальцем:

   – А ты думал, мы отдадим ее тебе? Мы играли тобою как мячиком, пока ты был нам нужен. Мальчишка! Ты совсем не знаешь истории. Ее обезглавили ритуально, вдоволь наглумившись над ней. Даже у статуи батюшки-царя отпилили голову перед тем, как отправить в переплавку. Это очень древний культ. А ты хотел выторговать ее жизнь за безделушку. Все! Финиш! Последняя гастроль...

   Он направил в меня черный вороненый ствол. Дуло покачивалось, примериваясь к моей груди.

   В моем мозгу взорвался шар. Лебедев покачнулся и осел. Я физически чувствовал, как ломаю его волю и выкручиваю руку с пистолетом. Парабеллум упал на мраморный пол.

   Лебедев застонал. Слепо шаря рукой по прозекторскому столику, схватил тонкий нож, похожий на узкое шило стилета. С минуту его воля боролась с моей, и он сдался. Держась обеими руками за рукоять, он резко всадил острие в свою грудь до самого основания. Роняя кровавую пену, он хрипел у моих ног, потом затих. Я достал из его вымоченного в крови френча перстень и поцеловал бескровные губы Анастасии...

   После смерти Лебедева ложа «Неизвестных философов» была разгромлена. Экстравагантная «Стелла Марис» и элитарный «Крылатый Эрос» – были ловушками Абакумова. Смерть Лебедева, «меченосца-наблюдателя» сделала ненужным само их существование.

   Все кружковцы были расстреляны или отправлены в бессрочную ссылку. Прошло полгода. Каждый день я ожидал ареста, пока не убедился, что бланк о добровольном сотрудничестве, подписанный мною в допросной камере на Гнездниковском, сгинул вместе с Лебедевым.

   Я широко гастролировал по стране с сеансами исчезновения и материализации. Но все чаще во время выступлений со мной происходило нечто жуткое, не поддающееся моей воле. Вызывая материализацию предметов, которую зрители принимали за обыкновенный иллюзион, я видел внутри магического сундука голову Анастасии. Это было похоже на сумасшествие. Я не мог понять, действительно ли это моя сгущенная мысль, мой воплотившийся страх или галлюцинация безумца, доступная лишь мне одному.

   Я помнил о том, что владелец перстня должен отыскать путь в Шамбалу. Но я боялся, что с исчезновением перстня, исчезнет мой дар и пьянящая власть над чудом навсегда покинет меня. Бездарный шарлатан, я уже давно разучился показывать самые обыкновенные трюки...»

   Через несколько дней мы со Штихелем обследовали доки. Внутри затопленных секций можно было перебираться только вплавь. Изъеденные ржавчиной останки катеров и лебедок, ребра и остовы кораблей торчали из гнилой воды, как кости доисторических динозавров в устьях обмелевших рек. Выступающие из воды скелеты обросли мхом и ракушками. Здесь жило гулкое эхо и стойкий запах грибной плесени.