Доля ангелов - А. Веста

   Густин достал из нагрудного кармана пиджачной пары квадратик белой бумаги. Я развернул его, перед глазами поплыли строчки, написанные рукой Насти:

   «Оскар, я жива! Меня держат в запертой комнате. Каждую минуту я жду, что за мной придут. Самое страшное, когда приходит Он . Умоляю тебя, ничего не предпринимай: Он убьет нас обоих. Люблю тебя...»

   Записка то ли была оборвана, то ли у пишущего не было времени поставить точку, а может, она давала понять, что пишет под контролем?..

   – Видите, все в порядке. Возможно, в скором времени вы получите от нее новую весточку. Ну, что говорит вам ваша интуиция? Вы все еще не распознали слугу Велиала? – ласково улыбаясь, осведомился он.

   Я покачал головой.

   – Надеюсь, вы укажете его на следующем собрании. Помните: я жду!

   На следующем собрании я вновь заверил Густина, что среди присутствующих нет провокатора. Было заметно, что он принял мое признание, как вызов его доверию и благодеяниям, которыми с недавнего времени я был просто осыпан.

   Обо мне красочно писали в газетах, на мои представления стекалась самая изысканная публика, потеснив «пролетариев». Я купался в роскоши и славе. Мои номера становились все более зрелищными, и изощренными. Я погружал зрителей в легкий транс и внушал им исключительные способности в каком-либо виде искусств, чаще в классическом танце. И простые зрители добровольно вышедшие на арену, крутили фуэте, разметая тырсу, исполняли пируэты и батманы, поражая публику неизвестно откуда взявшимся мастерством. «Репин» в кепке рабочего встречался с «Комиссаржевской», одетой в платье из крашеной марли, и неподдельно благородно, по-дворянски разговаривал о театре и репертуаре начала века.

   Но настоящую славу мне принес «конфетный дождь», которым я обычно заканчивал свои выступления. Самое удивительное, что те зрители, которые успевали запихнуть за щеки несколько «бабаевских» шоколадок, уходили с представления абсолютно довольными, точно только что сытно отобедали. Хуже было тем, кто в заботе о малютках пытался унести конфеты в карманах и редикюлях. Само собой, волшебство рассеивалось и обращалось в пустоту. Весть о чудотворце, который пятью хлебами накормил пять тысяч человек, гремела по стране.

   «Красивые люди ни за что не платят», – улыбался Густин...

   Глава 12    Живые мертвецы

   ...Они одеты в смрад

   и саваны из серы...

    А что если бы Сталин в свое время получил перстень Силы? Мой сон походил на бред, но был ярким и абсолютно реальным.

   Черный репродуктор на стене читал голосом Левитана:

   – Как рубины сверкают алые звезды на Башнях Красной Шамбалы. До утра не гаснет свет в кабинете великого Сталина. Он – там, вечно бодрствующий на благо человечества! В своем магическом перстне, как в зеркале, он видит все земные события, и могущество его мысли проникает в далекие земли. Для него не существует расстояний, он может в мгновение ока оказать помощь достойным. Его неистощимые богатства предназначены для помощи нуждающимся, тем, кто отдал себя на служение справедливости...

   Сидя на троне, Вождь внимал Левитану и морщился – он не любил грубую лесть, но в последнее время с трудом отличал ее от искренних восторгов.

   Внизу, у подножия трона тысячи юношей и девушек в белых одеждах, увенчанные венками и колосьями, пели гимны разуму и великому солнцу в облике вождя. Обнаженные до пояса спортсмены, похожие на бронзовые статуи, строились в затейливые пирамиды. Нимфы в венках и прозрачных туниках осыпали трон и белый китель Верховного розовыми лепестками. Из опрокинутых рогов изобилия по ступеням вниз падали персики и гроздья винограда.

   Перед троном вождя проходил майский парад, и он принимал его, высоко подняв правую руку с перстнем.

   Всходило солнце и разливало свой золотой блеск над мраморными храмами, колоннами, портиками, над хороводами золотых статуй с гигантскими изображениями символов плодородия.

   Храмовый комплекс был спроектирован по примеру греческого Элевсина. Барельефы на его стенах были скопированы с фресок Помпеи и римских мозаик. Нет, это была сама Атлантида с ее великолепными колоннадами и храмами.

   У этой магической империи был свой рай, населенный ангелами с пионерскими горнами, героями и весталками, и свой ад, где в Тартаре, скрежеща зубами и звеня кандалами, томились враги народа. Но их страдания имели великий искупительный смысл, пройдя чистилище, они могли явиться на советскую землю в более достойном облике.

   Колонны «перекованных» вытекали буквально из-под земли, из «ракушек» метро. Залы метрополитена сияли, как преображенная преисподняя. Подземный храм украшала жизнеутверждающая и воинственная символика Митры, солнечного божества. Митра настолько велик, что стоит по ту строну добра, лишь наблюдая за битвой Ормузда и Аримана. По преданию, Митра рожден в дни зимнего солнцестояния. В эти же дни население всего земного шара отмечает день рождения великого Сталина.

   Перед троном Верховного уверенной поступью маршировала Армия Матерей-одиночек. Полнотелые кормилицы держали у груди щекастых сосунков, беременные подставляли солнцу вздутые ситцевые паруса. Отдельно, чуть в стороне маршировала колонна собакоголовых опричников.

   – Гордо несут свои головы черные киноцефалы: провожатые в царство мертвых, – вещало радио. – Стройно движутся колонны заключенных, своим трудом заслуживших посмертное участие в праздничном параде.

   Заключенные попали на парад в том, в чем их застал крик петуха: в истлевших робах, в лагерных самошвейках, с кустиками северной клюквы на черепах.

   Даже духи стихий пришли почтить великое божество Всевидящее Око. Кобальты тащили мешки с алмазной рудой, углем и золотом, чешуйчатые ундины и осклизлые тритоны катили бочки с любимой вождем налимьей печенью, отдельно на золотой платформе, запряженной морскими конями, везли Печень Океана. Духи огня, живущие в жерлах «катюш» и пороховых зарядах, приветствовали Верховного оглушительными залпами. Духи воздуха держали на своих спинах армады экранолетов и дирижаблей. Коренастые гномы дарили Отцу Урожая огромные караваи хлеба и катили тучные тыквы...

   Закричал петух, выскочив как чумной из окошка ходиков, подавился часовым колесиком, забился и рассыпался горкой перьев, в которых обнаружилось золотое яйцо. Оно с грохотом упало и рассыпалось осколками и я проснулся от внезапного грохота, выпутываясь из ночного кошмара.

   Спал я не раздеваясь – в нетопленом доме было довольно прохладно. Под щекой вместо подушки – горячие страницы рукописи. В ногах, свернувшись калачиком, дремал Флинт. Внезапно в каминной трубе что-то завозилось, заухало, заныло и с протяжным человеческим стоном вышло через дымоход. Сквозняк колыхнул тяжелые портьеры. На нижнем этаже скрипнула дверь. Тяжелые грузные шаги сотрясли деревянную лестницу. Может быть, грозовыми ночами бесприютный призрак Маркела покидает преисподнюю и до рассвета бродит по залам покинутого имения? Ох уж эти мне страшные истории, где мертвец обречен вечно охотиться за своей украденной или потерянной головой!

   Отбросив одеяло, я заставил себя встать и выйти навстречу привидению. Если это мой собственный бред, то чего бояться детских пугал, а если Мара выходец с того света, то тем более интересно с ним поговорить. Кажется у русских гусар, уже достаточно развращенных европейским Просвещением, был такой обычай. «Дружище, если там что-нибудь есть, подай знак!» – просил верный секундант умирающего дуэлянта. И что вы думаете? Подавали!

   Я встал и для начала включил мониторы слежения, раскиданные по всему дому, полагая, что монитор выведет любого призрака на чистую воду. Привидение деловито рылось в кладовке. Подвал был сделан в виде гигантского сейфа-холодильника стратегического назначения.

   Отбросив всякую робость перед привидением, я покинул свой мезонин. Впереди, радостно виляя обрубком хвоста, семенил Флинт. Следом за призраком я спустился в подвал-холодильник и распахнул дверь.

   На меня широко открытыми глазами смотрел Маркел. Флинт радостным лаем приветствовал воскресшего хозяина.

   – Маркел! Ты жив? Какого черта?

   Мара смотрит на меня тяжелым взглядом трансильванского изгоя. С тех пор как мы не виделись, он раздобрел и налился нездоровым румянцем.

   В руках у него плоский чемоданчик-кофр. Прижимая к груди кофр, он слепо движется к выходу, явно намереваясь пройти не только сквозь меня, но и сквозь стены.

   Я хватаю его за грудки и, «обнявшись крепче двух друзей», мы завершаем официальную часть нашей неожиданной встречи. У призрака явное преимущество в весе, но Мара не борец. Мне удается свалить его и, заломив его руку за спину, наконец-то задать вопрос: