Мастер - Колм Тойбин

Он шутил и смеялся, прорабатывая очередные способы победить домовладельца и выиграть битву за лишнюю кровать.

Никто из них не заговаривал о том, как, собственно, они будут ночевать, придется ли одному из них обживать пол, лягут ли они валетом или бок о бок. Генри знал, что решать Холмсу, и смотрел в окно, ожидая, пока он это сделает. Холмс же тем временем храбро пытался зажечь лампу.

Когда загорелся свет, комната, при всей своей пустоте и тенях по углам, показалась просторнее и гостеприимнее, а лоскутное одеяло заиграло новыми красками. Холмс посерьезнел, будто сосредоточившись на некоем трудном предмете. Он направился к тазу с куском мыла и полотенцем, извлеченными из его дорожной сумки. Налив воды из кувшина, он быстро разделся догола. Генри удивился, до чего ширококостным и сильным, почти мясистым, казался Холмс в мерцающем сумрачном свете. На мгновение, когда его друг замер неподвижно, он мог бы сойти за статую юноши, высокого и мускулистого. Наблюдая за ним, Генри забыл о его усах, о резких чертах лица. Он никогда не думал, что увидит его вот таким. Наверное, в том, чтобы раздеться вот так, как разделся Холмс, нет ничего особенного для человека, который долго был солдатом. И все-таки он ведь знает наверняка, что раздеться догола перед другом, в молчании ночи, в этой странной, пустой комнате – не совсем то же самое? Генри рассматривал его мощные бедра и ягодицы, линию позвоночника, шею, тронутую бронзовым загаром. Наденет ли Холмс исподнее перед тем, как лечь в постель? Он тоже начал раздеваться, и, когда уже почти полностью обнажился, Холмс открыл окно и выплеснул грязную мыльную воду. Холмс поставил таз и голый направился к кровати, передвинув лампу поближе к себе.

Генри стоял голый возле умывальника. Он не знал, разглядывает его Холмс или нет. Он остро ощущал, как недостает ему той непринужденной уверенности, которую только что продемонстрировал Холмс. Он медленно мылся, а когда Холмс заговорил, повернулся к нему вполоборота и увидел, что друг лежит на кровати, закинув руки за голову.

– Надеюсь, ты не храпишь. У нас с храпунами разговор был короткий.

Генри попытался изобразить улыбку и отвернулся. Когда он вытерся насухо и выплеснул воду за окно, он знал, что ему придется повернуться лицом и что на этот раз Холмс бесстрастно и небрежно наблюдает за ним. Ему было неловко, и он не знал, предполагает ли Холмс, что Генри тоже ляжет нагишом в постель рядом с ним. А спросить как-то не решался.

– Не мог бы ты погасить лампу? – попросил Генри.

– Стесняешься? – спросил Холмс, но лампу не выключил.

Генри повернулся и медленно подошел к кровати. Полотенце свободно свисало с одного плеча, наполовину прикрывая торс. Холмс смотрел на него веселыми, заинтересованными глазами. Когда Генри сбросил полотенце, Холмс наклонился и выключил лампу.

Они молча лежали рядом. Генри почувствовал, как его тазовая кость уперлась в Холмса. Он раздумывал, не предложить ли Холмсу перелечь головой к изножью кровати, но каким-то образом понял, что Холмс взял власть в свои руки и безмолвно отказал ему в разрешении что-либо предлагать. Он слышал собственное дыхание и чувствовал, как колотится сердце, когда закрыл глаза и повернулся спиной к Холмсу.

– Доброй ночи, – произнес он.

– Доброй ночи, – отозвался Холмс.

Холмс не отвернулся – так и лежал на спине. Чтобы не свалиться с кровати, Генри придвинулся к нему, но потом отпрянул, стараясь держаться на краю, но все равно касаясь Холмса, бесстрастно лежавшего рядом.

Он спрашивал себя, доведется ли ему когда-нибудь еще быть столь отчетливо живым. Каждый вздох, каждый намек на то, что Холмс может пошевелиться, сама мысль о том, что Холмс тоже может не спать, прожигали его сознание. Спать было совершенно немыслимо. Наверное, думал он, Холмс лежит, сложив на груди руки, причем лежит совершенно беззвучно. Сама эта его неподвижность предполагала, что он лежит без сна, начеку. Генри изнывал от желания выяснить, осознает ли Холмс так же ясно, как он сам, касание их тел или же просто лежит как ни в чем не бывало, не подозревая, какая жаркая масса свернулась клубком, прижавшись к нему. На следующий день они переедут, и больше такого с ними не повторится. Это не было спланировано, да и у Генри не возникло ни единой посторонней мысли, пока он не увидел обнаженного Холмса возле умывальника при свете лампы. Даже сейчас, будь у него выбор, появись здесь свободная кровать, он тут же перебрался бы на нее, выскользнув отсюда в темноте. И тем не менее он ощущал собственное бессилие как некое облегчение. Он был доволен, что не нужно двигаться или говорить, и мог при необходимости притвориться спящим. Он знал, что его молчание и неподвижность оставляют Холмсу свободу выбора, и ждал, что сделает Холмс, но тот не шевелился. С самого своего отъезда из Бостона вместе с Холмсом он чувствовал странное отсутствие напряжения, и это ощущение длилось весь вечер. Он знал почему. С ними не было Уильяма, который уехал с научной экспедицией в Бразилию. Он знал, что отсутствие старшего брата позволяет ему увидеть все в более ярком свете, исчез источник постоянного давления, которое часто угнетало, при всей своей мягкости. Холмс был другом Уильяма, будучи старше его на год, однако Холмс не обладал способностью принижать Генри, подрывать его авторитет, внушать, что каждое слово, каждый жест могут быть исправлены, осмеяны или подвергнуты порицанию.

И тут внезапно Холмс передвинулся ближе к центру кровати. И Генри показалось, что это похоже скорее на изъявление воли, чем на неосознанное движение во сне. Быстро, не оставив себе времени на раздумья, Генри придвинулся к Холмсу, и так они лежали какое-то время, не шевелясь. Он чувствовал дыхание Холмса, его крупное, крепкое тело, теперь такое близкое, но старался дышать максимально тихо и неглубоко.

Когда Холмс повернулся к нему спиной – так же неожиданно, как до этого придвинулся, – Генри понял, что судьба его теперь – лежать без сна всю ночь, лихорадочно размышляя о лежащем рядом человеке, который, возможно, даже не замечал его, привыкнув к мужскому соседству в тесном помещении. Теперь он был уверен, что Холмс крепко спит. Генри не знал, расстроен он или испытал облегчение, но ему тоже хотелось провалиться в бесчувствие, чтобы не пришлось снова думать об этом до самого утра.

Однако вскоре он убедился, что Холмс не спит. Пока они лежали спина к спине, Генри чувствовал рядом его осторожное, настойчивое присутствие. И ждал, зная, что Холмс неизбежно повернется и неизбежно случится то, что разрушит