Белая гардения - Белинда Александра

— Он написал это завещание в тот день, когда мы с Аней обручились? — уточнил Дмитрий.

— Дата указывает на это, — сказал Алексей.

— Дата указывает на это, — насмешливо повторила Амелия. — Разве не вы были его адвокатом? Разве не вы посоветовали ему принять столь безумное решение?

— Как вам известно, Амелия, Сергей долгое время болел. Да, я заверил его завещание, но ничего ему не советовал, — ответил Алексей.

— А разве должны адвокаты заверять завещание больных людей, которые к тому же находятся не в своем уме? По-моему, нет! — закричала Амелия, бросившись к его столу. Ее клыки уже налились ядом, она готова была укусить.

Алексей пожал плечами. Мне показалось, что ему доставляло удовольствие видеть отчаяние Амелии.

— Я считаю, что Аня — девушка с безупречной репутацией и прекрасным характером, — заявил он. — Как жена, она разделит все с Дмитрием, и, поскольку вы всегда были к ней так доброжелательны, уверен, что она будет столь же добра и к вам.

Амелия, которая вернулась на свое место, снова вскочила с кресла.

— Эта девчонка пришла сюда нищенкой, — прошипела она, не глядя в мою сторону. — Никто не думал, что она останется здесь надолго. Мы помогли ей из милости. Понимаете? Из милости! Он же плюнул на нас с Дмитрием и отдал все ей!

Дмитрий подошел к дивану и встал рядом со мной. Взяв пальцами мой подбородок, он заглянул мне в глаза и спросил:

— Тебе об этом было известно?

Я побледнела.

— Нет! — закричала я.

Жестом любящего мужа Дмитрий подал мне руку и поднял с дивана. Но когда наши пальцы соприкоснулись, я почувствовала, что его руки холодны как лед. Я успела заметить, с какой ненавистью в глазах провожала нас Амелия, когда мы уходили. Ее взгляд, словно нож, вонзался мне в спину.

По пути домой Дмитрий не проронил ни слова. Он молчал и после того, как мы зашли в квартиру. Долгое время он провел, сидя на подоконнике. Сгорбившись, он смотрел на улицу и беспрерывно курил. Тяжесть утреннего разговора оказалась мне не по плечу. Я расплакалась, и слезы закапали в морковный суп, который я приготовила на ужин. Нарезая хлеб, я поранила палец, кровь попала на хлебный мякиш. Я подумала, что, если Дмитрий попробует на вкус мою скорбь, он поверит, что я ни в чем не виновата.

Весь вечер Дмитрий просидел в кресле, уставив свой неподвижный взгляд на огонь в камине. Он отвернулся, когда я робко приблизилась к нему, надеясь получить прощение за то, в чем не было моей вины.

Только когда я собралась ложиться в кровать, Дмитрий наконец заговорил.

— Получается, Сергей все-таки не доверял мне, — задумчиво произнес он. — После всех разговоров о том, что я ему как сын, Сергей все равно считал меня волком в овечьей шкуре, недостойным его доверия.

Я почувствовала, как у меня напряглась спина, а мысли стали разбегаться в разные стороны. Оттого что Дмитрий все-таки заговорил, я одновременно почувствовала и облегчение, и страх.

— Не воспринимай это так, — робко отозвалась я. — Сергей любил тебя. Просто, как сказал Алексей, он не отдавал себе отчета в том, что делает.

Дмитрий потер руками осунувшееся лицо. Мне было больно видеть горечь в глазах мужа и ужасно захотелось обнять его, снова предаться с ним любви. Я бы все отдала за то, чтобы увидеть в глазах любимого не боль, а желание. У нас была всего одна ночь настоящей любви и счастья. После — только тлен и разложение. Горечь пропитала все вокруг нас так же, как разлагающееся тело Сергея наполнило его дом трупным запахом.

— К тому же все, что принадлежит мне, принадлежит и тебе, — добавила я. — Клуб ты не потерял.

— Тогда почему бы тебе не проявить благородство и первым делом отдать клуб мужу?

Снова повисла тяжелая тишина. Дмитрий с угрюмым видом отвернулся к окну, а я отошла к двери, ведущей в кухню. Мне хотелось кричать от несправедливости. Сергей с такой любовью готовил для нас эту квартиру, а потом одним росчерком пера превратил ее в поле брани.

— Я никогда не понимала их отношений с Амелией, — сказала я. — Иногда создавалось впечатление, что они ненавидят друг друга. Может, его пугало, что она имеет на тебя пагубное влияние?

Дмитрий обернулся и посмотрел на меня с такой злостью, что я содрогнулась. Руки его сжались в кулаки.

— Самое страшное не то, как Сергей поступил со мной, а то, что он сделал с Амелией! — воскликнул он. — Это она создала клуб, пока он прокуривал себе мозги опиумом и вспоминал свое замечательное прошлое. Без нее он бы стал одним из тех русских, которые заживо гниют на помойках. Проще всего во всем обвинить ее, потому что она родилась на улице, потому что у нее нет аристократического воспитания. Но что значит это воспитание? Скажи, кто более честен?

— Дмитрий! — крикнула я. — Что ты хочешь этим сказать? С) ком ты?

Дмитрий соскользнул с подоконника и направился к двери. Я пошла за ним. Он достал из шкафа плащ и принялся одеваться.

— Дмитрий, не уходи! — взмолилась я, понимая, что на самом деле хотела сказать другое: «Не иди к ней».

Он застегнул пуговицы и завязал пояс, не обращая внимания на мои слова.

— Все еще можно переделать, — поспешно произнесла я. — Мы разделим клуб «Москва — Шанхай» между вами. Я официально передам его тебе, а ты сам решишь, какую часть отдавать Амелии. И вы будете, как и раньше, вместе управлять им, не завися ни от кого.

Дмитрий посмотрел на меня. Его взгляд смягчился, отчего к моем сердце блеснул лучик надежды.

— Это разумное решение, — снисходительно сказал он. — К тому же нужно позволить ей остаться в доме, хотя теперь он принадлежит тебе.

— Конечно, я и не собираюсь поступать иначе.

Дмитрий протянул руки, и я бросилась к нему, уткнувшись лицом в складки плаща. Я почувствовала, как он прижимается губами к моим волосам, и с наслаждением вдохнула знакомый запах. Все у нас будет хорошо, твердила я себе. То, что было, забудется, и он снова будет любить меня.

Но от Дмитрия по-прежнему исходил холод. От этого ощущения невозможно было избавиться, нас как будто разделяла стена.

На следующей неделе я отправилась за покупками на улицу Нанкин. После нескольких ненастных дней погода словно решила дать шанхайцам небольшую передышку, и улицы были заполнены людьми, вышедшими порадоваться робким лучам полуденного солнца. Коммерсанты и служащие банков покидали свои кабинеты, чтобы пообедать, женщины с пакетами, полными продуктов, весело приветствовали друг друга, и всюду, куда ни посмотри, сновали уличные торговцы. Запах щедро приправленного специями мяса и жареных орехов сделал свое дело: мне захотелось есть. Я подошла к витрине одного из итальянских ресторанчиков и стала читать меню, размышляя над тем, что бы выбрать: «zuppa di cozze» или «spaghetti marinara», как вдруг раздался такой истошный крик, что у меня от страха едва не остановилось сердце. Люди кинулись в разные стороны, у всех на лицах застыл ужас. Толпа чудом не увлекла меня за собой, потому что с обеих сторон улицу перегородили армейские грузовики и я была прижата к витрине. Какой-то плотный мужчина навалился на меня, чуть не переломав мне ребра, но я все же выскользнула, влившись в беспорядочную толпу горожан. Все толкались, пытаясь отойти подальше от того места, где появились солдаты.

Меня вынесло на самый край людского потока, и я оказалась лицом к лицу с группой солдат в форме Национально-освободительной армии. Солдаты наставили винтовки на кучку молодых китайцев, стоявших на коленях у обочины дороги. Их руки были сложены за головами. Судя по выражению лиц, студенты скорее были сбиты с толку, чем напуганы. Одна из девушек бросила взгляд на толпу, и я заметила, что ее свалившиеся с носа очки застряли на воротнике куртки. На одном из стекол была трещина, как будто их сбили с лица. Чуть поодаль два офицера громко о чем-то спорили. Вдруг один из них подошел к первому в шеренге парню, встал у него за спиной, вытащил из кобуры пистолет и выстрелил ему в голову. Голова дернулась, и из раны фонтаном брызнула кровь. Тело повалилось на землю, вокруг стала растекаться лужа крови. Меня парализовало от ужаса, но люди в толпе негодующе закричали.

Офицер двинулся вдоль шеренги, поочередно убивая студентов. Его движения были так же спокойны, как у садовника, срезающего увядшие цветы. Молодые люди падали один за другим с искаженными от боли лицами. Когда капитан добрался до близорукой девушки, я, не отдавая себе отчета, бросилась вперед, как будто могла защитить ее. Офицер посмотрел в мою сторону полными ненависти глазами. Какая-то англичанка схватила меня за руку и, затащив снова в толпу, прижала мою голову к своему плечу.

— Не смотри! — сказала она.

Грянул пистолетный выстрел, и я вывернулась из ее рук. Девушка не умерла сразу, как другие. Выстрел прошел вскользь, снеся полголовы. Возле уха несчастной свисал окровавленный лоскут кожи. Она повалилась на мостовую. Подошли солдаты и принялись пинать ее ногами и прикладами винтовок. Она прошептала: «Мама, мама», — и замерла. Я смотрела на ее неестественно лежавшее тело, открытую рану на голове и думала о том, что где-то сейчас мать дожидается свою дочь, не зная, что та уже никогда не вернется.