Белая гардения - Белинда Александра

По пути домой я шла мимо закусочных, уличных торговцев благовониями, мясных лавочек, для которых рабочий день только начинался. Дойдя до улицы, мощенной булыжником, я увидела, что она обезлюдела. Не было видно ни мальчика, ни его матери. Я поискала в сумочке ключ, но какой-то приятный запах защекотал мне ноздри и заставил замереть. Запах фиалок! Я подняла голову, посмотрела на цветочные ящики на окнах, но запах не мог доноситься оттуда.

И вдруг я заметила лимузин Сергея. Из узкого прохода между булочной и домом выглядывала часть капота с решеткой радиатора. Как мы с Дмитрием умудрились не заметить его, когда выходили из дому? Я бросилась через улицу к машине и увидела Сергея. Он сидел за рулем и смотрел на меня. Положив одну руку на руль, он улыбался. Я облегченно вздохнула.

— Мы так переживали! — воскликнула я, облокотившись на сверкающий капот. — Вы что, всю ночь здесь сидели?

Яркое небо отражалось в лобовом стекле, и с капота не было видно лица Сергея. Я наклонила голову, пытаясь рассмотреть его и понять, почему он не отвечает.

— Мне все утро лезут в голову мысли о коммунистах и убийствах, а вы, оказывается, тут прячетесь! — продолжала я.

Из машины не донеслось ни звука. Я оттолкнулась от капота и протиснулась между стеной дома и машиной. Когда я открыла дверь с пассажирской стороны, из машины вырвался отвратительный запах. Кровь отхлынула у меня от лица. Колени Сергея были заляпаны рвотой. Сам он сидел в неестественной позе.

Я прикоснулась к его лицу, но оно было холодным, кожа потеряла эластичность. Глаза остекленели. Верхняя губа сморщилась, обнажив зубы. Это была вовсе не улыбка.

— Нет! — закричала я. — Нет!

Схватив его руки, я стала трясти их, не в силах поверить в то, что видела своими собственными глазами. Когда он не ответил, я сжала руки еще сильнее, как будто надеялась, что, если трясти это мертвое тело достаточно долго и сильно, оно снова прекратится в Сергея. Одна его рука покоилась на колене. Сквозь пальцы был заметен какой-то блестящий предмет. Разжав их, я достала обручальное кольцо. Я вытерла слезы, они мешали разглядеть рисунок, выгравированный на нем. На простом кольце из белого золота по всей окружности были изображены летящие голуби. Позабыв про ужасный запах, я склонила голову на плечо Сергея и зарыдала. Могу поклясться, что в ту секунду я услышала его голос. Сергей обращался ко мне: «Положи его в гроб имеете со мной, — сказал он. — Я хочу к ней».

Через два дня все мы собрались в вестибюле клуба на похороны. Края лепестков свадебных роз стали коричневыми, как листья на улице. Цветы склонили головки, словно скорбели вместе с нами. Лилии пожухли и сморщились, как девы, постаревшие раньше времени. Слуги добавили в цветочные композиции гвоздику и корицу, чтобы запах стал одновременно острым и гнетущим, напоминая о том, что более суровая и невеселая пора уже на подходе. Еще они жгли ванильные палочки, надеясь, что их густой аромат поглотит запах, просачивавшийся из дубового гроба, украшенного резьбой.

Обнаружив Сергея в машине, я позвала слугу, чтобы он помог мне отнести его в дом. Потом приехал Дмитрий. Амелия Вызвала врача, и тот, осмотрев тело, пришел к выводу, что смерть наступила в результате сердечного приступа. Мы с Дмитрием обмыли тело Сергея так, как родители обмывают новорожденного, и положили его на стол в гостиной, собираясь завтра пригласить сотрудника похоронного бюро. Но вечером Амелия позвонила нам и попросила вернуться.

— Во всем доме стоит его запах. Это невыносимо.

Когда мы приехали, в доме от ужасного трупного запаха невозможно было дышать. Мы осмотрели тело и обнаружили покраснения на лице и шее, а также фиолетовые точки, которыми покрылись его руки. Тело Сергея разлагалось у нас на глазах, гнило намного быстрее, чем положено, будто стремилось как можно скорее исчезнуть из этого мира и превратиться в прах.

В день похорон осеннее ненастье обрушилось на нас подобно лезвию гильотины, оставив в прошлом чистое голубое летнее небо и окутав мир осенней серостью. Моросящий дождь заливал лица, а порывы ветра, набиравшего силу на севере и юге, налетали со страшной силой, пронизывая до костей. Мы хоронили Сергея на русском кладбище с православными крестами, вдыхая запах гниющих листьев и сырой земли. Я, пошатываясь, стояла на краю могилы и смотрела на гроб, в котором, как в материнском чреве, лежало его тело. Если Амелия испытывала ко мне неприязнь при жизни Сергея, то после его смерти она просто возненавидела меня. Она встала вплотную ко мне, так что наши плечи оказались прижатыми друг к другу, и, подталкивая меня локтем, будто надеясь, что я упаду в могилу вслед за Сергеем, прошипела:

— Это ты погубила его, эгоистичная девчонка. До твоей свадьбы он был здоров как бык. Ты заставила его работать, и он надорвался.

На поминках мы с Дмитрием набросились на имбирное печенье, нам очень хотелось снова почувствовать хоть какую-то сладость. Занимаясь организацией похорон, Амелия находила время побывать на скачках и поездить по магазинам, но мы с Дмитрием, лишившись способности ощущать вкус и запах, просто бродили по своей новой квартире, как призраки. Каждый день на книжных полках или в серванте мы находили какую-нибудь доселе незамеченную вещицу — фотографию в рамке, какую-то безделушку или украшение, — которую туда поместил Сергей. Он хотел, чтобы мы каждый раз, натыкаясь на что-то новое, радовались, но с его смертью любая находка разрывала нам сердца. В постели мы заключали друг друга в объятия, но не как молодожены, а скорее как тонущие жертвы кораблекрушения. Всматриваясь друг другу в посеревшие лица, мы пытались найти ответы на немые вопросы.

— Не вините себя, — старалась успокоить нас Люба. — Вы не могли его спасти. Я не верю, что он побоялся беспокоить вас в брачную ночь. Мне кажется, он знал, что умирает, и просто хотел быть ближе к вам. Вы ему очень сильно напоминали его самого и Марину.

Амелии мы так и не рассказали, что похоронили Сергея с обручальным кольцом на пальце и что в соседней могиле, с русскими надписями и двумя нарисованными голубями — одним жилым, а другим мертвым — лежала Марина.

На следующий день после похорон Алексей пригласил нас к себе в кабинет, чтобы огласить завещание. Все, как мне казалось, было заранее понятно. Дмитрию, скорее всего, достанется квартира, Амелии — дом, а клуб «Москва — Шанхай» перейдет в их совместное владение. Но, судя по поведению Любы, которая нервно переминалась с ноги на ногу и теребила кончик платка, ожидалось нечто непредвиденное. Заметив, как дрожат ее руки, когда она подавала чай, я поняла, что ее волнение связано не только с оглашением последней воли Сергея, но и с чем-то другим. Мы с Дмитрием сели на диван, а Амелия расположилась на кожаном кресле у окна. Ее тонкие черты лица в лучах холодного утреннего солнца казались по-особенному яркими. Она сидела, прищурив глаза, снова напоминая мне змею, приготовившуюся к броску. Я поняла причину ее лютой ненависти ко мне. Она коренилась в инстинкте самосохранения. В течение прошедшего года Сергей был намного ближе ко мне, чем к кому бы то ни было.

Алексей заставил нас понервничать, перетасовывая бумаги на рабочем столе и не спеша раскуривая трубку. Его движения были нескладными и медленными, их сковывала скорбь по тому, кто тридцать лет был его лучшим другом.

— Не стану испытывать ваше терпение, — наконец заговорил он. — Последняя воля Сергея, отменяющая все предыдущее и изложенная в двадцать первый день месяца августа года 1947, проста и понятна. — Он потер глаза, надел очки и обратился к Дмитрию и Амелии: — Несмотря на то что он любил вас обоих одинаково и его решение может вызвать у вас недоумение, последнее желание Сергея изложено четко и однозначно: «Я, Сергей Николаевич Кириллов, завещаю свое движимое и недвижимое имущество, включая мой дом и все, что находится в нем, а также свое дело, клуб „Москва — Шанхай“, Анне Викторовне Козловой».

Слова Алексея были выслушаны в гробовой тишине. Никто не шелохнулся. Я подумала, что сейчас Алексей продолжит читать, огласит еще какие-нибудь условия. Вместо этого он снял очки и коротко произнес:

— Это все.

У меня пересохло во рту. Дмитрий встал и подошел к окну.; Амелия замерла в кресле. Все, что произошло сейчас, показалось мне наваждением. Как мог Сергей, которого я любила и которому бесконечно доверяла, так поступить со мной? Ведь он, сделав меня единственной наследницей, предал Дмитрия, долгие годы служившего ему верой и правдой! Разум отчаянно пытался определить причину этого поступка, но не находил ее.

— Он написал это завещание в тот день, когда мы с Аней обручились? — уточнил Дмитрий.

— Дата указывает на это, — сказал Алексей.

— Дата указывает на это, — насмешливо повторила Амелия. — Разве не вы были его адвокатом? Разве не вы посоветовали ему принять столь безумное решение?