Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты - Владислав Чернилевский

– Значит, ты испугался, что влюбишься!

– Что же в этом страшного?

Каждая новая фраза собеседницы вызывала во мне все большее удивление.

– Ты боялся умереть!

– Умереть? – переспросил я, пытаясь понять, как эти две вещи – влюбленность и смерть – могут быть связаны между собой.

– Да, умереть. Ты Мечтатель. Ты мечтал иметь девушку, и твоя мечта почти сбылась. А когда у людей исполняются желания, они больше не могут ничего желать. Зачем фантазировать? Зачем придумывать свои миры, если все есть в реальности? Если бы ты перестал мечтать, то больше не мог бы называть себя Мечтателем. А потерять свое имя – то же, что и умереть. Ведь человек без имени ничем не отличается от человека, который вовсе не рождался. Поэтому кто-то из вас должен был умереть. И ты решил, что лучше, чтобы умерла она.

Девушка произносила свой монолог спокойно и многозначительно. Как и всегда. И это раздражало. А еще меня пугал ее прозорливый взгляд: где-то в глубине души я боялся, что Кристина войдет в мою жизнь и перевернет ее. Лишит моего привилегированного одиночества и сделает из меня обычного, ничем не примечательного человека. Боялся, что у меня ничего не получится, и я потеряю ее вместе со своей гордыней. Но смерть не была моим желанием, скорее, еле уловимым порывом темноты. Ведьма разглядела его, вытащила из забвения и протянула на своих ладошках. Заставила увидеть себя хуже, чем я был. С таким обвинением я не мог мириться.

– Так что же получается, Ведьма, я и тебя должен убить? – прошептал я. Ироничная злоба вырвалась вместе с той тьмой, которую нашла Пленница белой комнаты в моей душе.

Девушку передернуло от обращения к ней. Она обняла себя и села на кровать, перебирая взглядом по полу. Спустя пару мгновений она опустила руки на коленки и неестественно высоко подняла подбородок. Затем немного опустила его и, стараясь улыбаться, сказала:

– Не нужно!

После этих слов девушка соскочила с кровати и сделала шажок в мою сторону. Я немного отклонился назад и почувствовал прикосновение женских рук к своим ладоням. Девушка сжала мои кисти тонкими пальчиками и произнесла:

– Я могу сохранить твои миры! Мы можем мечтать вдвоем!

Вторжение в личное пространство произвело на меня впечатление. Но не такое сильное, как бы этого хотела собеседница. Одна особа уже воспользовалась своим обаянием, чтобы получить от меня то, что ей было надо. В ответ на свой жест девушка услышала скептическое:

– И о чем же мечтаешь ты?

– Я мечтаю видеть с тобой одни сны! – уверенно заявила Пленница белой комнаты.

Фраза была слишком искренней, чтобы быть правдой. Все, чего хотела Ведьма, – это избавиться от одиночества. А буду ее спасителем я или кто-то другой – совсем не играло для нее роли. Если она и правда верила в то, что говорила, то это было заблуждением ее безысходности. В одном я был согласен с Пленницей – ее заточение в тюрьме несправедливо. Восемь лет жизни она провела здесь одна. Она не имела возможности научиться общаться с людьми, поэтому ее неумелые фразы ранили и обижали. Больше великодушия!

– И как же мы сможем видеть одни сны? – спросил я, стараясь, чтобы голос звучал дружелюбно.

– Давай я опишу тебе свой сон, а ты скажешь, понравился он тебе или нет?

– Давай попробуем, – согласился я, даже не представляя, о чем она собирается рассказать.

Девушка почти подпрыгнула от радости. А затем, сделав серьезное выражение лица, селя рядом со мной на кровати и начала свой рассказ.

ГЛАВА 2. ХРУСТАЛЬНЫЙ ГРОБ

Алексей Георгиевич смотрел на медицинский саркофаг. Белый глянцевый эллипс с прозрачной крышкой напоминал капсулу пришельцев, попавшую на Землю с космического корабля. Сложно было поверить, что настолько совершенный механизм создали лишь для того, чтобы он стал тюрьмой для совсем юной девушки. Она лежала внутри, обнаженная и изможденная. Ее вид вызывал сострадание и отторжение: кожа натянута на ребра, в складках образовались пролежни, а все тело пронизано и обмотано трубками, капельницами и проводами. Восемь лет. Восемь долгих лет она спала внутри этой тюрьмы.

Алексей Георгиевич хорошо помнил затворницу до того, как ее поместили в саркофаг. Девочке исполнилось двенадцать, и она была пока еще живой, общительной и красивой. Немного странной, но кто не вырастит странным, когда тебя ненавидит собственный отец? Он сочувствовал девушке, но верил, что когда она станет взрослой, то будет такой же красивой и умной, как ее мать. И обязательно обретет свое счастье. Тогда он и представить не мог, что в двадцать лет она будет похожа на мумию.

Сначала Алексей Георгиевич считал, что заточение продлится недолго. Так, по крайней мере, они планировали с Эдвином Крампом. Но время шло – ее ровесницы ходили в школу, дружили, влюблялись, поступали в институт, успевали выходить замуж и даже рожать, – а девочка продолжала спать. А когда Крамп пропал, то стало понятно – этот сон не закончится никогда. Девочке не суждено вырасти: она не наденет вечернее платье на выпускной, не будет ждать результатов экзаменов, не узнает вкус первого поцелуя. Она всегда будет видеть один и тот же сон: белую комнату в старой больнице с вечным летом за окном. И только редкие гости – спящий персонал Лаборатории – порой будут навещать ее.

Или не только он? Сны в Лаборатории были очень странными и совсем не похожими на обычные сновидения. В этих снах путешествовали не только люди: мертвые, проклятые и даже Древние Боги могли встретиться в ночных мечтаниях. Кого и что видела девушка в своем бесконечном сне? С кем она встречалась? Кто и что ей говорил? Было страшно представить, что стало с ее нестабильной психикой за восемь лет путешествий по потусторонним мирам. Ее нельзя было выпускать.

Алексей Георгиевич чувствовал свою вину перед девочкой. Он был влюблен в мать девушки и теперь считал, что если бы он наплевал на свои принципы и дружбу, то любимая была бы до сих пор жива, а ее дети не были бы обречены на страдания. Когда Волчица поссорилась со своим мужем и лучшим другом Алексея Георгиевича, он пришел к ней, чтобы забрать с собой. Но любимая отказалась идти с ним.

«Никто не сможет быть рядом со мной. Я уже проверила», – ответила она.

Она ошибалась, а он не стал настаивать. Если бы он знал, чем все закончится, Алексей Георгиевич никогда бы не ушел в тот вечер.