До чего ж оно все запоздало - Джеймс Келман

Господи, как он любил эту песню. Такая охеренно грустная. Старый долбаный Вилли.

Он уселся в кресло, нащупал кисет. Вообще-то кружка пива ему бы не помешала. Вот уж неделя прошла, целая неделя, как он ни в одном глазу. Что не так уж и плохо, хоть деньги в кармане водятся. Не помешало бы и поговорить с каким-нибудь мудаком, откровенно; с кем-то, кому можно верить. Просто разобраться во всем. В той же начисто выпавшей из памяти субботе. Ты все гадаешь, чего же тогда было. Смысла ноль, но ты все равно гадаешь. Вот и перемолвился бы с Ногой, разобрался бы что к чему. Беда только в том, что если у Сэмми она выпала, то и у Ноги, скорее всего, тоже. Хотя, если повезет. Если повезет.

Неохота ему никуда тащиться. Надо было сунуться в блеваду, взять полбутылки да пару банок, посидел бы здесь, музыку послушал – плюс попытался бы во всем разобраться, идея-то в чем состояла, во всем разобраться. А тащиться куда-нибудь неохота. Усилия делать. Жить. Вот потому-то и нужно тянуть лямку. Управлять тем, чем можешь управлять. Если можешь, чем бы оно ни было. А если не можешь, то и хрен с ним, друг, какой, в жопу, смысл, нет никакого, с таким же успехом можно просто-напросто плюнуть на все, попросту плюнуть. Понимаешь, о чем я, если не можешь чем-то управлять, так и плюнь на него, забудь, блин.

я все равно не забуду,как ангел летел низко-низко,

Долбаная песня, друг. Встречаются такие. Занятно все же, как… Опять живот подвело. Сраный живот, друг, он то и дело, на хер, то и дело… Вот прихватило, так прихватило.

Спустя какое-то время Сэмми решает принять ванну. Когда-то ж надо. Потому как он небось весь провонял, на хер, ты шутишь, – десять дней вообще не мылся! Это ж охереть можно.

Плюс все болит. А от горячей воды организму одна только польза. Да и губкой по телу пройтись тоже невредно, кожа, небось, уже шелушиться начала. Так и прыщами зарасти недолго. Природа берет свое – если ей позволяешь.

Он оставляет приемник включенным, чтобы следить за временем. С десяти до полуночи передают хорошую программу, вот он и решил полежать, помокнуть, послушать радио. Долбаная борода, друг, щетина, если за ней не следить, она скоро в волос пойдет, тогда с ней возни не оберешься. В прежние времена кожа на шее у него была нежная. Мальчишкой он и побриться-то не мог без того, чтобы всему не изрезаться, не покрыться сыпью. А тут еще старик его долдонил, чтобы Сэмми пользовался этими древними хреновинами с вставными лезвиями, а их если не закрепишь как следует, то и ходишь потом, будто какой-нибудь козел из убойного отдела, точно тебе говорю, друг, вся харя в кровище. Братцу-то Сэмми с ними возиться не пришлось, потому как это Сэмми сражался в битвах, а братец только плоды его побед подбирал, да и к тому времени, как он начал бриться, старик уже и бороться устал, так что братец мог спокойно пользоваться одноразовыми лезвиями.

Сколько же он собачился со стариком. Позорище, если подумать.

А как еще детей-то подымешь. Взять хоть сынишку Сэмми. Да, мать твою, жизнь – сложная штука. А время идет. Глядь, а уже для всего и поздно.

Самое поганое, что было у первой жены Сэмми, это ее папочка с мамочкой. Мамочка говорит то, мамочка говорит это, а папочка вообще только и делает, что говорит. Верно, красивая была девчонка, если не обращать внимание на ее выпяченную губу. Такая нижняя губа, друг, кажется хрен знает какой сексуальной, а потом ты обнаруживаешь, что она означает: забалованную сучку.

Да ладно, просто она была молодой, на хер, что уж теперь, человеку и молодым побыть нельзя, мать-перемать, и я был молод, все мы были охеренно молодыми.

Ну его к черту, это бритье, лучше он бороду отрастит. Сколько уж лет бороды не носил. Плюс ему вовсе не хочется нос себе отчекрыжить. Пока наполняется ванна, Сэмми делает себе чашку кофе, сворачивает две сигареты, затаскивает в ванную комнату стул и пристраивает на него все это плюс чистую одежду. Вода чересчур горячая. Придется малость обождать.

Да ни хрена не придется, друг, можно же холодную пустить! И снова долбаный старик, исусе-христе, почему он то и дело вдруг вспоминает старика? эти его способы экономии, среди которых был и такой – не лить холодную воду в горячую, мы же платим за тепло. Сэммина мама просто на стену лезла. Полчаса сидишь и ждешь, пока вода остынет. Какая тут экономия! Просто старик терпеть не мог хоть что-то отдавать неведомым мудакам, особенно долбаным капиталистам. Платишь за горячую воду, говорил он, вот и получай горячую, и не хер из нее холодную делать. Нечего их баловать-то, гребаных жирных ублюдков.

Хотя нет, так он не говорил, он вообще не сквернословил. То есть сквернословил, конечно, но не при детях, разве когда совсем уж из себя выходил.

Сэмми включает холодную воду, раздевается. Забирается в ванну, держась обеими руками за край, представляя, как он сейчас зацепится за что-нибудь ногой и рюхнется. По радио передают десятичасовые новости. Обычное дерьмо. Плюс вода все еще обалденно горячая, приходится добавить еще холодной, прежде чем опуститься на колени. Яйца окунаются в воду. Первыми. Чего ж удивляться, что у человека в конце концов вены лопаются.

Сэмми понемногу погружается в воду, пока не принимает, наконец, положения, в котором, даже если кто-нибудь начнет ломиться в долбаную дверь, он этого все равно ни хера не услышит. Да если бы и услышал, отвечать все равно бы не стал. Хотя может, конечно, и Элен появиться. Так у нее же свои долбаные ключи есть. Ну, а если она их где-то забыла, подождет, ничего страшного. Разве что ей захотелось бы раздеться и поплескаться с ним вместе. Тогда можно было бы и подумать. При условии, что она к его телу прикасаться не станет. Прекрати, Элен, хватит, на хер, щекотаться, малыш, мне нужно отмокнуть, блин, понимаешь, о чем я, о чистоте, дурында, о чистоте! Сэмми смеется. Скоро он весь уходит под воду, соскальзывая пониже, пока ступни не упираются в дальний край ванны. Наконец-то в безопасности. Он лежит в тепле и покое, мир отступил далеко, со всеми его злоключениями и невзгодами, оставив Сэмми посреди огромного, бескрайнего океана, – крошечный островок, который лежит себе здесь, а мимо медленно проплывает кит, музыка увлекает за собою сознание, вроде чего-то христианское, исусе-христе, вот в чем гребаная проблема с этой страной, друг, ты словно в армии спасения состоишь и тебе даже на треханые полчаса не дают позабыть о боге, – слушаешь классные скрипки и банджо, а потом выясняется, что это тебя грузили на тему исус-меня-любит.

Ничего, не обращай внимания; пусть играет, и брось ты, на хер, брось…

А-а-ах – единственная проблема в том, что ты сейчас такой беззащитный, такой расслабленный, самое время какому-нибудь мудаку достать тебя – нет ничего проще, идеальное время, идеальное место, а у тебя и оружия никакого нет под рукой; ну никакого. Ты даже дверь в ванную не запер. Больше того, и входную на задвижку не закрыл. Да и хрен с ней, друг, нашел о чем волноваться. Хотя ты, бывало, совершал в жизни неверные шаги. Этого отрицать невозможно. А с другой стороны, никто тут не виноват, временами ты ощущал в себе силу, бросался в бой, делал то да се. И оно тебе же боком и выходило. Ты оказывался вовсе не таким сильным, как думал. Сколько раз это случалось. Так что будь настороже. Потому что иначе размякнешь; в апатию впадешь, понимаешь, станешь все принимать на веру. А это гребаная глупость. Во всей истории с потерей зрения есть хотя бы одна хорошая сторона – это урок, охеренный жестокий урок. Когда зрение восстановится, все будет иначе. Вот этим ему и следует заняться. Она была не права в их споре. Ну, том, в пятницу утром: не стоило ей говорить, что он не способен ничего заработать. Ладно, была у нее работа, приносившая несколько фунтов. А у него никакой не было. Все охеренно просто, друг, понимаешь, о чем я, основы экономики. Она была в дурном настроении. Не стоило ей затевать этот спор. Жалкое пособие раз в две недели. Разве на него проживешь, ни хрена. Она-то говорила, что это нормально, потому как у нее свои доходы имеются, но какого хрена, друг, нельзя же спать с женщиной и позволять ей, на хер, платить за все; он же не шмаровоз какой-нибудь, и не был им никогда, да, друг, это во-первых, он не из этих ублюдков.

Англия, ну да. Вот о чем он подумывает. Когда и если. Если и когда.

Если и когда. В том-то и вся разница. Не важно, что ты то и дело возвращаешься к этому, это ты, твоя задача, только твоя. Да та же ванна, правильная вещь, шаг в правильном направлении. Может, все же побриться. Ногти постричь на ногах. Те же гребаные глаза, друг, чем больше ты о них думаешь, существуют же шансы, что все это временно. Может, нерв какой в позвоночнике перекрутился; тогда требуется только раскрутить его обратно. А когда он раскрутится. Сэмми об этом и раньше с Элен говорил; Англия, Элен не возражала; вот только малыши, она не хотела уезжать от них слишком далеко. Пока они не подрастут. Нет, представляешь, потерять детей! Я о том, что это значит для женщины. Конечно, Сэмми тоже своего потерял, но тут дело другое. Плюс он все-таки с Питером время от времени видится. А она нет. Старушка Элен, друг, просто позор. Чего ж удивляться, что она подавлена. Хотя всякое даяние – благо. То есть если как следует вдуматься. Опять же, мальчишка сейчас в таком возрасте; сплошные неприятности; главное дело – к дури не пристрастился бы; Сэмми видел слишком много таких мудаков. Мальчишка вроде в порядке, но ведь ты ж наверняка-то не знаешь. Вообще-то, если б он знал, что Сэмми ослеп, то пришел бы его проведать. Это уж точно. Только Сэмми не хочет, чтобы он приходил. Не хочет, чтобы он даже, на хер, прознал об этом. Не сейчас. Вот когда он со всем разберется. Когда он со всем разберется, тогда другое дело.