Доказательство от противного - Дмитрий Александрович Алейников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нил не особенно обижался на родителей, обрекших его на вечный дискомфорт при произнесении собственного имени. Его лишь раздражала привязчивость некоторых сверстников, зачастую произносивших обидные прозвища исключительно от нечего делать, желая развлечься и вывести кого-нибудь из равновесия.
А вывести Нила из себя не составляло большого труда и, что особенно привлекало в подобных забавах, не грозило никакими ответными мерами: Нил был слабаком.
В детстве мальчик часто болел, был от природы щуплым, маленького роста — в общем, можно сказать, что рептильные прозвища спасли его от кличек вроде «доходяги», «довеска» или «обмылка», которые покорно носили другие мальчишки его комплекции.
Поначалу Нил пытался отстаивать свое достоинство при помощи кулаков, но вскоре понял, что шансов победить в рукопашной схватке у него нет никаких, и смирился со своей участью. Во всяком случае, так считали окружающие.
На самом же деле Нил готовился к новому бою со своими обидчиками. Каждый свой день он начинал и заканчивал отжиманиями от пола, начав (смешно вспомнить!) с шести и постепенно, за два года, дойдя до двухсот. Не получив у родителей-инженеров разрешения записаться в секцию бокса (нормальному человеку это совершенно ни к чему! Лучше займись математикой — тебе же в институт поступать!), Нил пытался отрабатывать удары самостоятельно: закрывшись в своей комнате, он отчаянно молотил распятого между книжной полкой и батареей старого плюшевого медведя, то и дело получая растяжения и вывихи, которые с грехом пополам объяснял родителям и в школе. Кстати, из-за этих самых постоянных вывихов никто до поры до времени и не знал, что маленький Мамай уже не висит, по выражению их физрука, «копченой колбаской» на турнике, а запросто может выполнить полтора десятка подъем-переворотов. Рос Нил все так же плохо, а наливавшиеся сталью мышцы не очень были заметны под купленной на вырост школьной курткой.
Умом мальчик понимал, что уже в состоянии померять-ся силами со многими из своих долговязых сверстников, но роль тихони, которую он добровольно играл в целях конспирации, настолько приросла к нему, стала так близка и привычна, что нужен был какой-то очень сильный толчок, чтобы заставить распрямиться эту туго скрученную пружину, заставить Нила расправить плечи и принять чей-то вызов. Пока же в ожидании своего часа Нил продолжал втихаря отжиматься, ворочать принесенный со стройки кусок швеллера и шлифовать технику прямых и боковых ударов, молотя кулаками о сшитую из мешковины грушу.
Неизвестно, сколько маленький Нил ждал бы своего часа, если бы в один прекрасный весенний день не влюбился в свою соседку по парте Аню Машецкую.
Собственно, не влюбился даже, а вдруг посмотрел на нее как-то иначе, чем смотрел те шесть лет, что видел ее каждый день в школе.
Произошло это как-то очень уж вдруг. Сидели Нил и Аня за одной партой третий год — в школе считалось, что рассаживание по принципу «мальчик-девочка» благотворно сказывается на дисциплине в классе. Можно было бы сказать, что они дружили, если бы дружба их, как и все прочее общение, не ограничивалась временем урока. Но едва звонок позволял им встать из-за парты, как они тут же забывали друг о друге, отправляясь по своим девчоночьим или мальчишечьим делам.
В тот день все вышло по-другому.
Нил всегда ходил домой в одиночестве. И в тот раз он не спеша брел по улице, заглядывая в глубину знакомых витрин, когда вдруг заметил Аню, стоявшую у следующего дома: у девочки развязался шнурок.
Нил легко догнал ее, прежде чем она успела сделать несколько шагов в своих свежезашнурованных ботах.
— Привет! — Нил чуть обогнал Аню и заглянул ей в лицо.
— Да виделись уже двадцать раз! — засмеялась та.
Оказалось, что им по пути. Они шли, болтая обо всякой чепухе, и Нил неожиданно для себя обнаружил, что общение с этой девочкой не просто приятно, а доставляет своего рода удовольствие. И дело здесь было отнюдь не в том, что Аня оказалась интересным собеседником. Дело было в ней самой: нелюдимому, затюканному подростку было непривычно легко и весело болтать с этой угловатой нескладной девчонкой, и когда Аня вдруг остановилась у подъезда какого-то дома и сообщила, что пришла, Нил вдруг произнес то, чего, казалось, произносить вовсе не собирался. Более того, он никогда не поверил бы, что способен произнести подобное.
Аня замерла на секунду, часто-часто захлопав белесыми ресницами, и, очевидно также не поверив своим ушам, переспросила:
— В кино? С тобой?
Нил спохватился, мысленно кляня себя за то, что осмелился переступить заповедную черту в общении с девчонками. Он не сомневался, что Аня поднимет его на смех, а завтра о его промахе будет знать весь класс. Нил уже представлял себе ернические ухмылочки, злые подколки одноклассников и косые взгляды шепчущихся одноклассниц, когда Аня, неуверенно улыбнувшись, тихо, почти шепотом произнесла:
— Пошли… А когда?
Нил почувствовал, что краснеет, ритм маленького сердца уверенно обогнал ритм самых крутых рок-н-роллов столь любимого им Литла Ричарда, и чувство, похожее на радость, наполнило грудь.
— Завтра, — выдохнул он, чувствуя непонятную слабость в коленях.
Аня наморщила лоб, прикидывая что-то в уме. На самом деле думать ей было абсолютно не о чем: завтрашний воскресный день был совершенно свободен, но, опомнившись от легкого шока, вызванного неожиданным предложением этого тихони, она, вспомнив о правилах игры, почерпнутых из книг и разговоров со старшими подругами, решила таким образом компенсировать излишне легко данное согласие пойти с мальчиком в кино.
— Завтра… — задумчиво протянула она, рассматривая что-то в небе над головой Нила.
«Сейчас она скажет, что занята», — Нил уже отдал бы все, что угодно, лишь бы она отказалась и вся эта история закончилась бы, не начавшись, и забылась навсегда.
— Ну хорошо, — царственным жестом кивнула Аня. — Завтра в «Прогрессе» будет «Великолепная семерка». В двенадцать.
Нил машинально кивнул, а Аня, не произнеся больше ни слова, развернулась и вошла в подъезд. Щеки ее вдруг запылали, и единственным желанием в тот момент было скрыть их румянец от посторонних глаз.
Итак, завтра было воскресенье. Достать билеты на «Семерку», в «Прогресс», да еще на полдень было делом немыслимым. Только теперь Нил сообразил, в какую калошу он сел. Нил помчался к кинотеатру, но, едва войдя в кассовый зал, увидел табличку «Все билеты проданы».
Нил
