Литературная Газета 6573 ( № 43 2016) - Литературка Литературная Газета

Наталья Владимировна Кинд, гордившаяся тем, что в молодости ей довелось слышать Осипа Мандельштама, познакомилась с Надеждой Яковлевной Мандельштам в начале 60-х годов. Очень быстро они стали близкими подругами. Надежда Яковлевна называла Кинд Наташкой, причём всегда как бы с восклицательным знаком – «Наташка!». С Надеждой Яковлевной не всегда было просто поладить, но Кинд пользовалась у неё особой привязанностью, и она очень привечала её среди своих близких друзей.

Мандельштам любила рассказывать, как однажды под Новый год к ней пришёл Дед Мороз; Надежда Яковлевна не могла догадаться, кто это, и решила, что за ней пришли из КГБ. И только когда Дед Мороз снял рукавицы, Мандельштам увидела знакомое кольцо и закричала: «Наташка!» Оказывается, Наталья Владимировна специально прихватила с собой новогодний костюм, переоделась в подъезде и явилась в образе Деда Мороза пред очами ничего не понимающей Надежды Яковлевны. Между Мандельштам и Кинд довольно быстро установилась духовная близость, они были очень привязаны друг к другу.

«Наталья Владимировна, – вспоминает её подруга Вера Иосифовна Лашкова, – обладала, на мой взгляд, таким лёгким, замечательно общительным характером. Она умела сходиться с совершенно разными людьми – с Надеждой Яковлевной, совсем не похожей ни на кого, человеком жёстким, трудным. Кинд обладала каким-то доброжелательным любопытством к людям. Главное, люди, которые окружали её, были все хорошие. Я не видела вокруг неё неприятных, несимпатичных. Вообще она была какая-то искрящаяся, радостная, удивительно доброжелательная. Человек, который мог не только настроение создать, но внушить такую веру, такую бодрость жизненную… Я её запомнила радостным человеком. Наверняка и у неё бывали беды, неприятности, как у всех, но я не видела её никогда ни понурой, ни хмурой, ни унылой, ни угрюмой. Я даже не представляю, чтоб она такой могла быть».

Наталья Владимировна очень любила Надежду Яковлевну и часто у неё бывала, особенно в последние годы её жизни. Когда Мандельштам сильно сдала, Кинд своей энергией, весельем и анекдотами, до которых Надежда Яковлевна была так же охоча, буквально пробуждала старушку к жизни. В последнее время, когда Мандельштам уже не вставала с постели и её друзья установили постоянное дежурство, Наталья Владимировна всё равно ухитрялась готовить и убирать весело и с азартом.

Что было общего между Натальей Владимировной и Надеждой Яковлевной? Почему они, познакомившись уже в зрелые годы, так близко сошлись и оставались верными своей дружбе до самого конца? Ответ на этот вопрос, скорее всего, надо искать в таких высоких человеческих качествах, как нравственность, духовность, честность. Их дружба была их силой. Великой силой!

Наталья Владимировна, скорее всего, никогда не ведала страха. В её помощи диссидентам, гонимым писателям никто никогда не видел строжайшей конспирации, болезненной мании преследования или боязни доносов. Однажды в дом, где она жила, приняли новую лифтёршу. И при первой же встрече Наталья Владимировна дала ей почитать свежепоступивший из-за границы «Архипелаг ГУЛАГ». Все были в шоке. Но у Кинд была своя позиция: «Она же ничего не знает, пусть читает». И конечно, лифтёрша её не предала. Её, кажется, никто никогда не предавал, хотя она никогда не скрывала своих взглядов. Жизнь и душа нобелевского лауреата ей была так же интересна, как жизнь и душа крестьянки Клавы, у которой она всегда покупала молоко на даче и с которой вела долгие беседы на завалинке. И конечно, тётя Клава оказалась далеко не ординарным человеком. Наталья Владимировна умела открывать души, как алмазы.

Писатель Лев Копелев дал, наверное, самую верную характеристику Натальи Кинд: «Она была неподдельно скромна и даже застенчива. О её воистину подвижнической, даже героической работе в дальних экспедициях, о её научной деятельности, о том, что именно она вычислила и очертила район, где нужно искать алмазы, о том, как самозабвенно помогала она своим товарищам, мне рассказывали её подруги. Она сама вспоминала только смешные или занятные приключения; отмахивалась, когда её начинали хвалить, но подробно говорила о своих друзьях и сотрудниках, иногда с шуткой, с подначкой, но всегда с любовью. В то же время она была неколебимо тверда в нравственных принципах… Дом, в котором сейчас живут её внуки, был для многих наших друзей и для меня одним из очагов неугасимой духовной жизни в годы «застоя». Благодаря таким очагам сохранялся и вопреки всем бедам плодотворил живой дух русской культуры. Наталья Владимировна была его олицетворением… Очень трудно писать – была. А впрочем, и несправедливо. Она есть. Наташа живёт не только в своих внуках, но и во всех нас, кто её любил и помнит. Живёт и будет жить».

С Александром Солженицыным Наталью Кинд познакомил Лев Копелев, фронтовой друг её мужа – Ивана Рожанского. В 40-е годы Копелев сидел вместе с Солженицыным в одном лагере. Там они и познакомились.

В своих очерках литературной жизни «Бодался телёнок с дубом» Солженицын так пишет о Кинд: «…Н.В. Кинд, закодированная мною как царевна, манерой держаться, этакая русская стать, ясный месяц во лбу, чем-то внутренним весьма оправдывалась случайная конспиративная кличка. Она была душевно очень богата, с развитым умом, талантливый геолог, доктор наук, с большой душевной устойчивостью – завидно переносила невзгоды. Но разве все эти качества и чувства было время оценить, их излучение принять в нашей борьбе и гонке? Для нас важно было: тверда, верна и квартира её чистая, живёт обособленно от московского кишения. А значит, у неё можно встречи устраивать с иностранцами… От Царевны не было у меня запретных книг, конечно, она была первой из первочитателей машинописного «Августа», ещё раньше одна из немногих читала «Архипелаг», ещё пока он не был кончен, помогала нам сделать карту Архипелага. Последние наши тёмно-грозные месяцы на родине Царевна нередко бывала у нас с Алей, всё более становясь родной, успела прий­ти и когда повестка прокуратуры уже лежала у нас, и много раз бывала у Али после моей высылки. Нависал, кажется, полный разгром – а я к ней приходил обсуждать сырые главы «Октября». Доканчивая подготовку «Из-под глыб», мои друзья в Союзе, а я на Западе – мы с Шафаревичем обменивались рукописями через неё, они жили рядом. Так Царевна включилась в основной канал. К тому времени, когда эти очерки опубликуются, уже не все сооте­чественники наши будут понимать, какая решимость требовалась – включиться в «канал».

У Натальи Владимировны было прекрасное чувство языка, чистый вкус. И Шаламов, и Солженицын просили её помочь им в редактировании книг. Но она с присущей ей скромностью всегда отказывалась. (Правда, по словам Н.И. Рожанской, Н.В. Кинд всё-таки помогала Александру Исаевичу редактировать рукопись романа «Август Четырнадцатого».) Ко­гда Солженицын попросил Кинд написать в свой сборник «Из-под глыб», где он хотел увидеть главы современных литераторов, она тоже отказалась. Сколько раз Наталью Владимировну просили написать свои воспоминания! Даже папку с надписью «Воспоминания Н.В. Кинд» подарили, но всё оказалось бесполезным.

Трубка «Мир». Месторождение алмазов, принёсшее России десятки миллиардов долларов

После отъезда Александра Исаевича Наталья Владимировна принимала активное участие в работе Фонда помощи политзаключённым и их семьям, который был создан в начале 1974 года, сразу после высылки писателя. Круг общественных работников фонда по вполне понятным причинам был невелик. В фонде всё было основано на полном доверии друг к другу. Здесь никто не вёл никакой бухгалтерии. Хотя имя Солженицына не произносилось, это был Фонд Солженицына, в том смысле, что материально он существовал на отчисления от гонораров, которые Александр Исаевич начал получать от «Архипелага ГУЛАГ», изданного во многих странах мира. Эти деньги каким-то образом попадали в СССР и распространялись среди политзаключенных неизвестными людьми. Официально был известен только первый руководитель фонда – Александр Гинз­бург, все остальные работали, как и Н.В. Кинд, анонимно. Их никто не знал. Они встречали жён, едущих на свидание к своим сидельцам-мужьям, их родственников, передавали с ними какие-то посылки, передачи. На деньги фонда удавалось что-то покупать в «Берёзке», так как в магазинах продажа многих товаров была лимитирована. В принципе это была рутинная, но очень опасная работа, которой Наталья Владимировна, несмотря на свои годы, занималась с полной самоотдачей.

«У Натальи Владимировны была прекрасная библиотека, – рассказывает её подруга Людмила Владимировна Зайвая, – с редкими книгами «Тамиздата», как мы их называли, недоступная нам, и она охотно давала их читать всем. Иногда мы сиживали в её милом закутке со столиком и креслами и неизменной пепельницей, которая сама сбрасывала окурки. Иногда выпивали бутылочку чего-нибудь крепкого, и я лезла к ней с вопросами. Иногда она отшучивалась, а иногда вспоминала свои встречи с великими, теперь уже очень великими людьми: Ахматовой, Бродским, Шаламовым, Солженицыным, Н.Я. Мандельштам и другими. Для неё это были просто любимые люди – Ёська, Варлам, Саша, Надя, для меня – кумиры. Солженицын называл её Царевной, Бродский прислал ей фотографии вручения Нобелевской премии. Как она была счастлива, что всё-таки он победил, хотя и большой кровью! У меня сложилось впечатление, что Наталья Владимировна была со всем миром культуры на «ты». Да это так и было».