Руководство астронавта по жизни на Земле. Чему научили меня 4000 часов на орбите - Кристофер Хэдфилд

Прежде чем я мог убедить остальных, что годен к полету, мне нужно было сначала убедить в этом самого себя. Конечно, я хотел снова отправиться в космос, но, если существовала хоть малейшая вероятность того, что мое самочувствие сильно ухудшится и меня придется эвакуировать с МКС, мне следовало проявить ответственность и отказаться от экспедиции. Нужно было выяснить, каков риск рецидива на самом деле, поэтому мы с Хелен начали изучать этот вопрос и обсуждать его с врачами. Между тем я чувствовал себя отлично и был допущен до тренировок, но не до полета в космос. Каждая страна, которая спонсировала МКС, должна была одобрить мое назначение, а это была сложная задача при таком риске.

В течение следующих двух месяцев экспертная комиссия, состоящая из хирургов, военных врачей, специалистов в области космической медицины, изучала мой случай, чтобы дать рекомендацию Междисциплинарному космическому медицинскому совету (МКМС), в который входили представители США, Канады, европейских стран, Японии и России. Чтобы решить, представлял ли мой случай статистически значимую опасность или нет, им нужна была, собственно, статистика. Поэтому для обзора исследований вероятности возникновения осложнений после операции был нанят медицинский специалист. Однако, как выяснилось, большая часть исследований в этой области была проведена до распространения лапароскопии. Во многих из них обобщался опыт пациентов, перенесших незначительное вмешательство, как я, и людей, у которых были действительно серьезные проблемы — такие как крупные повреждения внутренних органов после автокатастроф или операции по удалению опухолей. И эти исследования показали, что риск возникновения осложнений в будущем неприемлемо высок и составляет 75 %.

Я не эксперт в медицине, но здравый смысл мне подсказывал, что эти данные имеют мало общего с моей ситуацией. Моя проблема была незначительной, и ее решили с помощью новейших технологий. Доктор Рирдон сообщил совету, что вероятность возникновения повторного осложнения на кишечнике во время моего пребывания на МКС не больше десятой доли процента. Другими словами, вероятность того, что придется эвакуироваться с МКС, чтобы доставить меня домой, значительно ниже, чем вероятность эвакуации астронавта с зубным абсцессом.

Я считал, что очень важно поместить даже этот самый минимальный риск в контекст; космическое путешествие опасно само по себе, и деятельность, такая как работа в открытом космосе, включает в себя определенную угрозу. В этом свете риск рецидива был крайне незначителен. Я представил свои выводы непосредственно двум канадцам, входившим в состав совета, снабдив их максимальным количеством информации о лапароскопии, какую мне удалось раздобыть, так что они были отлично подготовлены к заседанию совета. Когда члены этой международной комиссии собрались в ноябре 2011 г., их решение было единогласным: меня допустили до космических полетов, хотя им потребовалось ознакомиться с некоторыми работами доктора Рирдона.

Уф! Все хорошо, что хорошо кончается. Правда, это еще был не конец. Два месяца спустя я узнал, что некоторых врачей в НАСА не удалось окончательно убедить, что со мной все будет в порядке, и они отправились к своим канадским коллегам за дополнительными доказательствами. Однако, как и у большинства востребованных специалистов, у доктора Рирдона не было свободного времени для публикации своих результатов. У него не было аккуратной статьи в академическом журнале для демонстрации, только его собственное экспертное мнение, основанное на богатом опыте. В итоге по секрету от меня была собрана новая комиссия из четырех хирургов-лапароскопистов, которую попросили обсудить, стоит ли провести, что называется, «быстрый внутренний осмотр» — другими словами, хирургическое обследование, чтобы понять, действительно ли со мной все в порядке.

Никто не рассказал об этом ни мне, ни кому-либо из тех хирургов в НАСА, которые непосредственно должны были отвечать за состояние моего здоровья, пока я буду на МКС. Секретность и излишняя опека меня сильно огорчили. Мне доверяли управлять международным космическим кораблем и при этом решали за меня, что не так с моим телом, как будто я лабораторная крыса, не заслужившая права на обсуждение. Я узнал, что не каждый профессионал в области медицины является экспертом по любой медицинской проблеме или процедуре. Информация, которую мы добыли самостоятельно, была решающей и потому позволяла оценить медицинские риски в контексте общей опасности космического полета. Не допускать меня до обсуждения имело смысл только в том случае, если бы эксперты были всезнающими и мне нечего было бы добавить к дискуссии.

Их заключение меня разозлило. Если вы соберете совет парикмахеров, то, скорее всего, они предложат вам сменить прическу. Точно так же и комиссия хирургов, вероятнее всего, порекомендует хирургическую операцию. Именно это и произошло, даже несмотря на то, что трое из четырех хирургов полагали, что опасность рецидива ничтожно мала.

Итак, в январе мне предложили снова лечь на операцию. Моя изначальная позиция «Я готов это сделать, но только если вы категорически настаиваете» быстро сменилась на твердое «нет». Мы с Хелен, как сумасшедшие, изучали и исследовали эту проблему, и чем больше мы узнавали, тем глупее нам казалась эта идея «быстрого осмотра». Оказалось, что на тот момент существовало два случая, в точности подобных моему: после обычной хирургической операции у пациентов развивались осложнения, которые затем были устранены с помощью лапароскопии. Доля рецидивов? Ноль. Для меня это было лучшим доказательством того, что я не сильно рискую, отправляясь на МКС, если к тому же учесть, что во всех остальных отношениях мое здоровье всегда было превосходным. Кроме того, как любая хирургическая операция, предлагаемая процедура создавала значительные новые угрозы. У меня могла быть побочная реакция на общую анестезию, например, или я мог подхватить инфекцию, могли быть врачебные ошибки — и любая из этих неприятностей могла стать причиной моего исключения из программы космических полетов. Ненужная операция, на мой взгляд, не имела никакого смысла и, кроме того, могла стать источником неприятностей. И как быть с остальными 20 % астронавтов, которые перенесли удаление аппендицита, а значит, у них тоже могут быть спайки? От них также потребуют пройти «быстрый осмотр» с хирургическим вмешательством?

Нужно было учесть и еще кое-что — те угрозы для космической программы, которые возникнут, если я не полечу. Я был дублером другого командира — Суниты Уильямс. Старт ее экспедиции был запланирован на июль. Кто еще сможет ее подстраховать? На тот момент ответ был один — никто. Как и Суни, я прошел подготовку второго пилота совершенно нового космического корабля «Союз» 700-й серии, в котором было больше цифрового оборудования, чем аналогового, и поэтому элементы управления этим кораблем и правила его эксплуатации были другими. Если бы меня отстранили, в ККА не смогли бы найти замену. Никто другой из канадцев не имел квалификации, чтобы летать даже на старой модели «Союза», не говоря уж о его новой модификации. В НАСА тоже не нашлось бы замены: моим дублером в НАСА был астронавт, который никогда раньше не был в космосе. Он был очень знающим и все же не смог бы пройти необходимую подготовку к июлю. Чтобы заменить меня на кого-то с требуемой квалификацией, как сообщил глава Центра подготовки астронавтов в Центре Джонсона, нужно будет поменять состав пяти экипажей, а это означает значительную угрозу безопасности для всей космической программы. Если бы вероятность того, что я могу серьезно заболеть, находясь в космосе, была высока, нам бы не оставалось ничего другого, кроме как принять эти риски. Но ведь шансы были невелики. На самом деле они были практически ничтожны.

Несколько следующих месяцев моей жизни я чувствовал себя героем романов Кафки. Я продолжал тренироваться и готовиться к экспедиции, в которой то ли приму, то ли не приму участие. Я пытался сосредоточиться на подготовке и изучении всего, что только можно, и абстрагироваться от фонового шума. Я увяз в бюрократической трясине. Здесь логика и факты не принимаются во внимание, значение имеет только внутренняя политика и мнения несведущих людей. Врачи, никогда не проводившие лапароскопию, имели вес; решения о медицинских рисках принимались так, будто более серьезные угрозы всей космической программе не имели значения. Мы с Хелен вместе с нашими хирургами потратили огромное количество времени и сил, роясь в опубликованных исследованиях, общаясь со специалистами, отправляя электронные письма администрации, создавая сложные графики и диаграммы для сопоставления медицинских данных и различных факторов риска — в общем, мы по-всякому пытались убедить администрацию в том, что полет для меня безопасен.