Там, где обитает зло - Клиффорд Саймак

– Ты говорил о стене благочестия, которую пытался воздвигнуть. Твой говорящий попугай – это часть стены?

– Я делал, что мог. Я использовал все средства.

– Ну хорошо, ты обучил попугая говорить «Спаси Господь мою душу». И какая тебе может быть от этого польза? Ты же сам говоришь, что он просит Господа спасти не твою душу, а его. Он говорит «мою душу», а не «душу моего друга», или «моего хозяина», или «этого человека». Даже ты мог бы понять, что это нелепость. Ведь у попугая нет никакой души.

– Я хотел, чтобы он замолвил за меня слово, – отвечал старик. – Но нужно, чтобы слово было попроще. Мне нелегко далось его обучение даже этому, не говоря уж о таких тонкостях. Я думаю, Господь поймет.

– Ну и ну, – сказал потрясенный аббат, – Никогда еще ничего подобного не слышал.

– Он просто сумасшедший, – сказал Шишковатый. – Ни один разумный человек не отправится миссионером к Нечисти. К язычникам – да. Даже к неверным, там еще есть кое-какая надежда. Но не к Нечисти. Ведь Нечисть совсем не то, что люди, будь они христианами, неверными или язычниками.

– Пусть я сумасшедший, – возразил старик, – но всякий сходит с ума по-своему. Я шел своим путем. И оправданий не ищу.

– Ты заблудшая и нераскаянная душа, – заявил аббат. – И заблуждения твои многочисленны и разнообразны. Начиная с того, что ты даже сейчас не понимаешь, что натворил. Сын мой, тебе за многое придется держать ответ, много пролить слез, прежде чем…

– Погоди, Гай, – вмешался Харкорт. – Где же твое христианское милосердие? Этот человек представляет тот самый простой народ, который ты должен быть готов прощать. В нем непременно есть что-то хорошее. Хотя бы просто мужество – ведь он много лет прожил здесь.

– Больше того, – сказал Шишковатый, – он может быть нам кое-чем полезен. Что бы ты сказал, – обратился он к старику, – если бы мы тебе помогли? Ты бы согласился помочь нам?

– От всей души, – отвечал старик. – Только как могли бы вы помочь такому, как я?

– Ты сказал, что тебе не дают покинуть эти места, что Нечисть тебя не выпускает, а когда ты пытаешься убежать, она неизменно заставляет тебя возвращаться назад. Так вот, ты можешь уйти с нами. Мы беремся защитить тебя и…

– Ты хочешь сказать, чтобы я отсюда ушел?

– Именно это я и хочу сказать. Ты пытался уйти…

– Но это единственное безопасное место, какое я знаю, – возразил старик. – Здесь они меня не трогают. Они следят за мной, издеваются надо мной, глумятся, но пока еще не причинили мне никакого вреда. Если я пойду с вами, я окажусь ничем не защищен. Больше того, если я пойду с вами, я навлеку на вас всю их злобу, и тогда…

– Ну хорошо. Если ты хочешь остаться здесь, мы можем помочь тебе в другом. Вот эта дама искусна в резьбе по дереву. Она может сделать зубчатое колесико, которое нужно тебе, чтобы клетка вертелась. Она может сделать это быстро и искусно.

– Вот это была бы для меня большая помощь, – сказал старик. – Я мог бы сделать его и сам, только с большим трудом и не очень хорошо.

– А за это, – продолжал Шишковатый, – ты расскажешь нам о стране, что лежит к западу отсюда. Мы направляемся туда, но почти ничего о ней не знаем.

Старик покачал головой:

– Этого я сделать не могу. Я ведь говорил вам, что не выхожу из этого оврага уже много лет, мне не дают отсюда выйти. И об окружающей местности я ничего не знаю.

– Ну вот, опять ничего не вышло, – сказал Харкорт.

– Сначала коробейник, а теперь и этот, – подтвердил аббат. – От обоих нам никакого толку.

– Но все равно я ему вырежу колесико, – сказала Иоланда. – Из милосердия.

И тут что-то произошло. Харкорт не успел заметить, что именно, но он ощутил, что что-то произошло, и остальные тоже это ощутили. Все вокруг как будто мгновенно изменилось. Люди неподвижно застыли на месте, как стояли, всякие звуки внезапно прекратились, и наступила полная тишина, как будто что-то наглухо отделило их от остального мира.

Это длилось всего мгновение – может быть, не дольше, чем один удар сердца, и во всяком случае, не дольше, чем один вздох. Но что-то случилось с временем, и им показалось, что это длилось гораздо дольше, чем один удар сердца или один вздох.

Первым опомнился старик. С возгласом ужаса он подпрыгнул, повернулся в воздухе и, опустившись на землю, бегом пустился наутек, начав перебирать ногами еще раньше, чем они коснулись земли. Через мгновение он уже скрылся за поворотом оврага.

Словно какое-то шестое чувство заставило Харкорта обернуться – может быть, это и было шестое чувство, хотя потом он не мог ничего припомнить. Обернувшись, он увидел великана, который вышел из леса на поляну. Он шел вперевалку, огромный, заросший черной шерстью, отвратительный и невероятно толстый. Его раздутый живот свисал так низко, что наполовину закрывал болтающиеся гениталии, Он был гол, а сзади тащился унизанный колючками хвост.

Харкорт схватился за рукоятку своего меча, и послышался скрежет стали о ножны.

– Убери свой меч, – сказал ему великан, приближаясь. – Я вас не собираюсь трогать. Нам незачем кидаться друг на друга.

Харкорт вложил меч в ножны, но руку держал на рукоятке. Великан присел на корточки.

– Идите сюда, – сказал он. – Давайте посидим и потолкуем. Может быть, если мы поговорим начистоту, и вам и мне будет кое-какая польза. И скажите вон тому священнику, чтобы он опустил свою громадную булаву. – Он повернулся к Шишковатому. – Ты один тут разумный человек – ты даже не пытался взяться за секиру. Даже эта прелестная молодая девица – и та приготовила стрелу.

– Досточтимый великан, – ответил Шишковатый, – если бы мне понадобилось прибегнуть к секире, я бы погрузил ее в твое жирное брюхо прежде, чем ты успел бы досчитать до одного.

Великан усмехнулся:

– Не сомневаюсь. Ни минуты не сомневаюсь. Я кое-что слышал про тебя, или про тебе подобных.

Харкорт вышел вперед и сел на корточки напротив великана. Теперь он заметил, что великан уже стар. На первый взгляд казалось, что он весь зарос черной шерстью, однако вблизи было видно, что на груди и плечах у него пробивается седина. Клыки, торчавшие из верхней челюсти, пожелтели, а на одной руке не хватало кисти: вместо нее к тупому обрубку предплечья была привязана металлическая чашка. Пальцы другой руки оканчивались треугольными, острыми, как бритва, когтями, тоже пожелтевшими от старости.

– Меня зовут Харкорт, – сказал Харкорт, – Я живу южнее у реки.

– Я знаю, кто ты, – ответил великан. – С самого начала узнал. Твоего лица я никогда не забуду. Семь лет назад мы встречались на стенах замка. – Он поднял руку, на которой не хватало кисти. – Этим я обязан тебе.

– Не припоминаю, – сказал Харкорт. – Тогда многое происходило так быстро, что слилось в памяти. Не до того было, чтобы вас разглядывать.