Там, где обитает зло - Клиффорд Саймак

Около мельничного колеса стоял на коленях человек, что-то делавший с обрубком дерева. В руках у него были молоток и стамеска. Он был стар: длинные седые волосы падали ему на плечи, седая борода спускалась на грудь. Он колотил молотком по стамеске, не замечая приближения людей.

Харкорт внимательно осмотрелся. Никого больше видно не было, хотя в хижине мог быть еще кто-то. Старик на коленях продолжал колотить по обрубку.

Харкорт выпрямился и направился к старику, стараясь двигаться как можно тише. Но его опередил аббат, который величественно приближался к старику, огромный и внушительный, по узкому ровному дну оврага.

Старик бросил молоток со стамеской и вскочил на ноги. Он стоял, уставившись на аббата и готовый в любую минуту пуститься наутек. Потом, видимо, сообразил, кто может быть этот человек в сутане и с выстриженной макушкой, и бросился ему навстречу. Едва не поскользнувшись, он остановился и упал на колени, прижав к груди молитвенно сложенные руки.

– Благослови меня, отец! – вскричал он жалобным голосом. – Благослови меня!

Аббат воздел руку, пробормотал что-то по-латыни и осенил его крестным знамением. Потом он нагнулся и поднял старика на ноги.

– Я уже не надеялся, что когда-нибудь дождусь благословения Церкви, – дрожащим голосом сказал старик. – Думал, что безвозвратно погиб. Думал, что Бог обо мне забыл.

– Милосердный Господь никогда не забывает своих детей, – ответил аббат.

– Но я принял меры, – сказал старик. – Пусть я погряз в невежестве, но я кое-что придумал.

– И что же ты придумал, сын мой? – ласково спросил аббат.

– Ну, понимаешь, отец, у меня есть вон тот попугай.

– Не могу понять, откуда здесь, на Брошенных Землях, мог взяться попугай. Ты ведь сказал – попугай?

– Да, отец, попугай.

– Но скажи мне, ради Бога, какой он из себя – попугай? Я знаю много разных птиц, но никогда не видел попугая.

– Попугай, – сказал Шишковатый, – это птица, которая живет в джунглях на далеком юге. Очень красивая птица, зелено-сине-красного света, и при должном старании ее можно научить передразнивать человеческую речь.

– Да, это правда, – подтвердил старик. – Но это требует большого терпения и не всегда получается. Я пробовал выучить его произносить «Верую», но ему такое не под силу. Я пытался обучить его возносить молитву Божьей Матери, но тоже не преуспел. В конце концов я смог только научить его говорить «Спаси Господь мою душу», но эта глупая птица валит все слова в одну кучу.

– Да благословит меня Господь, – сказал ошеломленный аббат, – ты хочешь сказать, что научил птицу говорить «Спаси Господь мою душу»?

– Отец, – взмолился старик, – ничего лучшего мне не удалось добиться! Я пробовал и «Верую», и молитву Богоматери…

– А зачем? – спросил аббат.

– Ну как же! – отозвался старик, потрясенный тем, что аббат не может понять, зачем это нужно. – Я считаю, надо, чтобы хоть кто-нибудь мог замолвить за меня словечко перед Господом, и раз уж никого другого у меня нет, я решил, что сойдет и птица. Я сказал себе, что это все-таки лучше, чем ничего. Разве ты не согласен, отец?

– Не уверен, – сказал аббат строго. – Было бы лучше, если бы ты сам…

– Сам-то я молился, отец. Со всем старанием. Бывало, что и до изнеможения.

– Тогда зачем же понадобилась птица?

– Но ты же должен понять, отец! Я считал, что птица даст мне хоть какой-нибудь лишний шанс. А здесь, среди злобной Нечисти, лишний шанс, пусть самый крохотный, не помешает.

– Это вон та птица, что в клетке? – спросил Шишковатый.

– Да, мой добрый господин, она самая.

– А почему она в клетке? Разве она улетела бы, если бы ты выпустил ее на волю? И почему клетка подвешена над мельничным колесом? Неужели ты не мог найти для нее место получше?

– Вы поймете, почему она там, когда я вам кое-что расскажу. Эта глупая птица говорит «Спаси Господь мою душу», только когда она висит вниз головой на жердочке.

– А почему?

– Воистину, господин, это мне неизвестно, я только знаю, что это так. Мне оставалось сделать только одно. Придумать какой-нибудь способ, чтобы то и дело переворачивать птицу вниз головой. Вот я и сколотил эту клетку с одной только жердочкой, построил водяное колесо и приспособил к нему клетку. Колесо вертится, и клетка тоже вертится, так что с каждым поворотом колеса птица переворачивается вниз головой.

– Но сейчас клетка вовсе не вертится, – заметила Иоланда. – Колесо вертится, а клетка нет.

– Увы, это потому, что сломалось зубчатое колесико, что поворачивает клетку. Совсем сломалось, пополам. Я как раз тем сейчас и занят, что делаю новое колесико. Как только я его сделаю, клетка снова будет вертеться.

– Ты давно здесь живешь? – спросила Иоланда.

– Не могу сосчитать, сколько лет. Я был еще молодой, когда здесь поселился.

– И птицу с собой привез?

– И птицу привез. Она живет у меня очень давно.

– Ты хочешь сказать, что все эти годы птица вертится вместе со своей клеткой? Тебе должно быть стыдно.

– Нет, не все эти годы, – отвечал старик. – Много лет ушло на то, чтобы научить ее говорить «Спаси Господь мою душу». А перед этим мне пришлось отучить ее говорить слова, которым ее научили раньше. Я купил ее у одного моряка, а он обучил ее таким словам, от которых даже бывалый человек может упасть в обморок.

– Одного я не могу понять, – сказал Харкорт. – Зачем вообще ты здесь поселился? Всякий человек, если он в здравом уме, старается держаться подальше от Брошенных Земель.

– Я прошу простить меня, господин, – ответил старик, – но ведь и вы тоже здесь, верно?

– Мы совсем другое дело, – сказал аббат. – Мы пришли сюда с определенной целью.

– У меня тоже была цель. Я видел себя миссионером среди живущей здесь Нечисти. Я сказал себе, что моих способностей и силы воли хватит, чтобы стать святым. Я думал, что у меня хватит сил и на то, чтобы стать мучеником, если уж придется.

– Но ты не стал святым. И мучеником тоже не стал,

– Я слаб, – сказал старик. – Мне не хватило мужества. Я с этим не справился. Я хотел вернуться назад, пытался бежать, но меня не пустили, и вот…

– Кто тебя не пустил? – спросил аббат.

– Нечисть. Каждый раз, как я пытался бежать, они загоняли меня обратно. Тогда я отыскал это уединенное место и укрылся здесь. Из благочестия и молитв я хотел возвести стену, которая защитила бы мое недостойное тело и спасла бы мою душу.

– Ты больше не пытался бежать к людям? Только прятался здесь?

– Нет. Много раз пытался я бежать, но они никак меня не пускали. Я думал, мне удалось от них спрятаться, но я ошибался. Они узнали, что я прячусь здесь, и каждый раз, как я пытался убежать, загоняли меня обратно. Иногда меня заставлял вернуться сюда великан или тролль, иногда гарпия, иногда кто-нибудь еще. Меня не трогали, просто заставляли вернуться сюда. Играли со мной, как кошка с мышью. Они хихикают, сидя вон на том холме, ведь они никогда не смеются, а только хихикают. Сюда, в овраг, они не спускаются, а остаются наверху. Иногда я их вижу, хоть и редко, но я постоянно слышу, как они хихикают. Когда-нибудь они спустятся сюда, и тогда мне придет конец. Когда им надоест играть со мной, как кошка с мышью, и тогда они меня прикончат.