Романтические приключения Джона Кемпа - Джозеф Конрад
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всадник недоверчиво свистнул и закричал. "Хэлло-о!!" — раскатилось по холмам. "Хэлло-о!" — откликнулись голоса. Всадник повернулся в седле. "Жандармы! — крикнул он. — Сюда, ребята! Зададим им жару!"
Томс не выпускал меня. Люди и лошади окружили нас со всех сторон.
В сумятице я услышал свое имя.
— Да, я Кемп… Джон Кемп, — отозвался я. — Я ваш, я синий!
— Да, синий висельник! А зачем путаешься с полицией?
Шум не умолкал — шум пятидесяти голосов. Жандармов схватили. Несколько рук потянулось ко мне. Говорить было невозможно — слов не было слышно. Чей-то кулак заехал мне в щеку.
— Вздернуть их! Они повесили моего племянника… Вздернуть всех троих! У Кемпа мать — дрянь-баба! Он доносчик! Всех повесить!
— Придержите языки, дурачье! — прогремел чей-то голос. — Говорит Джек Рэнгсли!
Наступило молчание. Я видел руку, оправившую фонарь, тесное кольцо лиц, сплетение рук, ног и конских голов, а над ними спокойные ветви сосен.
— Не дай им повесить меня, Джек Рэнгсли, — рыдал я. — Ты знаешь, что я не шпион.
Он подъехал ко мне на коне и схватил меня за шиворот.
— Придержи язык, — грубо крикнул он и обратился к остальным с речью. Он требовал, чтобы нам связали ноги и подвесили нас на пальцах над обрывом.
Сперва шел спор. Затем шайка единодушно принялась за дело. Рэнгсли соскочил с коня.
— Завязать им глаза! — крикнул он и резко закрутил меня на месте.
— Не сопротивляйся, — шепнул он мне на ухо, и я почувствовал на веках холод его шелкового платка. Его руки, завязывая узел, щекотали мне затылок. — Ничего с тобой не будет, — опять прошептал он.
Голоса вдруг затихли.
— А теперь, ребята — веди их!
Знакомый голос прокричал их пароль — "Табак и баста!" и спросил: "Что случилось?"
Кто-то сказал: "Это Руксби! Это сэр Ральф!"
Голос резко остановил его: "Без имен! Я-то ведь не вешальщик". Рука отпустила мое плечо. Я слышал стоны и плач жандармов: "Не убивайте нас!" Рэнгсли крикнул: "Тащи их! Сюда, сюда!"
Нас повели, казалось, по очень крутой тропинке. Затем остановка, и опять рядом со мной раздался голос Рэнгсли:
— А теперь, господа жандармы, и ты, Джон Кемп, — теперь вы стоите на пороге вечности, над старой каменоломней. Здесь, как вам известно, обрыв на сто футов высоты. Мы вам свяжем ноги и повесим вас на пальцах. Если продержитесь достаточно, то успеете прочитать молитву. Ну, живо, ребята!
— Нас повесят! — орал один из жандармов. — Вас за это…
Я был как в бреду.
— Джек, — говорил я, — Джек, ты же знаешь…
— Не бойся, — шепнул мне на ухо Рэнгсли. — Молчи! Ничего не будет!
И, удаляясь от моего уха, голос прогремел: "Готово! Считаю до трех".
Я слышал стоны и проклятия, и сам стал звать на помощь. Только эхо безнадежно отзывалось в ответ. Вдруг меня потащили назад, и повязка спала с моих глаз.
— Идем, — сказал Рэнгсли и вежливо вывел меня на дорогу, оказавшуюся всего в пяти шагах позади. — Хороша шутка? — фыркнул он. — А тем двум ищейкам не больного весело! Слышь, как кряхтят, а до земли всего два фута!
— Вы… они… их не убьют? — спросил я.
— Нет, нет, — ответил Рэнгсли, — стоило бы, да только нам тогда самим устроят баню.
— Спасите… спасите… ради бога… — стонали жандармы.
Послышался крик и затем глухой звук падения; затем опять стон и опять падение.
— Это им наука! — свирепо процедил сквозь зубы Рэнгсли. Идем. Теперь они спокойно скатятся в овраг. Понюхают когда-нибудь и каменоломню!
Так понимали "шутку" контрабандисты.
Глава III
Джек Рэнгсли был высокий, крепкого телосложения, худощавый человек; было что-то зловещее в складках его плаща, а в лязге его шпор звенела беззаветная удаль. Отец его — старый Рэнгсли — был коноводом последних "полуношников" — своего рода контрабандистской аристократии, занимающейся вывозом. Джеку пришлось опуститься до атаманства над "пограничниками" и заняться запретным ввозом. Все же надо было быть железным Рэнгсли, чтобы поддерживать жизнь "вольного промысла" в нашем краю в такое время, когда он по всей стране давно стал анахронизмом. Конечно, он кончил свои дни на виселице, но случилось это много позже.
— Охотно заплатил бы доллар, чтобы только знать, что творится сейчас в голове у жандармов, — заговорил Рэнгсли. — Верно, они вообразили, что падают прямо в ад.
— Тебе придется бежать, Джон, — прибавил он вдруг. — Они, как на грех, узнали твое имя. Я сделал все, что мог, чтобы снять с тебя подозрения (так вот зачем я подвергался пытке ожидания казни!), но их не проведешь! Завтра же они сюда явятся с приказом о твоем аресте, если только им не слишком растрясло мозги. И зачем тебе понадобилось совать свой нос в это дело? Ваши испанцы преспокойно лежали в папоротнике. Не подоспей Руксби — тебе пришлось бы очень несладко… Хэлло!.. сюда!
Из-за придорожных вязов вынырнули три всадника.
Меня посадили в седло. Ноги ныли у меня, точно я проехал тысячу миль. Я слышал только храп лошадей за спиной, да голос Ральфа, мучимого угрызениями совести и проклинающего собственную трусость, побудившую его послать меня на опасное дело, чтобы самому сидеть дома.
— Случись это в другое время! — повторял он. — Но теперь, когда я думаю только о Веронике! Ведь ты меня понимаешь, Джонни!
Опустился густой туман. Мы ехали деревней.
— Клянусь тебе, в другое время этого никогда не случилось бы! — твердил Ральф.
— Да пустяки! — весело ответил я.
— Пустяки, а все-таки тебе придется уехать на время. Я улажу. Ты можешь на меня положиться.
У Ральфа был вид смертельно раненого офицера, удаляющегося с поля битвы.
— Нельзя ли ему ехать с нами? — услышал я в тумане певучий голос Карлоса. — По крайней мере он увидит свет.
— Правильно! Пусть молодчик побродит года два по белу свету! — подхватил Рэнгсли.
И Ральф согласился. Он вспомнил — вернее, я напомнил ему, что у него есть земли на Ямайке, и он завернул в харчевню, чтобы написать письмо своему управляющему с просьбой приютить меня и дать мне должность на плантациях. Мы, чтоб его не скомпрометировать, ждали за деревьями, не сходя с лошадей. Ральф одолжил для меня денег у Рэнгсли, вручил мне письмо и снова принялся за свои самообвинения.
— Пустяки! — горячо воскликнул я. — Я очень рад. Сегодня утром я заплатил бы пятьдесят гиней за подобный случай. Веронике можешь рассказать, почему я уехал, но матери — ни гу-гу! Пусть думает, что я сбежал. Не порти своих отношений с нею.
Но Ральф так был подавлен, что не мог даже
