Дело незалежных дервишей - Хольм ван Зайчик

Богдан вздохнул. В душе он был с беком вполне согласен, но столь жесткая и однозначная позиция всегда казалась ему чем-то непозволительно бесчеловечным, ледяным – вроде клинка сабли. Клинку и подобает быть клинком, это так; но рука, которая держит саблю, все-таки должна быть теплой.

— Он же был мечтатель, — сдаваясь, проговорил Богдан. — Поэт….

Память у старого бека всегда была изумительной. Ни задумавшись ни на миг, он неторопливо ответил:

— В суре «Поэты» сказано: «На кого сходят бесы? Сходят они на всякого выдумщика и беззаконника, из которых многие – лжецы. Таковы и поэты, которым следуют заблуждающиеся. Не видел ли ты, как они, умоисступленные, скитаются по всем долинам и говорят о том, чего сами сделать не могут? Исключаются из них те, которые уверовали и делают доброе».

— Трудно с тобой спорить, бек, — чуть улыбнулся Богдан. — Я только от себя говорю, а за тобою – вся мудрость Пророка.

Бек отрицательно качнул головой.

— За тобой тоже вся мудрость твоей культуры, да, — сказал он. — Ты защищаешь от меня того, для кого ты – жалкий гяур. Кто мечтал, чтоб весь твой народ нишкнул. Тут за тобой весь ваш Христос. Как бы Ордусь стояла без таких, как ты? Я и преклоняюсь перед тобой, и боюсь за тебя, и сострадаю. Только одно могу ответить тебе, слушай. Был такой Чжуан-цзы. Он сказал: если кто заставит глупца возносить хвалы истинному Дао, глупец лишь разобьет лоб. Себе разобьет. Окружающим – тоже разобьет. Да.

— Ох, и крут ты, бек, — качнул головой Богдан. — Ох и крут…

Бек чуть пожал широкими, жесткими плечами.

— Жизнь крута, — бесстрастно уронил он.

Некоторое время они молчали. «Тахмасиб» летел на предельной скорости, и просветы между придорожными кипарисами мелькали, словно кадры старой кинопленки. По ту сторону кипарисов простиралась млеющая в теплом предвечернем свете перекопанная степь, а вдали, над горизонтом, романтично темнели туманные и округлые громады лесистых гор.

— Почему молчишь? — наконец спросил достойный Ширмамед, сидя прямо и неподвижно.

— Что говорить? — ответил Богдан.

— Можешь не говорить. Рассказать должен.

Богдан чуть усмехнулся.

— Нечего еще рассказывать, бек. Сам ничего не понимаю.

— Зачем тут роют столько?

Богдан покосился на бека. Наблюдательности потомственному воину-интернационалисту тоже было не занимать. Бек был недвижим, но цепкий, стремительный взгляд его глаз работал неутомимо.

— Говорят, древнеискательские раскопки. У них тут мода такая.

Бек помолчал, щурясь. Солнце висело уже невысоко, и на поворотах било в глаза.

— Веришь?

Богдан чуть пожал плечами.

— Покамест не было поводов усомниться. А что это еще может быть? Здесь действительно все помешаны на исследовании своего славного прошлого. По-хорошему помешаны, ничего не могу сказать, но… чрезмерно как-то. А что?

— Буду еще смотреть. Потом буду говорить.

— Да что такое?

Бек пожевал губами. Борода его встопорщилась.

— Ты добрый человек, — сказал он наконец. — Ты прекрасный человек. Ты самый умный человек из всех, кого я знаю.

— Так, — мрачно проговорил Богдан. — После такого вступления должна следовать затрещина.

— Зачем затрещина? Правда.

— Ну?

Бек опять пошевелил бородой и уронил:

— Ты не воин.

Богдан вздохнул и попытался, рассутулив ученую спину, сесть попрямее.

— Не всем же быть воинами, — пробормотал он.

— А я этого и не сказал.

Богдан притормозил, и шедший за ним автобус притормозил тоже. Они въезжали в Асланiв. Проплыл справа утопающий в каштанах раскоп, переполненный трудящимися подростками.

— Как слаженно копают, видишь, бек? — спросил Богдан. — Детям нравится. Детям интересно.

Бек видел. Бек много чего видел.

— Щанцевый инструмент в отличном состоянии, — сказал он.

— Что? — растерянно спросил Богдан.

Взгляд бека стал озабоченным.

— Автоматы десантные, с укороченным прикладом. Да. Кучно бьют.

— Что? — совсем обалдел Богдан. — Бек, это же игрушки!

— Я знаю, — сдержанно ответил бек, — ты великий юрист. — Чуть помедлил и добавил: — Хорошо, что я прилетел.

— О Господи, — сказал Богдан и умолк.

Бек, видимо, почувствовал, что малость переборщил. Пошевелил бородой, потом покосился в сторону Богдана, чуть улыбнулся. Положил коричневую руку Богданцу на колено.

— Фирузе тебя очень любит, — сказал он мягко. — И я тебя очень люблю. Сказано в суре «Корова», аяте двести десятом: «Их постигали бедствия, огорчения, они потрясаемы были так, что посланник и с ним верующие говорили: когда же нам помощь Аллаха? Смотрите, помощь Аллаха близка».

Готель «Меч Пророка»,

9 день восьмого месяца, средница,

ближе к вечеру

Готель «Меч Пророка» стоял в тихом, живописном месте, на берегу небольшого искусственного пруда. Построен он был, видимо, где-то в конце пятидесятых, в экономном и строгом «черемушкинском» стиле; искусный архитектор ухитрился даже минарет и купол приготельной мечети выдержать в свойственных «черемушкам» серых тонах. Привратник, приветливо кланяясь, выбежал навстречу беку и Богдану, когда они вышли из «тахмасиба»; завидев же неторопливо вкатившейся во двор вслед за «тахмасибом» автобус, он растерялся. Когда из автобуса молча вышли первые человек десять, он, похоже, хотел было возмутиться; когда, держа руки на саблях, вышли вторые десять, он остолбенел. Когда вышли все тридцать три, он стал улыбаться так, что уши у него съехались на затылке. Богдан подумал даже, что уши пребудут там все то время, пока бек и его семья осчастливливают готель своим пребыванием. Спустя минуту неутомимый Кормимышев уже метал на брусчатку багаж.

Заселение прошло без эксцессов. Беку отвели весь третий этаж.

— Теперь, бек, мне нужно в больницу, — сказал Богдан, убедившись, что гости обрели и кров, и стол, и все потребное правоверным для вечерней молитвы. Бек, укладывая в специальный ларец снятые с бурки ордена и медали – оставил он лишь два самых сверкающих и крупных, — улыбнулся и ответил:

— Теперь, минфа, и мне нужно в больницу.

— Бек, я к жене, — немного смущенно объяснил Богдан и с некоторым усилием добавил: — К младшей…

— Сказано в суре «Корова», — ответил бек, — в аяте двести двадцать втором: «Жены ваши нива для вас: ходите на ниву вашу, когда ни захотите, но прежде делайте что-либо и в пользу душ ваших».

— На что ты намекаешь, почтенный Ширмамед?

Бек поднял указательный палец, как бы призывая Богдана подождать минутку, и негромко сказал в пространство:

— Кормиконев, поди сюда.

Невесть каким чудом услышавший его с третьего этажа могучий красавец Кормиконев с грохотом ссыпался в вестибюль по широкой лестнице, застланной ковром потертым, но по-прежнему хранящим обаяние приятного правоверным узора, — и замер перед беком.

— Каждый номер на ночь дежурного ставит, — сказал бек. — Дежурный слушает, смотрит, бережет. И от телефона не отходит. Чуть что – отзванивает мне на мобильный. Да пребудет с вами милость Аллаха!

— Аллах акбар, — сдержанно согласился Кормиконев.

Бек слегка поднял левый рукав и посмотрел на часы.

— Мы хорошо приехали, — сказал он и с благодарностью взглянул на Богдана. — До намаза еще двенадцать минут. — Он слегка поднял правый рукав и, словно не вполне доверяя строителям здешней мечети и развешанным по стенам в соответствующих местах стрелкам-указателям, посмотрел на компас. Чуть покрутил головой, ориентируясь, коротко и четко показал пальцем и распорядился: — Мекка там.

— А ты не будешь молиться со своими воинами? — осторожно осведомился Богдан.

— Ты спешишь к жене, — сказал бек. — Мое сердце не камень. И потом, Богдан… Идем к повозке. — Они пошли. Служитель окаменело улыбался им вслед, отслеживая Ширмамеда всем корпусом, словно военный радар, неутомимо ведущий цель. — Пророк заповедал правоверным в дни мира молиться по часам. Но в дни войны – до битвы и после битвы. Дай Аллах, чтоб я ошибся, но сдается мне – мы с тобой сейчас на войне.

— Господи, спаси и помилуй! — ответил Богдан.

Больница «Милосердные Яджудж и Маджудж»,

9 день восьмого месяца, средница,

еще ближе к вечеру

— Вот теперь мы поговорим, — сказал бек, когда Богдан, аккуратно вырулив со двора готеля, бросил «тахмасиб» в створ прямой и малозагруженной в этот час улицы Тарсуна Шефчи-заде. — Теперь мы сделаем для душ наших. Ибо что объединяет сейчас наши души?

— Что?

— Забота о делах. Забота о стране.

— А, — сказал Богдан. — Ну да.

— Пока едем, расскажи, что за дела. Я из письма понял, что Жанна уехала и пропала.