Призвание – режиссёр. Беседы с режиссёрами российского кино - Всеволод Коршунов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В игровом кино, в отличие от анимации, конечно, вариативности больше, и что-то на монтаже можно поправить. Именно поправить, но это редактура, а не переосмысление. Вот этим я, честно говоря, никогда не занимался. И так как не было еще возможности гулять широко по буфету, то невозможно закладывать эту вариативность. А снимем-ка еще дубль, а давайте попробуем такую точку, потому что вылезает смена, еще смена, а давайте вот эту сцену тоже снимем, не будем сокращать диалог, пусть еще договорят про что-нибудь… Нет, у меня очень ограниченный был бюджет на первую короткометражку: полторы тысячи долларов. Какую-то одну сцену я, по-моему, выкинул, которая очевидно не сработала, не понравилась, без нее было лучше.
Еще мое глубокое убеждение, что если что-то выкидывается и склейка получается лучше, а общий смысл не меняется, значит, это было не нужно. Я отношусь к монтажу, пожалуй, как Микеланджело относился к куску камня. Надо попробовать убрать все лишнее, подрезать все хвосты, где-то буквально полтора или один кадр, где-то можно выкинуть попробовать и пять минут, но это все-таки стремление в рамках одного вектора к идеалу.
Я много снимал без раскадровок, потому что однокадровая история – как блокировка. Диплом, правда, заранее смонтировал на бумаге, снимал по раскадровке, все сцены были сняты точно по ней, и у меня получилось около 86 склеек. Потом я пришел в монтажку ВГИКа, и вместе с замечательной монтажеркой, к сожалению, не помню имени-фамилии, склеили все. Я заканчивал Высшие курсы сценаристов и режиссеров, но оператор был вгиковский, Павел Капинос, в моем дипломе была его операторская работа. Благодаря ему была возможность проявлять и монтировать там. На моих курсах не было проявки. Там так и получилось плюс-минус две склейки. Жизнь заставляет.
И все равно история рассказывается от и до. А если переставить? Что это? Флешбэк или как? Может быть, я не смелый экспериментатор в этом смысле, но это все равно движение для меня «от и до». Я не очень понимаю «шаг вперед – два шага назад». Мне видится, что это бессмысленная трата ресурсов, в том числе и человеческих, потому что люди заряжены, люди вдохновлены, они бьют копытом на старте, надо успеть добежать до финиша, пока все не умерли от истощения. Эмоциональное выгорание как раз начинается, когда «так, ребята, давайте попробуем переставить все задом наперед, а может быть, что-нибудь еще доснимем, кажется, тут не хватает проезда, какого-то крупного плана, прохода героя». Мне кажется, это чушь. Значит, кино в принципе не получилось. Надо с этим как-то примириться и просто выпустить его. Неоднократные читки сценария и каждую склейку желательно прожить до того, как начал клеить, чтобы монтаж случился в голове, чтобы с оператором и художником каждую сцену мысленно представить, чтобы понять, какие фоны, какой свет, какая мизансцена, кто в ней что делает. И потом поправлять в сторону улучшения. А не спасать ситуацию.
Думаю, что режиссер в хорошем смысле психопат, он умеет резать там, где больно. Режиссер еще и хирург. Если гангрена – надо резать, бессмысленно пить аспирин. И монтажный период – это тот момент, когда ты снова со скальпелем в руке, также как со сценарием. Лишнее слово может испортить целую сцену. Опошлить или наоборот добавить ненужного пафоса, и надо быть безжалостным.
Я помню, как мы снимали сцену, где человеку приносят посылку, он ее вскрывает, там оказывается отрезанная голова человека, которого он уже видел. Я надеюсь, Маша Морзунова, художник по гриму, простит меня. Маша сделала замечательную голову, но все-таки смотреть на нее долго нельзя, потому что понятно, что голова неживая.
И мало того, мне кажется, в рамках той художественной концепции, которую мы реализовывали, долго показывать отрубленную голову – это некая нарочитость, которая была неуместна с точки зрения характера героя. Поэтому герой открыл коробку, увидел мертвую голову, еще два других героя отреагировали, а он спокойно чуть-чуть катнул ее и закрыл. Зритель увидел, сделал тоже «ах!», но на этом все, история с головой закончилась, сцена продолжилась дальше. А голову делали полтора месяца. А сначала ее нарисовали, потом ее обсудили, то есть полтора месяца – это только техническое производство, а Маша жила с этой головой, я думаю, полгода. И вот она увидела потом сцену на экране и разрыдалась. Ну, может быть, не разрыдалась, а, может быть, одна скупая слеза выкатилась, но я знаю, что для нее это было больно.
Я резал не на монтаже, я резал прямо на площадке. Самому, может, хотелось бы: «Смотрите, как мы умеем», – но нет, так нельзя. Надо уметь быть жестоким в этом смысле, но чтобы люди понимали, ради чего это. Не вырезать артиста, потому что он не зашел в отель обсудить условия контракта, а ему дали роль. Так нельзя, это из прошлого века. Надо там и оставить. А если понимаешь, что артист не справляется с задачей, то надо, значит, здесь, где он фальшивит, указать себе, что не справился как режиссер, или неправильно поставил задачу, или ошибка кастинга. Надо резать или чем-то перекрывать, но что-то надо придумывать.
Цепь случайностей, нелепостей и неосознанное решение
Самое неожиданное место в жизни – это кино. Совершенно не представлял себе в детстве, что окажусь в нем. Книги я любил больше, чем кино. Поступал сначала в математический класс, а не в гуманитарный. Может быть, лень меня подтолкнула в эту профессию. Режиссер ходит с пустыми руками и ничего в них никогда не берет. Как говорят осветители, «рот захлопнул – рабочее место убрано».
Я давно и сразу для себя решил, что никогда не буду режиссером анимации. Сейчас к этому вопросу отношусь более терпимо. Если мне представится возможность делать что-то анимационное,
