Полуночная роза - Энн Стюарт

Жизлен успела взглянуть на Николаса за минуту до падения, и подумала, что подобное могло привидеться разве что перед смертью. Больше всего он походил сейчас на дьявола, — с развевающимися на ветру черными волосами, с красивым, но потемневшим от ярости и напряжения лицом, гото-вый до смерти загнать своих лошадей.

Потом она потеряла его из виду. Карета рухнула с ужасающим грохотом, пассажиры попадали кто куда, и Жизлен решила, что ее молитвы были услышаны, и что милосердный Господь все же существует.

Правда, вскоре она снова в этом засомневалась. Мир вокруг нее был темен, тяжел, зловонен и сотрясался от стонов и возмущенных возгласов. Жизлен почти не могла дышать, двигаться и вскоре с ужасом поняла, что толстая леди приземлилась прямо ей на голову.

А потом она чуть не задохнулась и не ослепла от света и воздуха, которые хлынули на нее, когда придавивший ее и издававший отчаянные вопли груз убрали.

Блэкторн не обращал внимания на крики пассажиров. Он не обращал внимания на отчаянные попытки Жизлен оттолкнуть его, он просто грубо схватил ее, и вытащил из опрокинувшегося экипажа. Он кинул ее в свою карету, забрался следом, и через минуту они уже снова мчались вперед.

Перевернувшийся экипаж стремительно исчезал из вида, а заляпанные грязью пассажиры сердито грозили им кулаками.

— Вы не намерены им помочь? — спросила Жизлен. — Кто-то ведь мог пострадать.

— Им повезло, что остались живы, — прорычал Блэкторн. Его глаза напоминали сейчас льдины. — И вам тоже.

Жизлен осмелилась взглянуть на него. Все ее тело болело, она до сих пор ощущала запах гусиного жира, а последний шанс убежать был потерян. Второй раз он ее не упустит.

— Возможно, мне и повезло, — проговорила она, — а, возможно, и нет.

— Я слишком мягко с вами обращаюсь, — сказал Блэкторн. — Не надейтесь, что я совершу еще раз ту же ошибку. Я не люблю, когда из меня делают дурака. К тому же я весьма сочувствую Трактирщику, у него сильно разбита голова. Меня только удивляет, что вы не поискали меня, а напали на него.

— Я искала, — сказала Жизлен, не успев подумать, надо ли об этом ему говорить.

Ярость Блэкторна мгновенно утихла, он молча смотрел на нее.

— Вероятно, я слишком крепко спал, или… был рассеян.

К собственному удивлению, Жизлен почувствовала, что краснеет.

— Вы спали, — решительно ответила она.

— Если вам вдруг стало одиноко, вы могли к нам присоединиться.

То, что он сказал, не было столь уж оскорбительным, но именно эти слова оказались последней каплей. Жизлен бросилась на него, охваченная желанием побольнее его ударить.

Не прошло и минуты, как она уже лежала на спине, и он прижимал ее к сиденью, крепко схватив за запястья и придавив ей ноги своими коленями. Жизлен задохнулась, притихла. Он же, казалось, теперь был доволен, глаза его перестали гореть сумасшедшим огнем, и она неожиданно призналась себе, что его тяжесть ощущать все же приятнее, чем вес пропахшей жиром тетки.

— Ваши силы восстановились, — наконец проговорила она.

— Неужели вы так наивны, что в самом деле надеялись одержать надо мной верх? Просто перед тем, как вы в прошлый раз напали, меня два дня кряду выворачивало наизнанку. Естественно, на время это отнимет силы у кого хотите.

— Жаль, что я не убила вас.

— Послушайте, не будьте так однообразны. Разумеется, вы сожалеете, что не убили меня — и нам обоим это давно известно. Вам это не удалось, и это тоже неоспоримый факт, как и то, что теперь все в моих руках. Вы не сможете от меня убежать, как бы ни старались.

— Отпустите меня, — потребовала Жизлен. Блэкторн не отвечал, раздумывая. А потом он напрягся, теснее прижался к ней бедрами, и она с ужасом осознала, что он возбужден.

Ее охватила паника, и она снова попробовала сопротивляться. Все было напрасно, он был сильнее. Тогда она затихла и спросила:

— Вам оказалось мало того, что у вас было сегодня ночью? Когда вы валялись в постели с девкой, вид у вас был даже пресыщенный.

Он лишь еще сильнее навалился на нее, и по ее телу пробежала судорога, природы которой она не могла себе объяснить.

— Вам еще предстоит узнать, насколько я ненасытен, — ответил он хрипло и накрыл ее рот своими губами.

Ее уже целовали так и прежде. Не часто. Его поцелуй причинял ей боль, заставляя ее рот приоткрыться, и сейчас его язык грубо вторгся внутрь, а она лежала так тихо, как только могла, расслабившись, и стараясь думать о тайном убежище, которое находилось в ее груди, о своем недобром, очерствевшем сердце, где она могла укрыться от него, и оставаться до тех пор, пока все не кончится. Это было хорошо знакомое ей укрытие, не сравнимое ни с чем по своей надежности, полный провал в темноту. Это был ее рай, ее единственная защита.

У нее ничего не получалось. Он зажал ее лицо между своих ладоней, и его кружевные манжеты ласкали ее щеки, пока длился этот полный страсти поцелуй, который зажег и в ней ответную искру, и на короткий, безумный миг она закрыла глаза и покорилась неумолимой силе его желания. Ее руки, зажатые его телом, непроизвольно захотели высвободиться, дотронуться до него, обнять так, как она не обнимала никого уже долгое, долгое время.

А потом она пришла в себя и вновь принялась бороться, отталкивая его, пытаясь сбросить с себя придавившую ее тяжесть, и приходя в еще большее бешенство, теперь уже обращенное и на себя.

Блэкторн приподнял голову, и, задыхаясь, произнес:

— А мне показалось, что вам это начинает нравиться.

— Не обольщайтесь, — ответила Жизлен. Ее губы были влажными, и ей захотелось стереть с них следы его поцелуя, но он так и не освободил ее рук. — Вы мне отвратительны, — добавила она, извиваясь под ним, и продолжая борьбу.

— Если вы не перестанете так двигаться, — сказал он мягко, — у вас появится повод почувствовать ко мне еще большее отвращение.

Жизлен мигом притихла. Ей хотелось кричать на него, но это было так же бессмысленно, как и драться. И она поклялась, что больше не ошибется, и убьет его, как только у нее появится следующая возможность. Теперь ей захотелось плакать. Она думала, что совсем разучилась — так давно она не могла выдавить из себя ни слезинки. Вначале она была рада тому, что избавилась от женских слабостей, подобных этой. В ее жизни не осталось места для слез, вздохов и сетований. Но потом, когда стало немного полегче, Жизлен иногда была не прочь почувствовать облегчение, которое могли бы принести ей слезы. Но ни вновь охватывающий ее ужас, когда она вспомнила, как шли на плаху родители, или видела прозрачное от голода лицо Шарля-Луи с затравленным взглядом темных глаз, не заставляли ее плакать. Даже думая о тех ночах, когда она торговала своим телом, чтобы прокормить брата, и наконец об убитом ею человеке по имени Мальвивэ, исчадии ада, но все же живом человеке, она не проронила ни единой слезы. И вот сейчас, оказавшись во власти этого дьявола, который, если бы пожелал, заполучил бы ее душу, она вдруг захотела расплакаться как пятнадцатилетняя обиженная девочка. Захотела так сильно, что ее глазам стало горячо.