Первая мировая: война, которой могло не быть - Василий Молодяков

Объявив о нейтралитете, Италия немедленно начала торговаться с обеими коалициями. И та, и другая дали ей понять, что оплачено будет только участие в войне. Начало конфликта складывалось успешно для Германии. «Если бы счастье и дальше не изменяло кайзеру, — иронизировал Готлиб, — Рим, вероятно, сделал бы открытие, что данная война представляет собою крестовый поход европейской цивилизации против русского варварства и французской безнравственности. Но полководец в ранге императора споткнулся на Марне». Уже 30 сентября в докладе королю Саландра исключал возможность выступления на стороне Тройственного союза, а из оставшихся вариантов предлагал присоединиться к Антанте, но не раньше весны, чтобы успеть подготовиться.

Франция и Россия не возражали против того, чтобы Италия отвоевала у Австрии Трентино и Триест, но Саландра хотел получить что-то и без войны — например, Савойю, ставшую французской в 1859 г. Итальянцы хотели гарантий, прежде чем откажутся от нейтралитета, союзники настаивали на обратном порядке. После битвы на Марне, в которой немцы не победили — что было равносильно проигрышу, — акции Италии в союзных столицах поползли вниз. Торговый атташе посольства в Париже граф Сабини, доверенное лицо премьера Саландры, всё это время вёл конфиденциальные переговоры с французскими политиками, включая Клемансо, который не был членом кабинета, а потому имел полную «свободу рук». Никаких результатов они не дали, поэтому обойдёмся без подробностей.

После смерти Сан-Джулиано 16 октября Саландра реформировал кабинет министров, введя в него несколько сторонников Антанты, включая нового главу МИД Сиднея Соннино. Свою политику премьер назвал «священным эгоизмом для Италии». На языке тогдашней дипломатии это было посланием заинтересованным сторонам о том, что торг уместен, но будет трудным. В Берлине намёк поняли и отправили послом в Рим князя Бернгарда фон Бюлова, бывшего канцлера и министра иностранных дел, признанного мастера Большой Политики. За «сожжение мостов» — если не участие в войне, то хотя бы открытое проявление враждебности к Антанте, — он готов был обещать итальянцам не только долю трофеев, но и австрийский Трентино. «Мы должны добиться сотрудничества Италии, а это недостижимо без ваших территориальных жертв», — сказал Бюлов австрийскому послу в Риме при первом же свидании.

Следующие месяцы, прошедшие в бесплодных дипломатических баталиях (они исчерпывающе описаны в книге Готлиба) между Берлином, Римом и Веной, показали, что Тройственный союз приказал долго жить. По мере ухудшения положения Австро-Венгрии на Восточном фронте итальянцы всё настойчивее требовали территориальных «компенсаций», прежде чем предпринять какие-либо действия. Германия призывала Австрию к компромиссу. Наконец, 8 марта 1915 г. Коронный совет под председательством Франца-Иосифа постановил принять итальянские требования и начать обсуждение вопроса о компенсациях за счёт австрийской территории. Но было поздно: пятью днями раньше по поручению Соннино посол в Лондоне маркиз Гульельмо Империали начал официальные переговоры с Греем. О французских Ницце и Корсике речь уже не шла, но колониями предлагалось поделиться.

Первые семь месяцев войны принесли всем сторонам огромные потери. И Тройственный союз, и Антанта присматривались к «свежим» армиям, даже если те невысоко котировались в военном отношении. Итальянцы, конечно, были куда более серьёзным союзником, нежели румыны, болгары или греки. Франция, выдержавшая особенно сильный удар, была готова «покупать новые жизни» где только можно. Россия не хотела чрезмерного усиления Италии на Балканах, где планировала создать южнославянское государство под эгидой Сербии и своим покровительством. Торг за земли на восточном побережье Адриатики и за острова около него оказался жёстким, но 26 апреля 1915 г. увенчался Лондонским договором между Римом, с одной стороны, и державами Антанты, с другой. Италия согласилась вступить в войну на условиях различных территориальных «компенсаций» по завершении конфликта. Большей их части она, правда, так и не получила.

«В Духов день 23 мая 1915 г., — завершил Готлиб своё исследование, — когда австро-венгерскому послу было сообщено об объявлении войны, в Риме, не считая нескольких демонстраций, организованных перед дипломатическими миссиями стран Антанты, царило спокойствие усталости и дурных предчувствий. Зато в правительственных канцеляриях Европы царило возбуждение. Десятимесячная дипломатическая борьба нанесла серьёзный и непоправимый ущерб союзу между Веной и Берлином. Отношения между Россией и Западом, уже подорванные турецкой неразберихой, стали ещё более напряжёнными. Италия стала союзником Антанты на условиях, которые не сделали её дружественной Франции и России державой».

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

Великобритания: драма глобализма

Действующие лица в Лондоне:

→ Король Георг V

→ Премьер-министр сэр Герберт Генри Асквит

→ Министр иностранных дел сэр Эдуард Грей

→ Постоянный заместитель министра иностранных дел сэр Артур Никольсон

→ Первый лорд адмиралтейства (морской министр) Уинстон Черчилль

→ Французский посол Поль Камбон

→ Российский посол граф Александр Бенкендорф

→ Германский посол князь Макс фон Лихновский

В начале XX в. Британская империя занимала исключительное место в мировой политике. Её владения, включая самоуправляющиеся доминионы вроде Канады и Австралии, находились на всех пяти континентах. До последней четверти XIX в. Англия оставалась главной «мастерской мира», занимая ведущие места как в науке, так и в промышленности, пока её не начали теснить Германия и США. Британский гражданский флот господствовал в мировой торговле, что подкреплялось самым мощным в мире военным флотом. С помощью цепочки аванпостов от Гибралтара до Сингапура и Гонконга империя, прозванная «владычицей морей», фактически распоряжалась намного большей территорией, чем та, которой владела формально.

Менее известен тот факт, что англичане контролировали проложенные по дну океанов телеграфные кабели. До изобретения телевидения и Интернета и при слабом развитии радио это означало господство на мировом информационном поле. С началом войны они отрезали Германию от Америки и пропускали в Новый Свет лишь то, что выгодно Антанте. Можно лишь удивляться, что в условиях одностороннего информирования о происходящем и направлявшейся из Лондона пропагандистской войны Соединённые Штаты оставались хотя бы формально нейтральными до начала 1917 г. В создании позитивного имиджа англичане также опередили всю планету, сделав всемирными слова «джентльмен» и «парламент» и представив свой государственный строй как самый совершенный.

Если это не «мировое господство», то что?

До 1902 г. Великобритания не была связана никакими союзами с взаимными обязательствами. Первый такой договор она заключила с Японией, которая находилась далеко, конкурентной опасности ещё не представляла, но зато подходила на роль аванпоста на Дальнем Востоке и противовеса главному стратегическому противнику — России. Второго главного противника — Германию — удалось уравновесить с помощью Франции. В 1904 г. Лондон и Париж заключили ряд письменных соглашений, урегулировав спорные вопросы, которые в основном касались колоний. Но главным итогом оказалась не оформленная на бумаге договорённость о возможности совместных действий против Берлина. В дипломатии это называют «взаимопониманием». Оно началось с совместного противостояния германским интересам в Марокко во время кризиса 1905 г. и закончилось мировой войной.

В начале века британская дипломатия считалась лучшей в мире — по крайней мере, самой эффективной. Её основу составляли кадровые чиновники МИД, потолком карьеры для которых был пост «постоянного заместителя министра». «Постоянного» — потому что он не менялся вместе с министром, который назначался из числа депутатов парламента от правящей партии. Высшее руководство внешнеполитического ведомства и послы в столицах великих держав, конечно, могли влиять на шефа, но не они определяли стратегический курс. От министра зависело очень многое. Он мог утаить даже от ближайших сотрудников истинные мотивы и цели политики страны. Он мог не ставить в известность о конфиденциальных переговоpax и «взаимопонимании» ни коллег по кабинету, крфме премьера и, скажем, военного министра, ни парламент, на рассмотрение которого представлялись все формально заключаемые договоры. Он мог закрыть глаза на «взаимопонимание» военных под предлогом того, что это не входит в его компетенцию. А в критический момент мог достать из сейфа документы — скажем, в виде обмена нотами или письмами с послом одной из держав — и объявить о «моральных обязательствах», побуждающих империю к решительным действиям вплоть до вступления в войну. Так оно и вышло.